Эльмира Нетесова - Подкидыш
— Мы вот тоже одни маемся. Бабье. А жизнь нынче вишь какая? По дороге не проедешь. Пацаны и те в разбое. Случись что, вступиться некому. А и помочь — никто! Бабьи руки все не схватят. Маемся без мужика! Без хозяина нынче тяжко. Ан где его взять? Хороших нет. Плохого — самим не надо, — вздохнула Варвара.
— А своих мужиков куда подевали?
— Мой — помер. Уж двенадцать годов минуло. Зять, чтоб его черти взяли, сбежал от нас. Тяжко детей растить. Он у нас к легкой жизни привык. К городской. Чтоб лежа на боку все получать. В деревне не залежишься. С голоду сдохнешь. Вот и смотался подальше с глаз. Без обратного адресу. Теперь кукуем в четыре души. Двое внучек да мы с дочкой.
— Выходит, как и я, сироты, — выдохнул человек тяжко.
— А ты кто будешь? Ить только и знаю о тебе, что от пацанов спас. Спасибо тебе на том великое! — поклонилась Варвара в пояс.
— Я? Меня тоже предали. Свои. За что, сам не знаю. Может, за то, что верил?
— Может, пил лишку?
— Нет. В том меру всегда знал.
— Жена выгнала?
— Сам ушел. Понял, что не нужен стал. Лишний в семье.
— Дети имеются?
— Уже своя семья есть. Вырос сын. С матерью отношения поддерживает. А я чужим стал. Теперь уж отошел. Да и вспоминать неохота. Вся судьба в осколки. Хотя чего это я жалуюсь. Тебе и без меня тошно. Прости.
— А сам из городских?
— Жил в городе. Но родился в деревне…
— Выходит, не белоручка! — глянула на человека пристально. И спросила: — Теперь куда пойдешь?
— Земля большая. Авось сыщу себе место и крышу над головой. Много ли одному надо?
— Зачем искать? Поехали к нам. Конешно, не ахти что, но с голоду не пухнем. Харчи свои. Деньжат маловато. Зато кусок хлеба и кружка молока всегда сыщутся. Понравится — останешься. А нет, переведешь дух, подыщешь место получше и уйдешь…
— А дочка твоя примет ли?
— Как не принять? Велю ей — примет! Она хоть и норовистая, но не ослушается. Да и намаялись сами. В хозяйстве без мужичьих рук хоть волком вой.
— Как зовут тебя? — повернулся он к бабе.
— Варварой, Варька я! А тебя?
— Николай.
— Садись, Коль. Поехали домой. Гля, как темнеет быстро. А нам еще пятнадцать верст до дома ехать. Вовсе в ночь заявимся. Дочка переживать будет.
— Давай вожжи! — потянулся Николай к телеге.
Заскочил в нее. Варвара села рядом.
— Давай, родимая! — пустил кобылу трусцой.
— Гля! Еще двое на дороге. Чьи они? Свои — деревенские, иль опять разбой? — прижалась невольно к плечу Николая.
— Эй, мужик, закурить дай! — послышалось с дороги хриплое.
Николай взял кнут из рук Варвары. Ничего не ответив, погнал кобылу мимо, не оглянувшись на голос.
— Ишь, гоноровый! Погоди, встретимся! — услышал вслед.
— Как же вы одни тут ездите? — спросил бабу, когда двое остались далеко позади.
— Я утром поехала. И вертаюсь засветло. А бандюги по ночам шныряют. Потому свидеться не доводилось. Разве только начнут в дом ломиться. Мы ж не в самой деревне, в километре от нее живем. Случись что, никого не дозовешься. Оно, хоть и взять с нас нечего, а поизгаляться могут. Сами б — ладно. Вот внучек жаль. Эти еще свету не видели.
— Давно одни живете?
— Да уж пятый год. Сами всюду. И косим, и доим, и пашем, дрова рубим, избу чиним, как можем. Она у нас вовсе окривела, скособочилась. Уж и не знаю, куда еще подпоры ставить.
— А зять куда смотрел?
— Знамо дело, куда! В бутылку! Ему, прохвосту, все по хрену. Не до избы было! Все терпели. Один раз я ему просказала, что об ем думаю. Он, гад, враз сбег. Стешка долго забижалась. Теперь уж и до нее дошло, что такого мужука лучше и не надо.
— А здоровье у него не подводило? — глянул на бабу Николай.
— Ни на что не жалился. Едино завсегда голова с похмелья болела.
— Не дрался?
— Полез однажды к Стешке с кулаками. Но она у меня не из слабых. Как звезданула ему промеж ног, до ночи корячился, раком в углу стоял. С тех пор не цеплялся ни к кому. Ну а брехаться, то всякий день. Но и тут дочка спуску не давала. У ней язык — сущая коса. Как рубанет, мало не покажется. И внучки все в нее пошли. От отца, слава Боту, ничего не взяли. В нашу родню удались, — горделиво рассказывала Варвара.
— Вот и дочка, и внучки, а в доме холодно самим, без мужика. Неужель не жалеешь, что ушел зять?
