Владимир Михановский - Вершины держат небо
Солдат назвал свое имя, сказал, откуда родом. Затем спросил:
– Министр обороны маршал Сергеев говорил, что новобранцев на фронт посылать не будут. Почему же это распоряжение не выполняется?
– Расскажите немного про себя, – попросил Матейченков.
Да что про себя рассказывать? – Пожал плечами солдат, чувствуя, что на него обратились взгляды всех присутствующих. – Обыкновенная история, как заметил товарищ Гончаров в одноименном романе. Окончил среднюю школу. Между прочим, в аттестате только одна четверка, остальные пятерки… Поступал в Московский университет, не географический факультет. Но провалился – одного балла не добрал. А здесь мне аккурат восемнадцать стукнуло, меня и забрили. И тут же – в Чечню, на горяченькое.
Куликовский спросил:
– Оружием владеешь?
– Меня даже толком стрелять не научили.
– Это почему?
– Командир части сказал, что патроны нужно расходовать экономно, они деньги стоят, а не тратить их на балбесов-недоучек… – высокий, ломкий голос парня дрожал от обиды.
– А как тебя ранили? – спросил генерал-лейтенант.
– Потому и ранили, что меня ничему не успели обучить. А читали мы про войну совсем не то, что оказалось в действительности.
– А точнее?
– Вывели нас на боевые позиции. Отдали команду: Окапывайтесь и маскируйтесь. А я до этого саперную лопатку в руках не держал.
– Надо было доложить об этом.
– Да постыдился я, – вздохнул солдат. – А начальству это и в голову не пришло… Думаю: ну, дело нехитрое, сварганю себе окопчик да веток сверху набросаю, только и делов…
– А спросить у других не мог?
– Да кругом такие же, как я.
– У командира.
– Говорю же, решил, что сам справлюсь.
– Плохо, – резюмировал Куликовский.
– Погоди, Константин Борисович, пожалуйста, – жестом остановил его Матейченков. – Так кто же, по твоему, виноват в твоем ранении? Ну, маршал Сергеев, это понятно. Между прочим, – заметил полпред, – я и не собираюсь иронизировать. Рассказывай дальше.
– А дальше и рассказывать нечего, – произнес солдат с обмотанной головой. – Виноват командир роты, который не бережет своих солдат. Знаете, как у Пушкина сказано – я запомнил, еще в школе выучил:
Здесь человека берегут,Как на турецкой перестрелке.
Как будто сегодня и про нас это написано, – продолжал он.
– Так. Как же, по-твоему, нужно было тебя беречь? – негромко спросил генерал-полковник.
– Да хотя бы объяснить толком, как окоп делать. Я зарылся неглубоко – подумал, авось, пронесет. Земля была промерзшая, твердая как камень, лопатка от нее отскакивала. А тут чеченец как начал садить из минометов – меня по голове и чирикнуло. Обидно, совсем повоевать не успел, – совсем по-детски закончил он.
– То, что необученных пацанов на фронт шлют – это, разумеется, безобразие, – твердо произнес Матейченков. – Я бы сказал, это головотяпство со взломом. Мы поставим этот вопрос перед компетентными органами, и виновные понесут наказание. Но скажи, положа руку на сердце: в своем дурацком ранении ты совсем не видишь своей вины?
– Вижу, – еле слышно произнес парень, но его услышали все – такая напряженная тишина повисла в библиотеке. – Потому мне и стыдно об этом в деревню писать, невесте.
– А родителям?
– У меня их нет.
– Сирота?
– Детдомовец.
– В главном ты прав, – произнес Матейченков. – Новобранцев, да еще необученных, на фронт посылать нельзя. Это преступление, и виновные за него ответят. Но в своем ранении виноват ты сам, хотя и Пушкина хорошо знаешь.
Рядом с ним сидел солдат, державший правую руку на перевязи.
– И ты новобранец? – спросил Куликовский.
– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант.
– Какого года службы?
– Третьего.
– Давно воюешь?
– Сразу с Дагестана, когда боевики туда вломились. А вообще-то я доброволец, как вся наша часть.
– Из-за денег? – в лоб спросил Матейченков.
– Да какие там деньги? – махнул солдат здоровой рукой. – Слезы одни. Да и боевые, между прочим, нам практически не выплачивают, штабисты все время тянут резину. Товарищ генерал-лейтенант знает, к нему все время ходят с жалобами ветераны.
– Это, к сожалению, так, – кивнул Куликовский. – Но теперь у нас новый полномочный представитель президента России. Думаю, с его помощью мы и здесь наведем порядок.
– Мы так с ребятами в казарме рассудили, – продолжал солдат. – Нужно России подсобить, ей сейчас тяжело, Кто же подсобит, если не мы? Известно: дело солдат – защищать страну, на то мы и призваны в армию, на то и присягу приносили, – добавил он просто.
