Максим Шахов - Ядерный климат
За столом сидел худощавый мужчина лет пятидесяти, в дорогом сером костюме, а под ним белая сорочка и модный галстук. Лицо неприметное, гладко выбритое, ухоженное, в манерах, да и во всем облике мужчины чувствовалась властность. По внешнему виду род занятий мужчины определить было сложно. Но выдавал взгляд серых, глубоко посаженных глаз. Взгляд-рентген: пронизывающий и одновременно притягивающий. Это взгляд ловцов человеческих душ. Он у них всех одинаков и не зависит от ведомственной принадлежности или национальности.
– Присаживайтесь, Михаил Борисович, – жестом указал на стул у стола мужчина.
Михаил сел и вдруг почувствовал: сейчас и будет решаться его судьба. Мужчина несколько секунд смотрел на него, как кошка на мышку.
– Меня зовут Геннадий Николаевич, сотрудник управления «БТ», – сообщил представитель серьезного ведомства. – Мы проверили ваши показания и, в целом, поверили им. Приняли решение относительно вас. – Геннадий Николаевич слегка ударил по столу ладонью с плотно сжатыми пальцами. Этот жест был красноречивее всяких слов. Прихлопнул, словно муху, подумал Михаил. – Но мы все-таки должны согласовать это с вами.
– Зачем же со мной согласовывать, если решение уже принято? – вяло усмехнулся Михаил.
– У вас есть выбор, небольшой, но есть. Всего два варианта. Первый: мы вас вербуем как агента, вы отсидите несколько лет в тюрьме как соучастник террористической акции, затем выйдете по амнистии. А дальше посмотрим, где можно будет вас использовать.
– А второй?
– Если вы не соглашаетесь на первый, то отсидите на полную катушку – двадцать лет. В шестьдесят выйдете. Как раз к пенсии, – мрачно пошутил Геннадий Николаевич.
– А то, что я выдал вам всю группу и помог в ее ликвидации, это что, является соучастием в преступлении?! – с вызовом посмотрел ему в лицо Михаил.
– Мы учли этот факт, – спокойно кивнул головой Геннадий Николаевич. – Если бы не это, то у вас был бы только один вариант – второй.
«С-суки, – ругнулся про себя Михаил, – я знал, что Контора жесткая организация, но чтобы до такой степени!»
– И в какой роли вы меня хотите использовать?
– Пока не знаем. Видите ли, Михаил Борисович, вы стали довольно заметной фигурой в среде террористов. А это самый закрытый контингент в криминальном мире. Внедрить своего человека в эту среду, допустим в ту же Аль-Каиду, процесс долгий, сложный и, как правило, с отрицательным результатом. Вы же оперативник, все понимаете. – Геннадий Николаевич скривился в гримасе, которая, видимо, должна была обозначать улыбку. – Мы вам оставляем вашу последнюю биографию и ваше последнее имя, и вы в глазах наших врагов остаетесь тем же самым террористом – беспринципным, закаленным, не сломленным в застенках НКВД…
– А Вощанов, он же знает мою роль в резне на объекте?
– Вощанов уже никому ничего не скажет, – загадочно усмехнулся Геннадий Николаевич.
О господи, горестно воскликнул Михаил про себя, никогда мне не вырваться из этого адова круга.
– У меня есть вообще надежда вернуть свое имя? – Он прямо посмотрел в глаза собеседника.
Чекист молча помотал головой, затем достал из стола толстую папку синего цвета – в правом верхнем углу гриф «Совершенно секретно», в середине – «Личное дело Кузьменко Михаила Борисовича» и предложил:
– Читайте.
«Постановление о закрытии дела и сдаче в архив». …Установлено, что Кузьменко М. Б. погиб в автокатастрофе в гор. Жмеринка (Украина), свидетельство ДАИ (дорожная автоинспекция) прилагается. На основании изложенного и в соответствии с приказом № … дело закрыть, сдать в архив на хранение. До 2071 года, после чего уничтожить.
Начальник отдела кадров, полковник…» – запрыгали буквы перед глазами Михаила.
Геннадий Николаевич забрал обратно папку, спрятал ее в стол. Вот и все, нет меня, опустошенно подумал Михаил.
– Моей бывшей жене вы… сообщили? – спросил он.
– Естественно. – На лице чекиста опять появилась улыбка-гримаса.
– И вы меня запрячете в тюрьму только ради этой вашей игры?
– В общем-то, да. – Геннадий Николаевич был откровенно циничен.
– Жестоко, – горько усмехнулся Михаил.
– Но ведь вы сами выбрали себе такую судьбу. И потом, Михаил Борисович, мы люди военные, хоть и не носим форму. Ну, посудите сами: солдат оставляет боевой пост. В мирное время за это дисциплинарное наказание, в военное – расстрел. Вы в Германии тогда, в сентябре 1989 года, когда у нас каждый работник был на счету, бросили свой пост, сбежали. Хорошо, что сейчас демократия, а при Берии что бы с вами было?
