Сергей Самаров - Перехват инициативы
– Радуйся, что легко отделался, – сказал полковник медицинской службы, председатель комиссии. – На сантиметр бы в сторону – дыра в артерии. В полевых условиях тебя спасти бы не удалось. Кровь через бедро за пару минут вся вытечет.
Он похлопал меня по груди, прислушался и похлопал снова, потом пальцем провел по моим орденам и крестам – для убедительности, чтобы посочувствовали, оценили и из армии не гнали, я их все на китель выставил. Не помогло.
Прощай, служба...
* * *Вы когда-нибудь в жизни встречались с настоящим берсерком?.. Нет?
Вам повезло... Но если любопытство мучает, тогда советую – переберитесь через забор ко мне во двор деревенского дома. Не забудьте перед этим рыцарские доспехи надеть потяжелее и покрепче, но я, извините, не уверен, что это вас спасет... Препятствия, которыми могут стать в данном случае доспехи, всегда приводят Берсерка только в ярость, с которой ни я, его хозяин, ни он сам совладать не в состоянии.
И это – не думайте! – не мои выдумки. Когда европейские и сарацинские рыцари пытались противопоставить ярости настоящих викингов-берсерков прочность своих доспехов, те не выдерживали и в итоге спасти не могли. Настоящие берсерки доспехи презирали, как и щиты, и шли в бой в белых рубахах и с двумя мечами. Они страха и сомнения не знали...
Берсерк – мой трехлетний белый алабай, существо, не знающее страха и сомнения и не отступающее ни перед какими угрозами. Его белая рубаха – длинная шерсть. А единственная для него власть – это я, с первых месяцев жизни вдолбивший в понятливую щенячью голову мысль о присутствии командира в роте, то бишь вожака в семейной стае. А единственная угроза, перед которой он все же отступал и смирял свой нрав, это веник в руках моей жены – она приучала к порядку Берсерка еще тогда, когда он не вошел в силу и был существом не слишком опасным. Сейчас без веника он и жену не слишком слушает, хотя очень ее любит. Еще бы не любить свою кормилицу. Любой пес, а особенно обладатель алабаевского интеллекта, который на протяжении шести тысяч лет соседствовал с человеческим, должен понимать, что это за труд – прокормить восьмидесятикилограммовое белое чудовище, никогда не страдающее отсутствием аппетита. Целую человеческую семью прокормить куда как легче...
Дом в деревне я специально и купил ради своей собаки. Ну, может быть, чуть-чуть для себя и своей семьи. Город для такой большой псины слишком тесен и многолюден. Зимой приходится мириться с обстоятельствами и поводком, а порой и с намордником, а уж летом Берсерк живет в свое удовольствие. Правда, ради удовольствия всех других, в первую очередь деревенских собак, пришлось построить глухой забор высотой чуть больше двух метров, потому что два неосторожных свободолюбивых кобеля, которые нашли дыры в старом заборе, успешно убежать не сумели. Все-таки алабай считается бойцовской породой, а уровень владения клыками и телом у самых опытных деревенских драчунов на три порядка ниже.
Но все утряслось быстро, и к забору Берсерк привык, как деревенские собаки к угрозе за этим забором. Он, конечно, пробовал перепрыгнуть, когда за забором пробегали эти самые собаки, он узнавал их по запаху, но – чуть высоковато даже для него. И среди людей, желающих проверить, что такое настоящий берсерк, в деревне охотников не нашлось. Если кто-то приходил по необходимости, я своего пса, с его точки зрения, несправедливо наказывал – сажал на двойную крепчайшую кованую цепь, сделанную по специальному моему заказу, – магазинные цепи Берсерк рвал в свое удовольствие. Натянул – ослабил, натянул – ослабил, и третье уже не натяжение, а рывок – и звенья цепи разлетаются... Кованая и сваренная в местах соединения цепь пока с его силищей успешно боролась. И гостей спасала. Потому гостей Берсерк и не любил. Я своей хромоты все еще стеснялся и тоже не любил их. Хотя к травме начал понемногу привыкать, да и хромать стал заметно меньше. Без палочки уже ходил.
Два года уже минуло, как пришлось привыкать.
* * *РОМАН БЕРСЕРК, ОТСТАВНОЙ СТАРШИЙ СЕРЖАНТ СПЕЦНАЗА ГРУ
Я еще только на работу собирался, когда позвонила мама. У них там, на Урале, уже рабочий день начался. Могла бы догадаться, что у нас разница в два часа и я в это время, как обычно, тороплюсь. Но она не привыкла считаться с чужими ощущениями и мнениями. Всегда только себя видит и считает, что все остальное просто обязано под нее подстраиваться. Ее свободное время – это ее свободное время, и если она его, свободное время, чему-то посвящает, то этому же должен быть отдан досуг всех остальных.
– Как у тебя дела, Роман? – она говорила таким тоном, словно находилась на планерке в своем директорском кабинете.