По библиотеке прошумел шелест одобрения – его слова понравились большинству солдат.
– Расскажи, как ранение получил, – произнес Матейченков. – Тоже во время перестрелки?
– Нет.
– А как?
– В бою.
– Да что, это не интересно…
– Интересно, интересно, – послышалось из всех углов. Громче всех был слышен голос молоденькой медсестры.
Солдат поправил перевязь:
– Наша рота получила боевое задание – взять село Знаменское, – начал он неспешно.
– О, это знаменитое дело, – оживился Куликовский.
– Ну, затемно выдвинулись мы на исходные позиции…
– С танками?
– На БМП. Оружие, боекомплект – все нормально, как положено. Подобрались к самому Знаменскому, но в село въехать не удалось. На околице нас ждала засада. То ли стукнул кто, то ли разведка ихняя пронюхала. А может, радиоперехват был – не знаю, врать не стану.
– Как шел бой? – спросил Куликовский.
– Засада оказалась мощная. Боевики отлично подготовились. Сразу обрушили на нас шквал огня.
– Отступили?
– Нет, мы труса не праздновали, – не без гордости ответил солдат. – По команде рассредоточились и сразу открыли ответный огонь.
– Грамотно, – сказал Матейченков.
– Ну, а дальше неинтересно…
– Давай, герой, не тушуйся, – ободрил его Матейченков.
– У боевиков оказалось множество гранатометов и пушек. А главное, они заранее пристреляли участок дороги. На который мы выдвинулись. Ну, мы задали им феферу. Никто ни на шаг не отступил! Что же, нам шайка бандитов не по зубам?
Выскочили, быстренько рассредоточились, каждый выбрал позицию и открыли по противнику ответный огонь из всех стволов. Какие были в наличии.
И тут я открыл одну странную вещь – даже поначалу не по себе стало. Рассказывать можно?
– Давай, давай! – поддержал его молчавший до сих пор Игорь Русланович, сидевший рядом с Матейченковым.
– Вроде эти боевики заговоренные…
Куликовский удивился:
– Это как?
– В них стреляют – они не падают.
– Психическая атака? – подал голос один из врачей, который, как и остальные, внимательно слушал рассказ солдата.
Рассказ непосредственного участника событий был во сто крат интереснее ужастиков, которыми были полны газеты и телеэфир, ежедневно предлагавший широкий ассортимент изуродованных и обезображенных трупов без малейших попыток хоть как-то осмыслить происходящее.
– Раньше я такое только в кино про Василия Ивановича Чапаева видел, – признался солдат. – В противника стреляют, а он прет себе и прет, словно и впрямь от смерти заговоренный.
– Давай подробнее, – попросил Крашенинников. – Кажется, я догадываюсь, в чем дело.
– У нас командир – Герой России, орел. Он бережет солдат, не то что там, на той турецкой перестрелке. Кричит нам: Ребята, не высовываться, зря не рисковать. Бей их, не жалей! Когда в атаку – я сам дам команду!
Ну, вот, мы бьем из всех стволов. А боевики лезут, как скаженные.
– Может, пьяны были? Спирту нахлестались? – предположил кто-то из медперсонала.
– Нет, нет, здесь не то, – покачал головой Игорь Ростиславович. – Продолжай, пожалуйста, голубчик.
– Я метко бью. В тайге, когда промышляю, белке в глаз попадаю.
– Так ты снайпер!
– Не, какой я снайпер. Просто сыздетства с ружьишком, и отец у меня меткий охотник, я в него пошел… Тем более, у нас-то – ближний бой, все как на ладони. Выбрал себе одного бандюгу, который шагал впереди, полушубок нараспашку, топор в руках, что-то горланит. Что – не разберешь, адский грохот кругом, но я так думаю – Аллах акбар, они все так орут.
Вот выбрал я его, прицелился в сердце, да он в сторону дернулся, пуля в плечо ему попала. Тоже, думаю, неплохо, рукав шубы напрочь разворотило, вижу, на плече кровь у него показалась.
– Ты заметил?
– Зрением бог не обидел. А он идет себе, как ни в чем не бывало, да горланит пуще прежнего – вижу, рот развевает. И топор свой не бросает – нас, значит, неверных, разделывать собирается. Будет сейчас тебе Аллах, думаю. Прицелился и еще пулю всадил, потом еще. Ну не берут его пули, хоть убейся! Мне даже не по себе стало: значит, заговор знает.
– И другие так же шли, как этот, с топором? – спросил солдата Крашенинников.
– Ага, – кивнул солдат.
– Типичная картина, – произнес хирург. – Обкурились до последней степени, наркотиками накачались. В таком состоянии боль просто не ощущается. Человек утрачивает связь с реальностью.
