Альберт Байкалов - Отпуск на войну
– Смелый? – выкрикнул Шмайсер, но было видно, он уже и не рад, что вообще сегодня вышел из дома. Нередко сталкиваясь вот так, лицом к лицу, «антифа» и «нацики» принимались выяснять отношения и заводить толпу сначала один на один, и лишь потом, когда одна из сторон начинала побеждать другую, в драку вступали остальные. Однако даже короткий поединок с Балуном мог стоить Шмайсеру слишком дорого, и парень это прекрасно понимал. – Ну, чего! – тряхнул он руками, по-прежнему не решаясь подойти.
– Погоди, не здесь, – видя, что дружок явно сдрейфил, пришел на помощь его репутации Хунта.
– Опять собрались, пройти нельзя! – проскрипела какая-то старушка с пластиковым пакетом в руке.
– Дорогу фронтовику! – картинно вытянулся в струнку Хунта и выбросил вверх руку в нацистском приветствии.
Он явно хотел как-то сгладить неловкость, а заодно подумать, как быть дальше. Драка в центре города, да еще рядом с местом проведения свадьбы босса, наверняка не входила в его планы.
– Ненормальные! – Прихрамывая, бабка проковыляла мимо.
– Не оценила, – с деланой досадой глядя ей вслед, констатировал Хунта и неожиданно бросился на Балуна.
Все, что успел тот сделать, – это закрыть собой Катю. В следующий момент в голове будто лопнула рояльная струна. Услышав лязг собственных зубов, он понял, что летит. «Неплохо зацепил», – удивился Балун, падая на спину. Однако удара о тротуар не последовало. Вместо этого он налетел на Катю и уже вместе с ней упал. Следующий удар, носком ботинка, пришелся в бок. Охнув от боли, Балун скатился с Кати и перевернулся на живот.
– А‑аа! – кричала Марина. – Помогите! Милиция! По…
– Ах, ты! – поперхнулся Муха.
Балун поднял голову. Катя лежала на спине, широко раскинув руки. Взгляд, устремленный в небо, был удивленно-спокойным. Балуну показалось, что она не дышит. Забыв обо всем на свете, он бросился к ней:
– Катя!
Но удар ногой в челюсть опрокинул его на бок.
Он уткнулся в бедра девушки и тут же вскочил на ноги, однако потерял равновесие и полетел на дорогу.
Решив, видимо, что Балун пытается сбежать, бритоголовый крепыш встал на пути и развел в стороны руки. Балун врезался ему головой в подбородок, и Лысый полетел на спину. В тот момент, когда они коснулись асфальта, в грудь Балуну ударило чем-то тупым. Он приподнялся и увидел широкий ремень и торчащую из ножен рукоять. На черной коже бронзой блестела свастика.
– Рры-ы! – выдохнул он со слюной, схватил рукоять и рванул нож вверх.
Ударов Балун не чувствовал, а лишь слышал их звуки. Тело стало словно чужим. Невесть каким образом он снова оказался на ногах. Рука с ножом описала круг, очертив в воздухе границу, за которую никому заходить нельзя. Он почувствовал, как лезвием зацепил что-то твердое.
Развернувшись вокруг своей оси, Балун снова увидел лица нападавших парней. Лишь на мгновенье упустив их из вида, теперь он никого не узнавал. Воинственность сошла на нет, звериный оскал и напряжение вдруг куда-то пропали. Могло показаться, что все эти люди просто шли себе мимо, а он на них набросился. В глазах заклятого врага Шмайсера смешанный с удивлением ужас. Они смотрят на него так, будто он превратился в зверя. Балун замер. Странно, его враги отступали. Причем все происходило как в замедленном кино. Мозг превратился в непонятную субстанцию, в которой вязли мысли и звук. Прорвавшийся в него крик Кати привел его в чувство. Девушка пыталась встать. Отхлынувшие от него националисты странным образом стояли рядом с Мухой и Мариной. Более того, им всем было уже не до драки, они во все глаза смотрели куда-то за спину Балуна. Реакция всего минуту назад бурлившей толпы сбила его с толку. Но он понял, позади него, где-то на земле, они увидели нечто страшное. Отчего-то решив, что если обернется, то уже не сможет помочь Кате, он бросился к ней. Она села. Балун наклонился, собираясь подхватить ее, чтобы поставить на ноги, но она резко отпрянула. И тут он увидел свою руку с ножом. В середине лезвия собралась большая капля крови. Балун вдруг вспомнил, как вырвал его из ножен боевика, как ощутил при развороте, что он прошел через какое-то препятствие… Пальцы разжались. Что за чертовщина? Катя словно его не видит. Как и остальные участники драки, она тоже смотрит куда-то на дорогу, ему за спину. Балун медленно развернулся. Превратившийся в камень желудок скользнул по пищеводу вверх и криком застрял в горле. Балун не верил своим глазам. На асфальте, зажимая руками гигантский порез на шее, корчился Хунта. Кровь пульсирующе била между пальцами, хлопьями пены летела из открытого рта. Расширенные от ужаса глаза, казалось, вылетят из орбит. Хунта страшно хрипел…
– Ы‑ыы! – Балун запрокинул голову назад и рухнул на колени.