– Но зачем вы отнимаете у меня мое имя и мое прошлое?! – возмущенно воскликнул Михаил.
– А для нашей игры. И чтобы у вас не возникли лишние иллюзии и вы не наделали каких-нибудь глупостей. Я прочитал ваше личное дело, все ваши объяснения, – Геннадий Николаевич встал из-за стола, прошелся по кабинету, остановился перед Михаилом, – и знаете, мне непонятны мотивы ваших действий в 1989 году в Германии. Зачем вы так поступили? Теперь мы убедились, что не ради предательства. Тогда почему? У вас были перспективы роста, семья, хорошая жена, в материальном плане все нормально. Ну, объясните, почему?!
– Из меня хотели сделать мальчика для битья. Готовилось мое показательное избиение, в воспитательных целях… в назидание потомкам.
– Да что вы несете чушь! – раздраженно воскликнул Геннадий Николаевич. – Ничего серьезного с вами не произошло бы, тем более что вы были прикомандированы из другого главка. И потом, это так, для информации. Головы там полетели у других, в том числе и у вашего непосредственного начальника Зинчука. Там был, оказывается, такой гадючник! Зинчук, Протасов… Комиссия из Центра полгода разбиралась. Начальника отдела Мережко они же и ликвидировали, потому что он разворошил этот гадючник. Но кое-какую информацию он все-таки успел передать. А вы, как мальчишка, струсили, испугались, что вас чуть-чуть побьют, смалодушничали, бросили все, даже семью… А-а! – Геннадий Николаевич выразительно махнул рукой на Михаила, затем сел обратно за стол и добавил: – А за ошибки надо платить, Михаил Борисович.
– Кому, вам?
– Родине надо платить, – жестко отрезал Геннадий Николаевич. – Завтра вам дадут «решение суда», отправят в тюрьму. Тюрьма хорошая…
– Спасибо и на этом, – усмехнулся Михаил.
Геннадий Николаевич сказал правду. Тюрьма в Кировской области была образцовой, хоть и не «красной»[1]. Год назад там поменяли все руководство за «превышение служебных полномочий». Местные сидельцы рассказали, что до этого в тюрьме был полный беспредел: пытки, изнасилования, убийства, наркотики. Даже воровские порядки не соблюдались, преступных авторитетов забили молодые отморозки новой криминальной волны. Несмотря на то что ГУИН[2] – одна из самых закрытых государственных систем, информация о беспорядках в этой тюрьме просочилась в печать и попала на глаза одному из ретивых правозащитников в Госдуме. Тот раздул скандал, была организована смешанная комиссия, и все г…но, которое тщательно скрывалось служебной тайной, вышло наружу в таком омерзительном виде, что шокировало даже работников прокуратуры, не говоря уже о широкой общественности.
Под контролем того же правозащитника из Госдумы в тюрьме навели идеальный порядок. Заключенных расселили в камерах по установленным санитарным нормам – не менее пяти квадратных метров на человека. Спали они на белоснежных простынях, питание строго по норме – сорок рублей в день на человека, в камерах идеальная чистота, книги, настольные игры, радио, в некоторых камерах даже телевизоры и холодильники, правда, за отдельную плату, баня раз в месяц, душ раз в неделю. Замначальника по режиму еженедельно спрашивал заключенных, есть ли какие жалобы. Одним словом, если бы не решетки и строгий режим – санаторий. Конечно, не как в Швеции, но для России – сказка.
Михаила, который прибыл в тюрьму в подавленном состоянии, эти порядки оставили равнодушными. Человек непритязательный, привыкший довольствоваться малым, он никогда не придавал большого значения атрибутам роскоши и уюта. Он много думал, благо времени для этого достаточно. Для чего живу? Этот вопрос он все чаще задавал сам себе. Ни кола, ни двора, один как перст. Катерина, Инга, Тамара – хорошие женщины и любили меня. Все ушло как в пучину. Это рок какой-то! А может, причина во мне самом?
Зэковская среда приняла Михаила настороженно. Видимо, слава о нем дошла уже до его приезда сюда. Его не трогали, обходили стороной. Вокруг него был как бы вакуум. Это его даже устраивало. Однажды один «клоун» в столовой пытался на него наехать. Сказал такое, за что по местным понятиям надо было сразу реагировать. Физически. Михаил аккуратно схватил его за средний палец и, используя его как рычаг, поставил обидчика на колени. Вся тюрьма затихла и наблюдала за происходящим. «Ты меня оскорбил, извинись», – тихо проговорил Михаил. «Братаны, это что ж такое!» – заверещал «клоун» на весь зал. Но братаны молчали, ждали. Михаил сильнее согнул палец и сказал уже громче: «Если не извинишься, сломаю палец. Считаю до трех. Раз, два…» Глаза его полыхнули жутковатым блеском. «Хорошо, хорошо, виноват, больше не буду», – завизжал «клоун». Михаил отпустил палец обидчика, спокойно пошел к раздатке за своей пайкой. Очередь одобрительно молчала.
