Вячеслав Денисов - Трибунал для судьи
– Выбирай выражения, уважаемый. А пистолет всегда при мне. И рассказывать про это каждому встречному я не намерен. Кстати, с этой минуты можете покупать газеты типа «Работа для всех», «Профессия» и другие. Вскоре они вам очень понадобятся. У вас какое образование?
– Пугаете? – возмутился Ступицын.
– А у меня должность такая – пугать людей. Приговорами да решениями. Я сейчас вижу перед собой человека, совершающего огромную жизненную ошибку. Даже не представляю, как вы собираетесь ее исправлять. Вы на самом деле даете себе отчет, с кем разговариваете и какие действия производите?
Капитан отошел от меня и сел за свой стол. Очевидно, он имел настолько веские причины так вести себя с судьей, что глупость перехлестывала через разум.
– Ладно, хватит прелюдий… Где вы были сегодня ночью?
– У прокурора транспортной прокуратуры.
– Всю ночь?
– Всю.
– А чем вы там занимались? – медовым голосом произнес Челпанов.
– Если еще раз ступишь подобным образом, я тебе ранетку с плеч собью. Прямо здесь и сейчас. – Я старался говорить как можно спокойнее. – Твое дело телячье – сиди и соси. И моли бога, чтобы по уходе отсюда я не передал твой вопрос прокурору Пащенко.
– В котором часу вы к нему приехали? – быстро сменил тему Ступицын.
– Не помню. Темно уже было. Около часу, наверное.
– А где были до этого?
Нехороший вопрос. Вернее – вопрос в точку, но честный ответ на него мне будет дать весьма затруднительно. Что я могу ответить? «Живу на «кукушке»?
– Бродил по городу.
– А где вы живете, Антон Павлович? Почему-то ваших данных нет в базе.
– Вас в Управление что, по недогляду перевели? Я – СУДЬЯ. Вы до сих пор не понимаете, что это такое? Моих данных там и не может быть. А вы думали почему? Бюрократия? Это, как его… формализм? – Я наклонился и сплюнул в урну.
Такое не выведет из себя только бюст Дзержинского на столе этих двоих. Я это очень хорошо знаю.
Вообще-то мой отпуск проходит очень занятно и расслабляюще…
– Добро, – согласился Ступицын. – Тогда назовите свой адрес.
– А у меня сейчас нет адреса.
– Как это так? – дал о себе знать Челпанов. – Так не бывает.
– Тогда где вы живете, Антон Павлович? – поддержал его старший опер. – Насколько мне известно, у вас была квартира.
Я могу прекратить все прямо сейчас. Сию минуту. Но тогда, по выходе из этого здания, я не узнаю, что от меня сегодня хотели. «Нет, Струге, будешь сидеть и терпеть…»
– Я ее продал. Деньги потерял. Сейчас скитаюсь по вокзалам.
– Насколько мне известно, газовое оружие могут выдать только в том случае, если у владельца есть местная прописка, и дома у него имеется металлический ящик, именуемый сейфом. Недоразумение какое, а, судья Струге? Нарушение закона о частной детективной деятельности! Пистолетик придется изъять, а разрешение аннулировать. Вот я и говорю – «нехорошо». А вы мне – пальцы в рот засунь.
– Чего ты привязался к моему пистолету? – Мое удивление было совершенно искренним. – Ступицын, я на самом деле нахожусь в «убойном» отделе, или мне это только кажется? Может, я попал в отдел лицензионно-разрешительной работы?
– В «убойном», «убойном», – утешил меня он. – Что вы сегодня ночью делали в питомнике УВД?
Я почувствовал, словно по моей спине, под рубашкой, проползла змея. Чувство чего-то страшного и непоправимого, неизвестного и тем пугающего захлестнуло мои мысли. Я ничего не понимал, и это было самое плохое. Откуда незнакомый мне ранее опер по раскрытию тяжких преступлений УВД области может знать, что сегодня ночью я был в питомнике? Шилков, дежурный, доложил? Но в связи с чем?! Зачем?!
– Я забирал своего пса.
– Во сколько?
– Я же сказал – не помню. Ступицын, теперь с линии ОЛРР ты переключился на линию служебного собаководства? Что будет следующим? Линия профилактики правонарушений и преступлений среди несовершеннолетних? Не мути воду, ты знаешь, с кем разговариваешь. Что случилось?
