Евгений Сухов - Бубновый туз
— О товарище Феоктистове?
— Да. Вот видите, как бывает! Он весьма хорошо зарекомендовал себя в Чрезвычайной комиссии, и Владимир Ильич хочет перевести его на работу в ЦК партии. У меня о Марии Сергеевне тоже сложились свои впечатления. Это довольно волевая и сильная женщина. К ней очень хорошо относится Ленин. Мне кажется, что именно такая женщина, как Мария Сергеевна, сейчас очень нужна нам. Она с юношеских дней находится в революции. На ее счету три побега из ссылки, а это много значит… А ведь в то время она была еще совсем девчонка! Мне рассказывали, как в девятьсот седьмом году она была на баррикадах и очень переживала, что не имеет медицинского образования. А на следующий год ее арестовала охранка. Такое испытание не каждый мужчина способен выдержать, а тут хрупкая барышня… Могу вам сказать, что она очень достойно перенесла пребывание в тюрьме. Одним словом — выстояла! А по поводу вашего замечания, — Дзержинский немного помолчал и, откинувшись на спинку стула, продолжил: — Это не так и плохо, что она умеет руководить мужчинами. Подобное качество дано не каждой женщине. Мария Сергеевна успешно проявила себя как хороший руководитель в Петрограде, думаю, что она будет очень полезна и в Москве.
Петерс неловко кашлянул.
— А то, что касается ее внешних данных, так это даже плюс. Редкий мужчина устоит перед такой женщиной. Вы не находите?
— Возможно, — неопределенно протянул Петерс, ощущая неловкость.
Был момент, когда Мария Сергеевна нравилась ему всерьез.
— С ранней юности она в окружении мужчин. Мне порой кажется, что она знает нас лучше, чем мы сами себя. Во всяком случае, такой женщине приятно подчиняться, — в глазах Феликса Эдмундовича блеснула лукавинка. — А то, что она пользуется успехом у мужчин… Возможно, именно в этом и заключается ее главная ценность. Так что, если у вас нет возражений, я подписываю приказ о ее назначении.
— У меня нет возражений, Феликс Эдмундович. Приступать к работе она может уже с завтрашнего утра.
— Человек она активный, думаю, что справится. И еще одно… Нужно провести тщательную чистку среди чекистов. Как выяснилось, в наши ряды затесалось немало классовых врагов. Только вчера в Питере было арестовано двадцать два человека! Некоторые из них даже работали в царской жандармерии и в военной контрразведке белых. Мы тут все удивляемся, откуда эсерам и левым коммунистам известно о наших планах, а они, оказывается, находятся в наших рядах.
— Я понял, товарищ Дзержинский.
— Вы помните, сколько руководителей в московской Чека сменилось за последние три года? — неожиданно спросил Дзержинский.
— Шесть. Игнат Сарычев — седьмой, — уверенно ответил Петерс.
Феликс Эдмундович поднялся и, заложив руки за спину, направился к окну. Петерс обратил внимание на то, что Дзержинский был неимоверно худым. Старенькая гимнастерка, изрядно вытертая на локтях, висела на его высокой фигуре, как парус на мачте в безветренную погоду. Заправленная за широкий ремень, она собралась у пояса в мелкие складки, отчего спина Дзержинского выглядела слегка сутулой. Некоторое время Феликс Эдмундович смотрел в окно, созерцая пробегавшие мимо экипажи. Узенькая бородка, строптиво выставленная вперед, придавала его облику какое-то упрямое выражение.
— Вот видите, седьмой, — задумчиво протянул Председатель ВЧК. — А как нам известно, у семи нянек дитя без глаза! За это время столько мусора набилось в наши ряды, что нам надо только расчищать их и расчищать, как авгиевы конюшни. Так что дайте соответствующие указания товарищу Сарычеву.
Глава 2 ФИЛЕР
На первый взгляд село казалось вымершим, только внимательно прислушавшись, можно было понять, что жизнь здесь не умерла, — в дальних дворах бабы громыхали пустыми ведрами.
В центре села на пригорке возвышалась церковь, но, лишенная колокола, безголосо и с немым укором, она взирала на предавших ее прихожан. А помнится, года два назад, когда Игнат впервые заехал в гости к боцману, колокола трезвонили так усердно, что закладывало уши.
Не уберегли!
Задрав голову, Игнат Сарычев не увидел на куполах прежней позолоты. Маковка была покорежена и нещадно помята, по всей поверхности тянулись длинные кривоватые полосы. Очевидно, что позолоту счищали какими-то скребками. И оставалось только удивляться безрассудности кощуна, что отважился забраться на самую верхотуру в надежде заполучить частицы сусального золота.