Глава 1
Родные стены
Наши дни
Никита Берестов медленно поднимался по лестнице. Ладонь приятно грело знакомое тепло дерева перил. В груди защемило. Неровности облезшей краски и трещинки вернули в детство. Взгляд то и дело цеплялся за сделанные в разное время на стене надписи и рисунки, ставшие уже историей дома. Хотелось растянуть это событие, насладиться воспоминаниями и радостью возвращения в родной город, двор, подъезд. Он прекрасно знал, такое чувство можно испытать лишь раз. Это как окунуться в холодную воду. Сначала захватит дух, а потом она уже кажется теплой. Так и здесь, едва улягутся страсти, а у матери высохнут слезы радости, все сразу станет обыденным и привычным. И будто не покидал он уже отчий дом, а так и жил здесь все это время. Никита задержался на лестничной клетке. Здесь, на подоконнике, он сделал первый глоток какого-то вина. Название не помнил, а вкус остался в памяти. Оно было дешевым и слегка кислило. Потом целовал свою одноклассницу Риту, и их застукала соседка из квартиры, что жила этажом выше. Как потом было стыдно перед отцом! А вот и запись, нацарапанная ключом от квартиры:
«Милая Рита!»
Никита осторожно коснулся надписи подушечками пальцев и отправился дальше.
– Никита?!
Ну, вот, внезапно возникнув на пороге, он снова напугал мать. Она стояла, прижав ладонь к груди, и смотрела на него, словно перед ней было привидение, а потом запричитала, пропуская его в коридор:
– Сколько раз просила, предупреждай!
– Чтобы ты опять ночь в аэропорту провела? – бросил он сумку на пол.
– При чем здесь аэропорт? – отмахнулась она. – Хотя бы приготовила что-нибудь. А так сейчас в магазин придется бежать.
– Я не голоден.
– Скажешь тоже! – возмутилась мать. – С дороги! Шесть часов, небось, летел!
– Восемь, плюс посадка в Омске час, – закатил он глаза под потолок. – В общем, с того момента, как вышел из общаги, все десять!
– Что я говорила! – осуждающе покачала она головой: – В такую даль забрался! И чего дома не сиделось?
– Ничего не меняется, – устало вздохнул Никита. – Как будто я на паровозе неделю ехал.
Он оглядел комнату. Все как прежде, лишь прибавилось фотографий на книжном шкафу. Вот он на фоне сосняка и пышно цветущего багульника. Матери невдомек, что ему, для того чтобы сделать такую фотографию, пришлось пройти с полкилометра через выгоревшую тайгу. За спиной фотографа еще дымились головешки и тлели пни… На следующей – в салоне вертолета. До прыжка – считаные минуты. Кажется, пожар в Ангарске… А это что? Он приблизил лицо к небольшой карточке в правом углу полочки, едва не касаясь носом стекла дверцы. На маленьком, пожелтевшем от времени снимке он стоит на стуле. Это его день рождения, ему исполнилось семь лет. Он рассказывает стишок перед собравшимися гостями. Никита не любил детские фотографии, а эту особенно. Что за мода выставлять их напоказ? Она возвращала в ту жизнь, от которой он бежал. Тяжело расти в семье декана института и преподавателя музыки в консерватории, где тройка в дневнике – катастрофа, а возвращение домой после захода солнца – преднамеренное убийство родителей… Поэтому сразу после десятого класса Никита обманом подал документы в рязанский военный институт воздушно-десантных войск и легко поступил на спецфакультет. Это был настоящий шок для отца, уже видевшего сына на кафедре, и для матери, которая не теряла надежды привить ему любовь к музыке. Служба в спецназе ГРУ закончилась, не успев начаться. Всего лишь спустя год после выпуска он приземлился на «запаске». Посадка была жесткой. Никита упал на спину… Потом – госпиталь, после которого его признали ограниченно годным.
«Как ни кощунственно это звучит, но я рад, что все так случилось, – всплыли в памяти слова отца, когда всего лишь через год после выпуска Никита был уволен в запас. – Это знак божий…» Но отец поторопился, а Бог оказался ни при чем. Никиту забрал к себе командир бригады, возглавивший после увольнения из армии региональный центр МЧС на Дальнем Востоке. Так Никита стал инструктором по подготовке парашютистов‑пожарников.
