Фредерик Дар - Голосуйте за Берюрье!
– Телевизоры на всех заводах. Нет никаких оснований, чтобы бедняги, которые надрываются у сверлильных и токарных станков, не могли посмотреть футбольный матч, если он проходит после обеда! То же самое для регби, пениса, атеизма, пенк-понга36 и тому подобного. Затем обязательный винный перерыв два раза в смену с бесплатной раздачей напитков и дегустацией новых марок...
Публика заходится от восторга.
– После рабочего класса – крестьянский класс! – провозглашает он, выбрасывая вперед указательный палец. – Крестьяне – это же негры и рабы, которые круглый год гробят свое здоровье под солнцем и в непогоду, чтобы вырастить хлеб или картошку. Правильно? Пора с этим покончить. Надо немедленно перейти к бесплатному распределению хлеба и картофеля! Почему бы и нет? А что делать с их землей, скажете вы мне? Так вот, на своей земле они построят стадионы и бассейны, так как всего этого не хватает молодежи.
Толстяк выжидает, пока затихнет ураган аплодисментов. Его средний колбасоподобный палец присоединяется к большому и указательному.
– А сейчас я с вами поговорю о коммерсантах. С ними все просто: больше никаких налогов! Правительство пудрит нам мозги с понижением цен, а само повышает налоги. Это же надо! Если я упраздню налоги, цены сами упадут – это само собой понятно! А если цены понижаются, тут же наступает эпоха изобилия!
Снова раздаются аплодисменты. Он улыбается, довольный тем, что приносит людям столько радости.
– Спасибо, спасибо! Я вижу по вашей редакции37, что вы согласны с программой PAF, и вы правы: PAF принесет вам счастье и довольство.
– В-четвертых, внутренняя политика. Здесь надо принимать срочные меры: дать анатомию38 Бретани, Савойе, Эльзасу. Все Пиренеи, будь они Верхние, Нижние или Восточные, присоединить к Испании, которая сидит в дерьме. Увеличить дружественную Бельгию, в которой не прекращаются драки, за счет департаментов Сомма, Север, Эна, Мез, Мозель и Мерт-и-Мозель! (Он читает по бумажке, поскольку его память не могла бы удержать подобные детали.) А потом, раз уж мы друзья с фрицами и так как эти бедолаги разрезаны надвое, их надо компенсировать, передав им Лотарингию и Франш-Конте. Но это еще не все. Чтобы избежать раздоров по поводу того, что лучше – туннель под Ламаншем или мост над ним, достаточно отдать Па-де-Кале английцам. Таким образом, Англия перестанет быть изолированной страной, и не будет больше действовать нам на нервы огромная переправа. Только после того, как мы примем эти решения, мы сможем считать, что, наконец, мы, французы, у себя дома, и у нас начнется прекрасная жизнь, поверьте мне!
Его мизинец присоединяется к остальным пальцам.
– Последний пункт моей программы – внешняя политика: содружество со всеми! Можно же есть черную икру и пить виски, так? Зачем набрасываться на китайцев, спрашиваю я вас? Вы что, не любите рис? Я люблю. В плове или мясном рагу домашнего приготовления – это же королевская еда!.. Я ничего не имею против мирного договора с Монако. Я приглашаю Насера приехать провести отпуск в Рамбуйе, чтобы раз и навсегда уладить спор о Суэцком канале. Я проведу нефтепровод из Сахары прямо в особняк Бен Беллы, так как нет никаких оснований, чтобы он кормил компанию «Шелл». Я организую партию в белот между Хрущевым и Кеннеди в пивной «Липп». Я приглашу Его Святейшество Поля VI в Авиньон, правда, от этого у него могут отвалиться руки и ноги, и он превратится в Поль-Трона39.
Он смеется, в зале тоже смеются. Устанавливается атмосфера непринужденности. Берю просто великолепен. Он – провидец. Он перекраивает мир по своей прихоти. Он месит и мнет его, словно резиновую жвачку.
– Все, что я вам говорю, это в общих чертах. Я знаю, можно сделать лучше. И, если вы меня изберете, я это сделаю. Каждый будет иметь свою долю, в детских садах зимой бесплатно будут выдавать по стаканчику кальвадоса. Для учащихся средних учебных заведений будет введено обязательное посещение борделей. Жандармы (он поворачивается к своему заместителю) будут получать двойную зарплату на Рождество и 14 июля.
Морбле благодарит его поклоном и смахивает кстати набежавшую слезу.
– Отменим платные стоянки! Построим дороги, автострады, паркинги и мосты. Кино будет бесплатным. Транспорт – тоже. Одним словом, PAF – это спасение! PAF, белькомбежцы и белькомбежки, это единственное, за что вам следует держаться! Скоро PAF будет на всех устах и во всех сердцах! Да здравствует PAF! Да здравствует Белькомб! Вперед!
