Фредерик Дар - Подлянка
Месье и мадам не разговаривают. Молодая женщина забилась в угол машины, чтобы оказаться как можно дальше от своего спутника; он же, положив руку на подлокотник, сидит с гордым видом и бросает презрительные взгляды на жителей предместий, спешащих по тротуарам.
Я проезжаю по Дефанс, потом по авеню Гранд Нейи, через заставу Майо, по авеню Гранд Арме. Площадь Этуаль, Елисейские Поля во всем их великолепии. На Рон-Пуэн я сворачиваю направо, чтобы попасть на улицу Фобур Сент-Онорэ, и вижу Елисейский дворец. Президентское жилище ярко освещено. Перед дверями вытянулась длинная цепочка шикарных авто, которыми руководят охранники в парадной форме. Пристраиваюсь в ее хвост. Вот я оказываюсь между послом одной державы и вице-консулом другой. Мы медленно движемся, и наконец я впервые в жизни попадаю в парадный двор. Играет военный оркестр. Прибывающих встречают генералы при всех регалиях. На крыльце я замечаю всех представителей дипломатического корпуса, кардинала-архиепископа Бостона, главу японской делегации, апостолического нунция, академиков, адмиралов, принцев, великого раввина, американского госсекретаря, помощника посла Великобритании...
Я в свою очередь останавливаюсь перед ступенями. Военный в форме старшего офицера открывает дверцу, отдает честь и протягивает моей белокурой пассажирке руку в белой перчатке. Разряженный охранник делает мне знак поставить мой гроб на колесиках на специально отведенную стоянку. Я подчиняюсь. Из огромных окон Елисейского дворца льется свет. Повсюду охрана, снаружи в военной форме, внутри в штатском. Один из моих коллег (шофер) подходит к моей горе металлолома.
– Ты Алабания? – спрашивает он меня. Я отвечаю, что да, временно.
– А я Марокко.
Каждый есть то, чем может быть.
– Я знаю одну лазейку, как удрать отсюда. Хочешь пропустить стаканчик? – предлагает он.
– Не откажусь.
Мы потихоньку сматываемся, гости все продолжают подъезжать, а музыка играть.
Глава 18
После того как мы выпили четыре стакана божоле в маленьком кафе на улице Анжу и мой коллега предложил мне сгонять на улицу Божоле попить анжу, я его оставляю, чтобы звякнуть домой.
Трубку снимает Фелиси. Она кажется сильно взволнованной.
– У нас месье Берюрье и еще несколько человек, – сообщает мне она. – Двое все в крови. Я их перевязываю...
– Дай мне Берю, ма.
Я приободряюсь. Значит, Толстяк успешно справился со своим заданием.
От его громового голоса у меня дрожит барабанная перепонка.
– А, это ты, Сан-А! Раскрывай уши, у меня есть для тебя сенсационная новость!
– Какая?
– Я нашел Морпьона.
– Ты что-то заговариваешься, парень. Мы же были вдвоем этой ночью, когда...
– Да нет, ошибочка вышла. В негашеной извести отдыхает не он, а консул!
– Что?!
– Это чистая правда, корешок. Твой учитель жив и здоров. Ну, насчет здоров – это я немножко загнул. Ему подбили глаз, не счита того, что с ним плохо обращались.
– Да рассказывай, черт побери! – взрываюсь я.
– Они похитили его из дома, как ты и предполагал. Погоди, я дам ему трубку. Не то чтобы он был очень веселым, но говорить может.
– Погоди, а что с тем малым?
– С гориллой? Я разбил ему морду за то, что он хотел на меня напасть. Твоя мама пытается его заштопать, но для этого надо быть настоящим волшебником, потому что он похож на картину Пикассо. – И он орет: – Эй, месье Морпьон! Идите поговорить с вашим учеником!
Я слышу слабый голос Морпьона:
– Хелло!
– Господин учитель, как вы себя чувствуете?
– Как человек, получивший в мягкие ткани руки пулю и проведший сорок восемь часов на чердаке без еды и связанный металлической проволокой. Теперь благодаря помощи вашей матушки мне уже гораздо лучше. Мне придется вернуться в больницу. Это самое подходящее место для людей моего возраста.
– Расскажите мне, что с вами произошло.
– Я следил в бинокль за теми типами, и они меня заметили. Они меня ранили. Я позвонил вам. Они пришли ко мне посмотреть, жив ли я, и заставили следовать за ними. Очень банальная история.
Забавно! Мой старый педагог стал прожженным искателем приключений.
– Берюрье мне сказал, что в негашеной извести лежит консул. Откуда он это узнал?
– Ему это сказал я, мой юный друг. В те два месяца, что я провел в больнице, моим соседом по палате был глухонемой, и от него я научился читать по губам. Когда люди из консульства заметили меня, я присутствовал при очень поучительной беседе.