— Нет, Миколай! Не жалкую про него. Стешке, понятное дело, тяжко. Ей едва за тридцать. А уже соломенная вдова. И вторую судьбу устраивать боязно. А что, как и другой не лучше прежнего. Да и дочкам отчима приводить совестно. Чужой, он и есть чужой. Своего не заменит. А мужик ей нужен. Баба все ж…
— Сколько лет ее дочкам?
— Семь и пять лет. Уже помощницы. В избе полы метут, моют. Во дворе, в сараях все чисто. Посуду со стола приберут. Стешка их в руках держит крепко. Растит в строгости.
— Детям ласка нужна. Строгость они еще увидят в жизни. Пока они дети, пусть бы меньше плохого видели. Детство, оно как сон. Приснилось — и нет его. Слишком короткое.
— С чего взял, что худое видят? Строгость — не зло, а порядок! — насупилась баба.
— Порядок? Где он теперь?
— В семье без него неможно. Он во всем! Коль мать велит — сполни!
— Ишь ты! Как загнула! А коли мать не права?
— Такого не бывает! — нахмурилась баба.
— Еще как бывает! — не согласился Николай и помрачнел, вспомнив что-то свое — сокровенное и больное, о чем не хотелось говорить вслух.
— Вот мы и приехали, Миколай! — указала Варвара на дом, стоявший в гуще деревьев. В темноте едва проглядывалось освещенное окно.
Значит, в доме не все спали. Ждали Варвару. Беспокоились.
Едва она открыла ворота, в доме распахнулась дверь. И в освещенном проеме появилась Стешка.
— Мам! Это ты? — окликнула от порога.
— Кто ж еще?
— Чего так долго?
— Ты лучше кобылу заведи! Хлеб с телеги занеси. И гостинцы принеси, что я в районе купила.
— Объявленье на мужика дала?
— Я без него обошлась покуда. Вон, гостя принимай. Жить у нас станет! — вывела Варвара Николая из темноты и подтолкнула к порогу: — Иди в избу! Я сама здесь управлюсь.
— Э-э, нет! Я сам распрягу кобылу. Только покажи, куда все повесить и поставить, — заартачился Николай.
— Где ж ты его взяла? — подошла Стешка. И, оглядев мужика сочувственно, добавила: — Хотя разве сыщется лучший по объявленью, да еще на нашу ораву?
— Объявленье? Это о чем? — не понял мужик.
— Ну как? А мать ничего не сказала? А откуда вас взяла? — удивилась Стешка.
— Потом проскажу. Давай Шурку в стойло заводи! — заранее краснела Варвара от предстоящего разговора с дочкой.
Что греха таить? Хотелось найти мужика Стешке. Сильного, молодого, красивого. Чтоб вышиб из сердца ласками память о неудачном замужестве, чтоб стал отцом девчонкам. А и Стешке мечталось о том длинными ночами. Верила, как в сказку — в счастливую удачу. А она объявилась во дворе худющим мужиком. С серым, землистым лицом. Куда такому в мужики, в отцы. Он и для деда староват. Его за жердь спрятать можно. Какой из него хозяин и помощник в доме? Смехотища — не мужик. «И для чего его мать привезла?» — недоумевала Стешка.
Ей хотелось узнать, откуда он взялся? Неужели вот так сразу выдали его по объявленью? Если так, почему не дождалась чего-нибудь получше? Почему этого?
Оглядела Николая и, усмехнувшись, подумала:
«Его будто из морга украли… Небось решили, что в деревню и такой сойдет. Откормится. А получше да — покрасивее для своих, городских, приберегли», — зло стеганула кобылу, заводя в стойло.
— Это она Миколая нашла! — указала Варвара на клячу.
Стешка, едва продохнув от удивленья, еще ударила кобылу:
— Иди, дура! — подтолкнула к кормушке и спросила: — Это где ж она его сыскала? Уж не на погосте ли?
— На дороге он лежал…
— Кто-то обронил. А поднять поленился, — рассмеялась Стешка. И, взяв хомут из рук Николая, повесила на крюк.
— Он меня от разбойников сберег. Мальцы напали. С ножиками. Деньги хотели. Меня с телеги выкинули. Если бы не Миколай, в куски изрезали б. Он за меня вступился. А они даже Шурку ножами попороть грозились. Но спутались мужука. В кусты сбегли, что зайцы. А когда к деревне подъезжали, опять двое на дороге. Я их не признала. Закурить просили. Миколай Шурку бегом погнал мимо. Так они вслед грозились. Если б одна была, навряд воротилась бы вживе, — выдохнула Варвара.
— Откуда они все взялись? Никогда раньше не было такого на нашей дороге, — изумлялась Стешка.
— То раней. А нынче — напасть сплошная. Вот и говорю, Миколай хоть и шкелет, но мужик что надо! — повысила голос Варвара, позвала всех в дом властно, по-хозяйски. — Умойся с дороги! — предложила Николаю. И велела Стешке: — Полотенце дай!
Покуда женщины накрывали на стол, Николай огляделся.
Дом и впрямь обветшал. Долы рассохлись, прогнулся потолок. Из окон сквозило. Все двери скрипели на все голоса. Стены покрывались сырой плесенью, какую женщины частенько смывали и забеливали. Но помогало это ненадолго.
