Фридрих Незнанский - Чеченский след
— Алло! — Голос со сна у меня был довольно хриплый, я прокашлялся и повторил: — Слушаю!
В трубке раздался голос Турецкого:
— Что, разбудил? Ну извини, перезвоню чуть позже. Забыл про время.
— Что ты, Александр Борисович, — запротестовал я. — Все равно я уже проснулся. Кроме того, мне необходимо с тобой посоветоваться!
— Я так и понял. Алена передала, что ты вчера звонил.
Я действительно хотел задать Александру Борисовичу несколько вопросов по своему делу.
— Алена?
— Ну да, моя новая секретарша, — не без хвастовства в голосе произнес Турецкий.
— Ясно, — протянул я. — Как тебе ночка-то сегодняшняя?
— Это ты в каком смысле? — насторожился Александр Борисович.
— В прямом, — недоуменно объяснил я. — Гроза, говорю, как?
— Ах, гроза? Разве было что-то особенное? Не, я ничего не заметил. Заработался…
— Ничего себе не заметил, ураганище такой.
— Да, а мне показалось, что только дождик чуть-чуть покапал.
Да, это похоже на Турецкого. Однако слишком много забот, чтоб о погоде беседовать.
— Александр Борисович, поговорить бы надо. Ты как сегодня, свободен?
— Э-эх, а что, долгий разговор?
— Ну не знаю, — замялся я. Отрывать его от дел было, конечно, нехорошо, но другого выхода у меня не оставалось. Хотя в принципе, может, и стоит попробовать все сделать самостоятельно. Но что-то подсказывало мне, что дело здесь слишком серьезное. Вполне возможно, что и к Грязнову, начальнику МУРа, обратиться придется. Еще хорошо, что у меня имеются такие друзья.
Турецкий сам прервал мои размышления.
— Ладно, — произнес он. — Все с тобой ясно. Подъезжай тогда сегодня ко мне примерно к половине шестого. На работу, естественно. Дорогу-то еще не забыл?
— Издеваешься? — мрачно ответил я. Значит, до половины шестого сдвинуть дело с мертвой точки не удастся.
Похоже, Турецкий понял мою проблему:
— Хотя нет, часикам к трем я должен освободиться. Минут так на сорок.
— Отлично! — обрадовался я. — Значит, к трем.
Мы попрощались, и я пошел готовить себе завтрак. Впрочем, завтрак — это слишком громко сказано для кусочка хлеба, намазанного маслом, и кружки дымящегося, изумительно пахнущего, настоящего кофе, который мне привезли из-за границы. Просто не могу ничего в себя впихнуть утром — видимо, привык еще со школы, когда приходилось выбирать — разогревать себе завтрак или поспать лишние двадцать минут. Как вы догадываетесь, я жертвовал едой. Несмотря на это, выспаться мне тогда ни разу так и не удавалось. Равно как не удавалось это и потом.
Я достал сигареты. Пачка оказалась пустой. Видимо, все выкурил, пока сидел ночью за компьютером. Надо сказать, Интернет особенно способствует курению. Что делать — я могу обойтись утром без завтрака, но не без сигареты. Тоже школьная привычка. Шутка, конечно.
Я спустился на улицу. Последствия были не такие ужасные, как после урагана трехлетней давности. Особенно это было заметно по моей машине — с ней ничего не случилось, напротив, она стояла свеженькая, со всех сторон вымытая дождем. И никаких поваленных деревьев или столбов. «Все мельчает, — подумалось мне, но я сразу себя одернул. — Стареешь, Гордеев, скоро ты начнешь говорить, что и женщины раньше были не те…»
Я купил в киоске пачку «Житана» и отправился на работу: ее пока еще никто не отменял.
У Турецкого я был без десяти три. Новая секретарша (однако здорово Турецкий поднялся в глазах начальства, раз ему выделили персональую секретаршу) не пустила меня в кабинет, заставив торчать в приемной. Но я был совсем не против, тем более что она угостила меня кофе — поистине божественный напиток, особенно когда его принимаешь из рук такой красавицы.
— Вас, кажется, зовут Алена. — Я начал было пускать в ход все свое обаяние.
— И не старайся, Гордеев, — раздался насмешливый голос Турецкого. — Извини, что не опоздал.
Мы вошли в кабинет.
— Почему бы это мне не стараться? — спросил я, имея в виду его предпоследнюю фразу.
— Потому что нехорошо переманивать секретарш у старших товарищей, — ухмыльнулся он. — Особенно если хочешь, чтобы они и впредь внимательно тебя выслушивали. — Он посерьезнел. — Рассказывай, что там у тебя.
С моего лица тоже сошла улыбка. Я рассказал ему о вчерашнем визите Елены и о своем последующем разговоре с Ковалевым.
— Ковалев, говоришь, — задумался Турецкий. — Знаю я его. Как-то доводилось встречаться.
— Правда?