Впрочем, определитель на аппарате показал, что она как раз и звонила из своего кабинета. Только едва ли во время планерки. Ее она чтит чуть ли не верховным божеством в золотистом ореоле, и посторонними делами на ней заниматься не будет. В прошлом году мне соседи рассказывали, что, когда умерла бабушка, они позвонили матери с сообщением, но она разговаривать не стала, сказала, что позвонит сама после планерки. Даже соседи этого не понимали. Я, однако, к такому привык с детства.
– Слышал, что пока еще жив.
– Я рада, что такие слухи ходят.
Отношения у нас с мамой сложные. Сколько помню себя, ей всегда было некогда показать сыну доброту и ласку. Всегда занята, а сыном должна заниматься бабушка-пенсионерка. Но родителей не выбирают. И приходилось довольствоваться тем, что есть.
– Ты, мам, просто так звонишь или по делу?
– Торопишься? – в ее голосе недовольство почувствовать нелегко, потому что недовольна она всегда, но я уловил.
– На работу собираюсь...
– С женой отношения не наладил?
– Бог миловал...
– Ладно, это ваши дела... Я вот что... Тут мне звонили, привет от отца твоего передавали. Объявился он, видите ли... Но сам не позвонил, через посторонних... Общих знакомых...
– И что?
Я спросил намеренно равнодушно, подыгрывая маме, хотя умиротворения в душе, конечно же, не испытывал. Но и то, что волновало, только чуть-чуть выходило за грань любопытства. Меня с детства приучали к мысли, что отца у меня физически нет. То есть говорили, что он есть, но при этом – нет его. Хотя и не объясняли толком, почему так должно быть. Мама с отцом жили недолго, и брак не регистрировали. Я даже фамилию его не знаю. Спрашивал у мамы и у бабушки, не говорят. Не хотят, чтобы я его разыскивал.
– Я сказала, что не помню такого. Потом про тебя спросили. Хотели тебе посылочку передать... Я сказала, что ты в другом городе живешь и не желаешь иметь с ним дела.
– Ты немножко поторопилась. Я был бы не против взглянуть на него... Но – ладно, как сказала, так и сказала.
Отец ушел от матери, не вытерпев, как я думаю, ее напористого характера, за два месяца до моего рождения. Бабушка говорила, что он позже дважды объявлялся, не возвращался к матери, а только хотел на меня посмотреть, но его не подпустили. Потом он совсем исчез, на двадцать четыре года.
– Не надо тебе с ним встречаться, – сурово произнесла мама.
Признаться, другого я и услышать не ожидал. Но спорить с ней я не люблю. Я никогда не вздорил с ней, только поступал по-своему. И из-за этого у нас всегда возникали конфликты.
– Тебе виднее. – Мне в самом деле стоило поторопиться, потому что не законченная вчера работа ждала меня. А завершить ее вечером я тоже не мог, потому что сразу после работы на тренировку по «рукопашке» спешил. Соревнования скоро...
– Он не тот человек, с которым стоит иметь дело... – Мама хотела, кажется, еще долго настаивать на своем. Она могла одну и ту же фразу повторять деловым суровым речитативом и три, и пять, и десять раз...
– Я же сказал – тебе виднее. Я опаздываю на планерку.
Вот это для нее было свято – мне подвернулся нужный козырь.
– До свидания, сынок.
Но и слово «сынок» было произнесено очень по-деловому. Наверное, иначе говорить она уже и не умеет. Мама – большой человек... Навскидку я и не вспомню еще какого-то директора и совладельца крупного металлургического предприятия – женщину... Она – уникум, и этим гордится...
* * *Мой ярко-синий новенький хетчбек «Мазда-3», приобретенный два месяца назад по случаю удачной продажи эксклюзивной программы восстановления памяти поврежденного винчестера, стоял во дворе не угнанный. Это радовало. Но угнать его было, по моему мнению, и невозможно, поскольку я превратил «Мазду» в компьютер на колесах, закачав в машину собственную программу контроля за запуском двигателя. И без знания некоторых особенностей начертания моих отпечатков пальцев двигатель бы просто не запустился, как не открылся бы и капот, чтобы дать возможность угонщику выдрать всю электронную начинку и запустить двигатель без этого. Сенсорное устройство в зеркале заднего вида служило контроллером запуска. Просто и непонятно постороннему.
Вставив в замок зажигания ключ и провернув его, я нажал большим пальцем на зеркало строго в нужном месте – будто бы зеркало случайно подправил, и только после этого запустился стартер. Рукоятку селектора в положение drive – второе нажатие на зеркало, и разблокирована педаль газа. «Мазда» плавно тронулась к выезду из двора. Немножко долго, зато надежно. Пропустив несколько машин, я выехал из двора и сразу перестроился во второй, а потом, воспользовавшись моментом, и в третий ряд, где можно было ехать быстрее, потому что поворотов налево, способных заставить надолго встать, поблизости не было. Но взгляд в зеркало заднего вида заставил меня недовольно хмыкнуть и резко оттянуть узел галстука на горле, словно он жестокой удавкой душил меня. И в самом деле в горле на какое-то мгновение встал гневный жесткий комок...
