Леший в погонах - Александр Александрович Тамоников
Когда к краю овражка, низко пригибаясь, вернулся Боэр, Сосновский многозначительно развел руками и тоже, со всеми мерами предосторожности, отправился за кустарник. Он старался идти не спеша, чтобы не провоцировать и не пугать человека, который прятался там впереди. Гарантии, что это был именно Буторин, все же не было. Сейчас оперативнику пришлось выполнять несколько условий. Не выдать своего волнения «временным друзьям», не дать им заподозрить, что кто-то наблюдает за лагерем. Ну, и не напугать того, к кому он сейчас шел, не показать своей агрессии. Увы, на войне чаще сразу стреляют на поражение, если есть опасность.
Еще несколько шагов, решил для себя Сосновский, осторожно пробираясь между кустами «гусиным шагом». Он оглянулся по сторонам, как бы стараясь понять, не видно ли его со стороны оврага. Не солидно, если майор вермахта будет восседать на глазах солдат без штанов. Один из немцев, находящихся в боевом охранении, тут же отвел глаза, когда его взгляд встретился с взглядом Сосновского. «Молодец», – мысленно похвалил его оперативник и чуть передвинулся в сторону, где его почти полностью скрывал куст.
Прошло почти две минуты напряженного ожидания, когда Сосновский весь обратился в слух, пытаясь уловить хоть какой-то шорох за своей спиной. И тем не менее долгожданный голос все равно прозвучал неожиданно.
– Михаил, как ты? – спросил своим грубоватым голосом Буторин.
– Черт, ты чего молчал так долго! – тихо возмутился Сосновский. – Не узнал, что ли?
– Смущать не хотел, – съехидничал Буторин. – Вдруг ты меня не заметил и случайно пришел сюда, штаны снимать начал бы.
– Заметил, заметил! – прошипел Сосновский. – Ты чего так рискуешь? А если засекут?
– Слабаки они, – снисходительно заметил Буторин. – По лесу идут как слоны в посудной лавке. Ты давай, докладывай! Что я должен передать Максиму?
– Слушай, Витя, внимательно, – зашептал Сосновский. – Адрес Мотыля у них был. Тот явно работал на гестапо. Они его утром на рассвете кончили. Я ничего не смог сделать. Старший среди солдат гестаповец, помощник бывшего начальника местного гестапо Альбрехта.
– Про архив знает? – нетерпеливо спросил Буторин.
– Он рвется к линии фронта, – проворчал Сосновский. – Служака! Мог бы и раньше драпануть, тогда успел бы. Про архив или не знает, или знает, что тот благополучно вывезен. У них рация была с собой, но батарея села. Они ее закопали и теперь без связи.
– Ого, значит, у гестаповца была связь со своими?
– В том все и дело. Если бы архив затерялся здесь, его бы точно оставили искать!
– Резонно, – согласился Буторин. – Ты что решил? Твое мнение: брать их?
– А черт его знает! – проворчал Сосновский, вытягивая шею и глядя в сторону оврага – не идет ли кто. – Смысла больше бродить не вижу. Надо брать. Хочешь, попробуем с тобой вдвоем?
– Можно и не вдвоем. Со мной еще пятеро с Зотовым и с рацией. Так что спеленаем всех, если надо. Но только Шелестов информацию получил от Платова. Если коротко, то архив и правда утерян, но только на еще не освобожденной пока нами территории. Где-то гестапо попало под бомбежку, а где – видать, не знают, в лесах кто только не лазит. И оуновцы, и белорусские националисты, и даже аковцы ищут. Видать, и до лондонской агентуры дошла информация об утерянном архиве.
– Серьезно? – Сосновский даже обернулся и вытаращил на Буторина глаза. – Слушай, тогда это же все меняет! Если у Боэра была связь, он все знает и через него можно выйти на след архива, узнаем хоть, в каком районе его искать. Это же подарок, Витя! Надо мне с ними идти через линию фронта, там узнаю координаты, а потом вперед и с песней!
– Ишь, ты! Эмоции все у тебя, эмоции! Доложу, решение примут. А ты пока не рискуй. Ну, и до кустов почаще ходи, может, понадобишься. Ты в доверие к этому Боэру втерся?
– Гестаповцы до конца никому не верят, – хмыкнул Сосновский. – Но на этом этапе верит. Честно обещал по прибытии к своему руководству сдать меня для проверки. Я его уверяю, что и сам рвусь скорее на фронт в свой батальон.
– Не перегни палку, – строго сказал Буторин. – Документики у тебя липовые. Любой сослуживец настоящего майора Штибера тебя под расстрел подведет.
– Постараюсь не доводить дело до проверки. Все, Витя, уползай, кажется, за меня начали волноваться…
Шелестов стоял у окна, глядя на неосвещенные ночные улицы городка. Он не замечал, что его руки вцепились в старый, давно не крашенный подоконник. Он смотрел в ночь и не видел ее, в голове менялись местами, отметались и снова возвращались мысли. «А что, если… нет, нельзя… но тогда… Но Сосновский прав, и он уже на пути. Лучшей легенды, да еще с подтверждением, сейчас не придумать, не организовать. А тут сам помощник Альбрехта подвернулся! Подвернулся ли? Нет, это не могло быть хитрой операцией гестапо. Просто потому, что бесцельно. Все натурально, и Сосновский оказался в этой группе правдоподобно. Это везение, везение разведчика, которое бывает только потому, что разведчик сам его подготовил. Это закономерность, закономерный результат всей группы.
– Максим, надо решаться, – тихо, но веско раздался за спиной голос Когана. – Ты сам это понимаешь.
– Мы не успеем согласовать операцию перехода с Платовым! – резко сказал Шелестов.
– Он тебя накажет, уволит, разжалует? – ехидно спросил Буторин.
– Не валяй дурака, Виктор, – отмахнулся Шелестов, повернувшись к своим товарищам. – При чем тут это? Ты понимаешь, что Михаил там один и без прикрытия. Что у него нет связи за линией фронта, мы даже не знаем, куда он попадет и что с ним будет. Без связи все его действия не имеют смысла! Даже если мы сумеем обставить его переход с Боэром.
– Значит? – усмехнулся Коган. – Ну?
– Вот тебе и «ну», – недовольно бросил Шелестов. – Уходить за линию фронта нужно всем. Здесь подчистит оставшиеся варианты любой рядовой оперативник. Хоть даже Морозов с Зотовым. Им останется кропотливая работа с бывшими полицаями и
