Сломанные крылья рейха - Александр Александрович Тамоников
– Помоги, Иржи, – позвал Людвик, стоя возле большого сейфа. – Подержи дверь, а то я все уроню.
– Значит, из-за этого руководство завода и ужесточило режим? А что будет с нами, если производство начнут переводить в Германию?
– Тихо! – прошипел Грушка. – Я тебе по секрету сказал. Тут вообще много чего может произойти. Начальство считает, что русскому кто-то помогал. Сам он не мог сбежать. Из-за этих русских теперь мы можем пострадать! Я всегда говорил, что работать на наших заводах могут только чехи. Конечно, им же сэкономить хочется. Русским пленным можно не платить и кормить хуже, чем нас. Но работать они не хотят. Я тебе даже больше скажу, Иржи, вредительство замечено. Русских точно в Германию не повезут. Я слышал это.
От этих слов у инженера Правеца холодок пробежал по спине. Как же так, вот так просто? На войне, когда идет бой, понятно, там вооруженные люди сражаются с вооруженными людьми. Но убивать безоружных, просто прийти и убить сотню, а может, две сотни людей! Получается, что убивали немцы, а мы, чехи, знали об этом и не помешали. А как помешать? Никак не помешаешь, что мы можем сделать? Но все равно получается, что мы будем виновны в их гибели. А что они сделали? Просто сражались за свою страну и попали в плен. В бою. Они не преступники, они военнопленные другой армии. В чем их вина перед людьми, перед Богом? Мы повинны в том, что не встали перед врагом стеной и не сражались, мы будем повинны в том, что немцы вывезут заводы, а пленных рабочих убьют. Нацисты виноваты и мы – безвольные, бесхребетные граждане этой страны. Бывшей страны. Правительство свою выгоду искало, у них свои замыслы, а мы, простые чехи, простые граждане страны, ничего не сделали. И не сделаем…
Сосновский остановился на улице и, прижавшись спиной к стене, замер. Нет, показалось. Он начал подозревать, что за ним кто-то следит, но несколько проверок подтвердили, что подозрения были напрасны. Черный плащ, черная шляпа делали его на ночных улицах почти незаметным, и эти меры предосторожности были не лишними. Пока опасности нет, но она может возникнуть в любой момент, на любом этапе операции. Вдруг всплывет известие о его встречах с врачом военного госпиталя Гердой Кранц и она окажется под подозрением гестапо? Это будет означать, что своими неосторожными действиями Сосновский «спалил» резидента Платова в этом городе.
Тихий стук каблуков в переулке заставил Михаила повернуть голову. Черная шляпка с вуалью, сумочка в руках, черный жакет. Женщина сделала несколько шагов от угла и остановилась, войдя в дверь соседнего дома. Она стояла так минут пять совсем не шевелясь, потом ее фигура отделилась от стены, дальше ее шагов было почти не слышно. Возле пятого дома от угла женщина опять остановилась. Скрипнула дверь, открылась и снова закрылась в темноте. Выждав минут пятнадцать, Сосновский подошел к этой двери, достал из кармана плаща старый входной билет из кинотеатра и сунул его в щель под дверью. После этого он стукнул костяшками пальцев в дверь: два удара, пауза, один удар, пауза и снова два. Ему открыли, и он юркнул внутрь.
– Привет! – сказал Сосновский, широко улыбаясь.
Он понимал, что его улыбки Герда не видит, но перестать улыбаться он не мог. Она ему нравилась, даже очень. В Герде Кранц, чьего настоящего русского имени он не знал, было много настоящего артистизма. Она очень естественно выглядела строгим и неприступным врачом из госпиталя. Эдакий «сухарь» от медицины, самовлюбленная, спесивая и вечно всем недовольная немочка на оккупированной территории, презирающая как чехов, так и фольксдойче, считая их неполноценными немцами. И в то же время она была обаятельной, мягкой женщиной. И тогда ее глаза становятся на удивление красивыми, глубокими и немного загадочными.
Герда провела гостя в комнату, прикрыла дверь и только потом включила настольную лампу. Сосновский осмотрелся. Видимо, это была временная конспиративная квартира, которую Герда сняла в городе. Окна занавешены двойными плотными шторами, не пропускающими свет. Комната почти пустая. Диван с высокими подлокотниками, стол с несколькими стульями посреди комнаты. В углу раковина с краном, зеркало на стене, кухонный столик.
– Садитесь, – предложила Кранц. – Хотите чего-нибудь выпить?
– Разве что чаю. Если, конечно, это несложно.
Герда зажгла спиртовку и поставила на нее небольшой железный ковшик, чтобы вскипятить воду. Она доставала чашки, заварку, сахар и, не оборачиваясь, рассказывала:
– Пробиться в подполье мне пока не удалось. Вы слишком нашумели, да еще побег этого пленного с завода. Немцы активизировались, активно стали использовать провокаторов. Подпольщики никому не верят. Есть варианты, придется рисковать. Меня обещали свести кое с кем. Может получиться. Но чтобы мне поверили, придется раскрывать цель прибытия вашей группы.
– Подождите пока с раскрытием цели, – покачал головой Сосновский. – Ребята тоже кое-что смогли сделать, у них появился шанс связаться с подпольем. Вы себя берегите. Платов мне не простит, если из-за меня случится непоправимое. Что с поисками завода?
– Я была за это время на трех заводах в Праге и в ближайших пригородах. – Герда вернулась к столу и стала расставлять чашки. – Признаков производства «ФАУ» я не заметила. Ваш список его признаков я выучила наизусть, так что не беспокойтесь. Возможно, мне удастся облегчить поиск. Я как инфекционист по медицинскому образованию напросилась в одну группу. Они работают по выявлению и предотвращению вспышек инфекционных заболеваний в городе. Говорят, что на каком-то предприятии есть признаки инфекционного заражения.
– На заводе? Почему больные не в больнице? – удивился Сосновский.
– Вот и я тот же вопрос задала себе, – усмехнулась женщина. – Почему они на предприятии, а не в городской инфекционной больнице? Ответ был очень расплывчатым. У меня появилось ощущение, что на этом предприятии есть своя внутренняя больница или медицинская служба с небольшим стационаром. В любом случае подозрительно.
– Что за предприятие?
– Старое предприятие – «Товарник Карел Новак ТКН» в Велижборе. Это на окраине Праги.
– Хорошо, я запомнил. – Сосновский взял в руки чашку, сделанную из дорогой керамики, покрутил ее в руках. – У меня тоже