Не стало хозяина, так все пошло прахом!
Мирон Серафимов уныло плелся рядом. Сейчас он напоминал глупого щенка, что суетливо вертится под ногами, чтобы привлечь внимание хозяина. Порой у него это получалось. Тогда Игнат останавливался, словно для того, чтобы пинком поучить нерадивого разуму, но, наталкиваясь на заискивающий взгляд, всякий раз отступал.
Боцман, тот, с кем Сарычев не раз и не два ходил по суровым балтийским водам, был убит четыре дня назад.
Похороненный под березкой, он крепко хранил тайну своей трагической кончины. Впрочем, небольшая зацепочка была. Месяц назад боцман пришел в московскую Чека и поведал о том, что случайно повстречал капитана второго ранга Николая Александровича Богданова, служившего в дореволюционное время в военной контрразведке Балтийского флота. Однако это не помешало Богданову перекраситься в восемнадцатом году в красный цвет и прослужить шесть месяцев капитаном крейсера. Позже выяснилось, что он действовал по заданию белогвардейской организации «Великая единая Россия». И три сторожевых корабля, что пошли ко дну, торпедированные английскими подлодками, были всецело на его совести.
Тогда Богданову удалось уйти. До особого разбирательства он был взят под арест. У дверей каюты, где он был заперт, не было выставлено даже охраны, а когда корабль прибыл на место приписки в Кронштадт, то на месте командира не оказалось — Богданов выбрался через иллюминатор и, сумев обмануть охранение, добрался до берега, чтобы впоследствии примкнуть к мятежным матросам.
Так что Богданову можно было предъявить довольно длинный список претензий, а за любой из пунктов этого списка — отправить на морское дно на прокорм рыбам.
Боцман сказал, что Богданов очень изменился: отрастил бородку, посолиднел, но все еще крепок.
Боцман признавался, что ни за что не узнал бы Богданова, если бы не столкнулся с ним в дверях московской Чека. Плутовато вильнув взглядом, тот проворно спустился с крыльца и, вскочив в пролетку, укатил.
Боцман не рассказал помощнику Сарычева Самохину об этой встрече. Самого Игната он в тот день не дождался.
А на следующий день Боцман был застрелен как раз после этой встречи, и теперь Сарычев не сомневался в том, что Богданов действительно сумел втереться в ряды Чека. Впрочем, подобное происходит уже не впервые. С периодичностью раз в три месяца приходилось ставить двурушников к стенке, а не далее как на прошлой неделе был расстрелян бывший руководитель комиссаров и разведчиков товарищ Шварц, в недалеком прошлом начальник контрразведки деникинской армии. Так что опыта в подобных делах было не занимать.
Как говорится, дурную траву с поля вон!
Покопавшись в личных делах сотрудников, Сарычев не нашел ни одного с фамилией Богданов. Отсутствовал и Николай Александрович. Внимательно просмотрев фотографии, он обнаружил пять человек с бородами. Двое отпадали сразу, в Чека они работали уже несколько лет, третий не подходил по возрасту — был слишком молод. А вот к двоим стоило присмотреться повнимательнее.
Сам Сарычев встречался с Богдановым лишь однажды, когда служил на Балтийском флоте, — тот как-то инспектировал их крейсер. Но видеть его пришлось из строя матросов, в приветственной удали вытянув шею. Так что, по существу, особенно он к нему и не приглядывался. А то, что и помнилось, было плотно замазано густой краской времени. А потому на собственные впечатления полагаться не приходилось. Но то, что один из них чем-то отдаленно напоминал лощеного капитана второго ранга, потомственного военного и дворянина, — это точно! Но это могло быть и простым совпадением. Мало ли на свете похожих людей.
— Ты проследил за ним? — наконец спросил Игнат у своего спутника.
Мирон, словно бы ждал вопроса, тут же торопливо ответил:
— До самого дома по пятам топал.
— Он тебя не заметил? Сам понимаешь, если это действительно он, так в два счета вычислит. Все-таки за ним школа царской контрразведки. А они умели работать!
— А я, по-твоему, что? — обиделся не на шутку Мирон. — Я все их приемчики знаю.
* * *Мирон знал, о чем говорил.
По его словам, филером он мечтал стать с раннего детства и оттачивал искусство в подглядывании за сверстницами, когда они справляли нужду в кустах. Из своих наблюдений он узнал массу любопытного. Именно отсюда у него выработалась неимоверная страсть к приключениям.