– Я вас слушаю, учитель.
– Естественно, большое расстояние и слабое зрение не позволили мне понять все, но в общих чертах могу вам сказать следующее: они убили консула из окна моей квартиры и готовят покушение на министра иностранных дел СССР и на нашего президента. С другой стороны...
Но я не даю ему времени закончить. Я уже бросил трубку, бегу в бистро и трясу шофера марокканского посольства.
– Ты не знаешь, министр иностранных дел СССР должен присутствовать на приеме в Елисейском?
– Да эта хренота устроена в его честь! – смеется он. Я беру другой жетон и возвращаюсь к телефону. На этот раз я звоню Старику.
– Что новенького, Сан-Антонио? Надеюсь, вы не предприняли никакой ненужной инициативы?
– Слушайте меня, черт подери! – надрываюсь я. – С минуты на минуту будет совершено покушение на президента Республики и на русского министра иностранных дел.
– Если это шутка, Сан-Антонио...
– Драма, возможно, происходит в эту самую секунду, патрон. Надо немедленно отдать приказ арестовать прямо посреди приема секретаря консульства, заменяющего консула. Убийство должен совершить он. Пусть его арестуют немедленно, слышите? Сию секунду. И по-тихому!
Я вешаю трубку, весь блестя от пота.
– Ну и физиономия у тебя, браток! – замечает мой новый приятель, – Ты съел чего несвежего или что?
– Дайте мне скотч! – говорю я гарсону. – Большой стакан. Это для больного!
Полчаса спустя я нахожусь в помещении охраны Елисейского дворца. Хотите верьте, хотите нет, но Старик тоже находится там. Принимая во внимание важность обстоятельств, Лысый явился собственной персоной. Значит, он знает, что существуют улицы, деревья и люди, не являющиеся полицейскими.
Он подходит ко мне, театральным жестом кладет мне на плечи руки и перед всеми собравшимися целует меня.
– Вот, господа, тот, кто предотвратил катастрофу, – говорит он. – Мой дорогой Сан-Антонио, могу вас заверить, что присвоение вам звания старшего комиссара не заставит себя ждать. Мое представление завтра же ляжет на стол господину министру внутренних дел и...
Как мило с его стороны. Чтобы успокоить Старика, я рассказываю, что нарушил его приказ. Шефа это не огорчает. Катастрофа-то миновала...
– Смотрите, что при нем нашли!
Он достает пистолет-пулемет, заряженный такими маслинами, что ими можно вылечить от головной боли целое стадо слонов.
– Что говорит Гетордю?
– Ничего. И ничего не скажет.
– А женщина?
– Она здесь. Она жена консула. Она требует своего ребенка. Это террористы похитили его, чтобы оказывать на нее давление и держать в своих руках.
– Успокойте ее, я знаю, где он.
– Я тоже, – наставительно говорит Старик. Не надо заставлять его терять лицо, и я сдерживаю саркастический смех.
– Ты заплатишь за жрачку? – спрашивает Берю и добавляет с завистливой ноткой: – Когда тебя обещали произвести в старшие комиссары, то можно оплатить обед подчиненного.
– Ладно, дружок, приглашаю тебя в алабанский ресторан на площади Перейр.
– За последние дни я по горло нажрался этой Алабании!
– Есть-то надо каждый день, – замечаю я.
Он смеется...
На лестнице мы встречаем Старика.
– Все идет отлично, – говорит он мне. – Жена консула получила назад своего малыша и собирается вернуться в Алабанию. Рана месье Мопюи благополучно заживает. Куда вы собрались?
– В алабанский ресторан на площади Перейр. Может быть, вы с нами, босс?
– Увы, у меня нет времени.
Утро сегодня просто праздничное...
– Почему ты так хочешь сходить туда? – спрашивает Берю.
Поскольку я не отвечаю, он добавляет:
– Из-за смерти девушки, да? Признайся, что она не дает тебе покоя,
– Признаюсь.
Мы заказываем пантагрюэлевский по размерам обед.
– Извини, – говорю, – Толстяк, я на секунду. Мне надо помыть клешни.
– А мне помочиться, – решает он. Мы идем в туалет. Берю заходит в мужской туалет, поскольку его мама снабдила сыночка всеми аксессуарами, позволяющими туда заходить. Я жду его, разговаривая с гардеробщицей. Она меня узнает и кажется смущенной. Я пристально смотрю на нее, и чем больше смотрю, тем сильнее она смущается. Чем сильнее она смущается, тем больше я на нее смотрю, так что мы оба можем взорваться, как хамелеон, которого положили на шотландскую ткань.
Наконец я перехожу в атаку:
– Кажется, вы не в своей тарелке, милая?
– Но... Почему?.. Я...