— Представь себе. Довольно мерзкий тип. Чем-то раздражает, а чем — непонятно.
— Вот-вот, — покивал я. — У меня о нем такое же впечатление.
— Я знал, конечно, что он ведет двойную игру, но не думал, что он вот так без стеснения рассказывает об этом адвокатам своих обвиняемых, — продолжал Турецкий. — Видно, не показался ты ему, Юра. Не внушил опасений.
— Я его не пугать приходил.
— Не обижайся. Это как раз хорошо. Зато мы теперь знаем о них немного больше, чем они о тебе.
— Они? — переспросил я.
— Ну есть у меня такое подозрение, что Ковалев с Марченко давно уже в сговоре.
— Да, не очень все это упрощает дело, — вздохнул я.
— А тебе кто-то обещал, что будет легко? — усмехнулся Турецкий. — У меня сейчас тоже такое веселье — третьи сутки не сплю. Так что история с твоей Еленой Прекрасной после этого может показаться сказкой для детей младшего школьного возраста.
— Так и что же мне делать дальше с этой сказочкой?
— А сам-то ты что думаешь?
— Сейчас поеду к Магомадову в Бутырку. Но, я так понимаю, это вряд ли чего даст. А против Ковалева придется бороться его же методами. — Заметив недоуменное выражение лица Турецкого, я пояснил: — Они собираются предоставить доказательства того, что Магомадов служил у Мамеда Бараева… Значит, надо достать доказательства того, что на самом деле этого не было. Что называется, доказательство от обратного.
— Если этого не было… — задумчиво и мрачно протянул Турецкий.
— Ты не веришь в это? — спросил я.
— Да нет, наверняка все именно так, как ты думаешь. Но нельзя исключать и возможности ошибки. — Турецкий стал не менее мрачным, чем тучи над Москвой вчера к вечеру. — Ладно, посмотрим. И как же ты собираешься добывать доказательства?
— Пока не знаю…
— Ничего не поделаешь… — сказал Турецкий. — Видно, придется тебе в Чечню ехать. Документы искать.
— Что?! — совсем уж растерянно спросил я. — Уф-ф, ну и шуточки у тебя. — Я вытер пот со лба.
— А почему ты решил, что я шучу?
Я не нашелся что ответить.
— Ну сам посуди. Где еще добыть доказательства невиновности твоего подзащитного, как не в Чечне.
Александр Борисович был, как всегда, прав…
— А может быть, как-нибудь из Москвы… — промямлил я.
— Вот чего я не люблю в людях, Юра, — строго сказал Турецкий, — так это наплевательского отношения к своим обязанностям. Сам подумай — как, например, ты получишь документы из Чернокозовского изолятора, если связи с Чечней практически нет? — Турецкий вызвал Алену: — Сделай-ка нам еще кофе, пожалуйста. — И снова ко мне: — Ну и когда ты едешь?
— В Чечню? Не знаю. Для начала стоит все же поговорить с Магомадовым.
— И в Грозном ты, понятно, не был?
— Ни разу, — кивнул я.
— Был у меня там один знакомый. Только вот вряд ли я тебе прямо сейчас его координаты смогу дать. Звякни вечерком, хорошо?
— Нет проблем.
И сразу зазвонил телефон. Турецкий подозрительно посмотрел на меня.
— Это еще не я звоню, — усмехнулся я.
— Я вижу. — Турецкий взял трубку. — Турецкий слушает. Так… Хорошо… Выезжаю.
Он быстро встал из-за стола:
— Извини, кофе отменяется. Важные дела.
— Ты на машине? А то могу подвезти.
— Что, купил новую наконец? Не, у меня своя. Да и везти пришлось бы не на соседнюю улицу.
Мы вышли из кабинета, и я — вежливо, как только я и умею, — попрощался с Аленой.
Увидев на стоянке мою «БМВ», Турецкий только поднял вверх большой палец и добавил, почти как Розанов:
— Шикуешь, адвокат! — сел за руль своих «Жигулей» — и был таков.
Я посмотрел на часы. Было без двадцати четыре. Хитрец же этот Турецкий все-таки. Как обещал сорок минут, так и получилось. И как ему это удается?
День опять выдался ужасно жарким, хоть и не таким душным, как вчера. По радио успокаивали, что вчерашняя гроза не нанесла городу никаких особых повреждений, если не считать несколько упавших деревьев. Да и на мой взгляд, ничего вокруг о вчерашней ночи не напоминало. Москва походила на огромную пустыню, выжженную солнцем, где не было ни капли влаги уже целый месяц и где нездоровое, воспаленное воображение умирающего путника нарисовало перед его уже закрывающимися глазами очертания домов, улиц, мостов и машин. Прохожих почти не было, а те несчастные, которым довелось выйти из домов, стены которых хоть немного спасали от жары, сидели в кафе или искали хоть небольшой кусочек тени. Воздух неподвижно застыл, ни ветерка.