И он приканчивает вторую бутылку под неописуемый восторг публики.
Глава XIV
Я чувствую необходимость поприветствовать Старика, потому что следует относиться с уважением к вышестоящему, а кроме того, я хочу подтвердить, что не утратил интерес к Берюрье.
Он задумчив. Он низко кланяется маме, затем говорит мне, вяло пожимая мою превосходную, снабженную пятью пальцами, всегда готовыми к действию, руку, которую я ему протягиваю:
– Совершенно очевидно, мой дорогой, что ваш Берюрье уволен со службы с сегодняшнего вечера!
Как бы вы ни были ко всему готовы, подобная новость не может не потрясти, не правда ли? Ощущение такое, будто я получил прямой удар в солнечное сплетение.
– Послушайте, господин директор...
Я гляжу на удрученное лицо Фелиции. Что-то бормочу. Мой Толстяк уволен из полиции! Нет, я не могу этого допустить! Без Берю эта собачья работа ничего не стоит. Он – это радость, улыбка и, следовательно, немного душа этой работы.
К директору неожиданно обращается мама.
– Господин директор, – четко говорит она тихим голосом, – вы можете мне сказать, что я вмешиваюсь не в свои дела, но мне кажется, что господин Берюрье поступил так для пользы дела. Если вы его дезавуируете, уволив с работы, то газеты ухватятся за это дело, раздуют его, и полиция от этого ничего не выиграет.
Большой босс удивленно поворачивается к маме. В те редкие случаи, когда они встречались, Фелиция не произнесла ни слова. По натуре она робкая женщина. Когда она покидает пределы нашего особнячка, она чувствует себя потерянной. Наверное, она в самом деле испытывает глубокую симпатию к Верзиле, чтобы осмелиться противопоставить свое мнение столь важному лицу.
– Не считаете ли вы, дорогая мадам, – с горечью говорит Старик, – что сегодня вечером он в достаточной мере выставил полицию в смешном виде?
Фелиция отрицательно качает головой.
– Берюрье человек простой, господин директор. Его выдвижение своей кандидатуры действительно напоминает фарс. Следовательно, те, кто смеется, на его стороне. Во время выступления я была поражена его обходительностью и присущим ему чувством юмора. Этот человек умеет нравиться людям, потому что у него чистая душа под – бог мой, как бы это сказать?.. – отталкивающей внешностью.
Старик поражен.
– Мадам, – говорит он, – вы мне кажетесь слишком снисходительной.
Он прочищает горло.
– Ладно, мой дорогой Сан-Антонио, давайте заключим договор: вы мне находите преступника в течение двух суток, а я забываю то, что сказал по поводу вашего старого сообщника.
Он кланяется, целует маме руку, отчего она краснеет, смутившись, и растворяется в ночи.
Я разыскиваю Его Величество. Он просто цветет! Он лучезарен и слегка навеселе.
– Классно получилось, приятель! – ликует он.
– Прекрасно, – соглашаюсь я. – Даже сам Пужад40 не смог бы выступить лучше!
– Думаю, дело в мешке, как говорят при английском дворе.
– Что в мешке, мой румяный малыш?
– Мое избрание в палату депутатов.
Я раскрываю от удивления рот.
– Ты что, в самом деле хочешь стать депутатом?
– Ну и хрен же ты собачий! – взрывается Ромовая баба. – Нет, ты слышишь, Пополь? – говорит он, обращаясь к Морбле. – Он еще сомневается, хочу ли я стать депутатом! Да если посмотреть да разобраться, как складываются мои дела сейчас, я, может быть, еще и министром буду. В политике – это не то, что в полиции, тут продвигаешься благодаря своей глотке. Я, конечно, не хочу хвастать, приятель, но что касается моей глотки, то она у меня – слава богу, разве нет? Если хочешь, уметь болтать – это особый дар!
– В ожидании депутатского кресла, – обрываю я его, – побереги свои перышки, Толстый. Не забывай, что убийца все еще разгуливает на свободе и подкарауливает тебя!
Он хохочет, потом своим согнутым указательным пальцем манит меня в сторону. Я повинуюсь.
– Послушай, Сан-А, – наклоняется он ко мне, дыша в лицо перегаром, который заставляет подумать о винодельческом кооперативе, – я не верю в историю о чокнутом. Мое глубокое убеждение, что все эти преступления являются нормальными. Но последнее – вовсе не преступление.
– Значит, это эскимо на палочке? – шучу я, поскольку шутить полезно.
– Несчастный случай, я тебе уже говорил об этом.
– А два первых?
– Согласен, похоже на это, как сказала бы Далила, но это не дело рук сумасшедшего. Если бы я поверил в сумасшедшего, надеюсь, ты понимаешь, что я бы не стал выставлять свою кандидатуру. У меня всего лишь одна шкура, и я за нее держусь, приятель! Ты можешь представить Берту без меня? Ей больше некому будет наставлять рога!
