Владимир Моргунов - Серый кардинал
Бирюков подумал, что уж чего-чего, а времени свободного у него сейчас хватает. Свободен, свободен, почти от всего свободен. «Зальчик» — звучит, как полузабытый мотив. Все это было настолько давно, связано со столь нездешними впечатлениями, что напоминает не реальные события, а страницы книги, когда-то прочитанной, страницы полузабытые, почти стершиеся в памяти.
— Ладно, может быть, и загляну… в зальчик, — опять же без особых эмоций в голосе произнес Бирюков и тут же поспешил сам задать вопрос, не потому поспешил, что интересно ему это было, а чтобы избежать расспросов Евгения. — А ты что же — служишь?
— Наслужился, — хозяин как-то уж быстро извлек из ящика стола зеленые «корочки».
«Клюев Евгении Петрович. Капитан запаса. Комитет государственной безопасности СССР».
— Вона… — протянул Бирюков. — Ты, оказывается, мужчина с прошлым. Годов тебе всего тридцать три… Да, и уже вроде как пенсионер.
— Вроде, — сдержанно улыбнулся отставник Клюев. — Как Союз распался, так делать там стало нечего. Бардак начался.
— Да, бардак, — думая о чем-то своем, кивнул Бирюков.
— Угу… Значит, и ты с этим согласен?
— С чем согласен? — Бирюков словно встрепенулся даже.
— Ах, с неумеренно растущей энтропией, с растущим количеством беспорядка. Тут уж ничего не поделаешь — законы Вселенной. Это тоже можно назвать бардаком. А за власть Советов и за красных меня не надо агитировать, Женя. Я никогда их не любил и не полюблю ни при каких условиях, ты уж извини.
— А чего извинять, Николаич, — широко улыбнулся Клюев. — Я же не в политическом сыске служил, наше дело было пахота и риск.
— Вон как? Значит, ты оперативником был?
— Всего хватало…
«Ох, уж эти мне финты да выверты чекистские», — раздраженно подумал Бирюков, а вслух спросил:
— И Афгана, небось, довелось попробовать?
— Не довелось. Но крутого и горячего и без Афгана хватало.
— А сейчас его на долю каждого хватает, крутого и горячего. В избытке даже.
— А ты ведь не любишь их, «новых русских», а, Николаич?
— Не за что их любить, — ответил Бирюков, чуть помедлив. — Впрочем, я, наверное, многого уже не могу понять. Или, точнее, оценить, что называется, адекватно. Брюзжать из-за того, что тебе не нравится именно такое, а не иное устройство мира, изводиться из-за того, что дважды два — четыре а не пять с половиной — удел неврастеников. Но все-таки я многого не могу принять… Еще лет пять назад четко можно было определить, кто есть кто, а теперь правила игры так изменились. Вот, например, взять того типа, что тебя приводил тогда, Маленькую Тучку. Мне кажется, что он отменным мерзавцем был и останется при любых обстоятельствах и во все времена, а он сейчас, говорят, на высокой должности в коммерческом банке.
— Да, я слыхал, — заместитель управляющего, — кивнул Клюев. — Ладно, Николаич, нам так не жить, как выражаются. Слушай, а вот тот, второй, которого ты с полчаса назад «отрубил» — что ногами махал, вроде бы достаточно «продвинутый» кикбоксер. Он даже на каком-то чемпионате призером был. А ты говоришь: форма не очень.
— Ты-то откуда знаешь, что он кикбоксер?
— Наверное, случайно, — подмигнул Клюев. — Много случайностей в нашей жизни присутствует. Тебя вот я совершенно случайно встретил.
Бирюкову что-то не понравилось в его ответе, показалось ему, что Клюев в чем-то солгал: то ли в том, что ему знаком кикбоксер, то ли в том, что он совершенно случайно оказался поблизости от места происшествия.
Впрочем, если Клюев говорил правду, это его устраивало еще меньше — случайности для него, Бирюкова, были зачастую роковыми, особенно в последнее время.
— Ну, а тот амбал толстый — про него ты тоже что-нибудь знаешь? — спросил он Клюева.
— Откуда? Много сейчас развелось разных охранников и телохранителей. Поди разберись — охраняют они своего хозяина или «доят» его, получая доходы больше его. А кикбоксера мне физиономия знакома.
— Ага, понятно, — кивнул Бирюков. — Спасибо, Женя, за гостеприимство, но мне пора, — он взглянул на часы.
— Телефонами не хочешь со мной обменяться, Николаич? Может, захочешь все же проветриться…
— Что же, это с превеликим нашим удовольствием.
Он позвонил Клюеву очень скоро, через два дня, в душе поиронизировав над собой относительно гнилой романтики.
Клюев, как ни странно, оказался дома, несмотря на то, что было около двух пополудни.
— Очень ты кстати позвонил, — сказал Клюев. — Если у тебя есть время и настроение, то жду тебя в семнадцать ноль-ноль…
Он назвал место. Бирюков решил, что время и настроение у него присутствуют. Взял на кухне небольшую табуретку и, поставив ее перед шкафом в прихожей, вытащил из верхнего ящика все свои «доспехи». Кимоно? Нет, пожалуй. Что-то подсказывало ему — в кимоно он будет выглядеть неуместно, чужеродно, как, например, выглядит сейчас пожилой человек, облачившийся в костюм по моде своей молодости. А вот спортивный костюмчик, хоть и заношенный до ветхости, да старые кроссовки будут выглядеть вполне нейтрально — мода на все времена.
На условленном месте Бирюков появился за пять-семь минут до назначенного времени и решил прогуляться. Он отошел от перекрестка на несколько десятков метров, когда вдруг рядом с ним затормозил черный «Мерседес». Бирюков быстро начал перебирать в уме варианты последствий — вторая иномарка за несколько дней, но задняя дверца распахнулась, оттуда высунулся Клюев и позвал:
— Прыгай, Николаич.
Бирюков, даже не успев удивиться, последовал приглашению.
Сегодня на Клюеве была штормовка — тоже какого-то специфического образца, как определил про себя Бирюков. А молодой человек за рулем «Мерседеса», против бирюковского ожидания, оказался одетым не в кожаную куртку, не в гладкий «Адидас» или «Пуму» плюс высокие кроссовки, а в нечто очень неприметное и неброское.
Ехать пришлось совсем недолго, но чтобы самостоятельно найти вход в спортзал, Бирюкову пришлось бы изрядно потрудиться.
— Да, места здесь тихие, — словно в унисон размышлениям Бирюкова подтвердил Клюев.
Бирюков покачал головой. Это всего вторая их встреча, а он уже в который раз замечает, что Клюев вроде бы специально прослеживает ход его мыслей. Конечно, сделать это несложно — например, хотя бы сейчас, когда любой начнет делать предположения относительно того, как может использоваться здание этого ДК, расположенное в тихом месте, хотя и недалеко от центра, и почему его, это здание, не отремонтировала, не подмарафетила, не приспособила под свои нужды какая-нибудь коммерческая структура, как их теперь называют.
В полутемном зале на втором этаже, где Бирюков оказался восьмым — считая водителя и Клюева — он убедился в правильности выбора своей экипировки. Да, в кимоно он выглядел бы кричаще бестактно. Что-то у них тут свое, несколько специфическое, хотя его, Бирюкова вообще-то трудно чем-то удивить. «Ниндзя они, что ли?» — подумал он, рассматривая снаряды, которыми был оборудован зал. Кто-то хорошо потрудился. Для чего, к примеру, нужно вот это кольцо, подвешенное на трех веревках почти под потолком? Канатов, шестов, веревочных лестниц не меньше десятка.
После первых десяти минут тренировки Бирюков ощутил то же чувство, что и лет двадцать назад, когда его, впервые попавшего в борцовский зал, всласть волтузили более опытные, более сильные, более выносливые. Чувство можно было выразить одной фразой: когда все это закончится? Или: как надолго меня хватит? Бирюков сразу вспомнил, что ему уже сорок лет, что в последние три года он, если быть честным, почти не уделял внимания своей физической форме, что спиртным он за последнее время тоже злоупотреблял.
Тренировка, что и говорить, была своеобразной. Предположение Бирюкова о том, что эти парни занимаются ниндзюцу, почти оправдывалось. Бесчисленные влезания по канатам и шестам — с помощью ног, без помощи ног, цепляясь руками за шест, а ногами упираясь в гладкий деревянный щит, прикрепленный к стене. Пролезание под длинным рядом низких барьеров, касаясь пола только кончиками пальцев рук и ног. Перебегание из одного конца зала в другой по качающимся веревочным трапам, подвешенным, разумеется, под самым потолком. И апофеоз — прыжки с деревянного шеста через то самое веревочное кольцо, о предназначении которого размышлял раньше Бирюков. С приземлением на голый деревянный пол. Высота метра четыре, никак не меньше. Это все равно, что перемахнуть через перила второго этажа и приземлиться на асфальт. Бирюков очень старался не вывихнуть конечности, не свернуть шею. Это ему удалось. И уже через десять минут, облившись липким потом от макушки до щиколоток, испытав даже приступ тошноты от непосильного напряжения, он почувствовал, что его тело начинает работать как отлаженный, не знающий усталости агрегат. Дыхание его стало ровным, предметы, доселе словно бы качавшиеся в голубоватом тумане, обрели устойчивость и четкость, ноги перестали дрожать, руки не казались чужими. И еще быстрее возвращалась радостная уверенность в себе: «Ерунда! Ведь они уже не один десяток раз бегали по этим качающимся лестницам, влезали на эти шесты, а я быстрее, чем за полчаса, наловчился не хуже их. То ли еще будет, ребятки!»