– Это вы мне скажите, Антон Павлович, что могло произойти между вами и старшиной Шилковым!
Гадюка проползла по телу в обратном направлении. Теперь только дурак мог не понять, что Шилков мертв. А не догадаться, что он убит, мог только дважды дурак. Вот теперь, кажется, все проясняется. Я уезжаю с территории питомника, а какой-то подонок убивает Сергеича. Из-за чего, черт меня побери?!
– Он убит? – спросил я и не узнал свой голос. Сейчас отдал бы все, что имею, лишь бы меня убедили в обратном. В том, что я неправильно понял Ступицына и Шилков жив…
– А разве я говорил, что он убит? – въедливо поинтересовался Ступицын.
– Не валяй ваньку. Я же не идиот.
– И я не идиот, – с готовностью заявил он. – Время вашего нахождения в питомнике совпадает со временем смерти дежурного.
– Откуда ты можешь знать, во сколько я там находился, если даже я не могу с уверенностью до часа это вспомнить?
– Элементарно. В ноль-ноль часов пунктуальный Шилков доложил по телефону дежурному по Управлению, что в хозяйстве «без происшествий», а в ноль-ноль часов двадцать пять минут к Шилкову приехал с проверкой начальник питомника и обнаружил подчиненного с пулей в голове.
– А если я уехал до его доклада дежурному?
– Опять не получается. С двадцати трех часов до двадцати четырех у Шилкова находилась его жена. Их дом рядом. А в одиннадцать часов вечера, насколько мне известно, еще светло. Да и это тоже несущественно, потому что последний кинолог ушел из питомника в десять вечера. Вот так. Ты что, не знаешь – все Управление во главе с начальником на ногах с половины первого ночи? Уже отработано все, что можно отработать! На тебя могли бы и не выйти, если бы прибывший на смену мертвому Шилкову старшина не признался, что ты незаконно содержал в питомнике собаку.
– А с чего бы ему в этом признаваться? – удивился я в который раз. – Там содержал пса, причем – незаконно, не один я. Между прочим, бультерьер начальника Управления содержится там же. Как и собака Шилкова, которую наверняка приходила кормить и выгуливать его жена.
– А мы пошли смотреть вольеры. Все собаки были на месте, кроме одной. Спросили, почему в клетке нет псины и почему клетка распахнута настежь. Сменщик Шилкова и признался.
Клетка была распахнута настежь? Я прекрасно помню, что закрыл ее, когда уходил!
Пора было ставить все точки в этом деле. Пришел момент, когда стало все ясно и понятно. Люди Гурона приехали вслед за мной и опоздали. Старшина их послал подальше. Им ничего не оставалось делать, как устранить преграду и найти в питомнике Рольфа. Черт! Брать на себя вину за смерть Сергеича было глупо – эти сволочи могли убить любого, кто бы встал на их пути. Рольф стоил денег, а деньги – цель их существования. Но Шилков… Он-то здесь при чем? Спокойный мужик, всю жизнь с собачками провозился.
– Ладно, что от меня-то нужно? – Я уткнулся взглядом в пол, боясь, что серый оттенок на моем лице Ступицын воспримет как осознанную необходимость признания.
Да в чем? В убийстве Сергеича, что ли?!
– Антон Павлович, ты же умный человек, – заговорил Ступицын голосом проповедника, по-свойски переходя на «ты», словно стирая доселе существовавшую меж нами грань недоразумения. – Ты прекрасно понимаешь, что приходит момент, когда дальнейшее упорство только усугубляет и без того тошное положение…
– Прекрати эти песнопения. Я сам их пел по молодости. Лучше взвесь факты. Из моего пистолета нельзя человеку сделать дырку в голове.
– Можно вполне предположить, что ты стрелял из другого пистолета.
– А почему бы тебе не предположить, что стрелял другой человек?
– По времени не сходится.
– Ты спятил, Тупицын. Зачем мне убивать Шилкова? Мотив?
– Он мог не отдавать тебе собаку.
Я посмотрел на него, не веря своим ушам.
– Как он мог мне не отдать мою собаку?
Он смотрел на меня, не отвечая, и я читал в его глазах, что все мои доводы для него – не доводы. Ох, как я его понимаю! Кому же не хочется раскрыть по горячим следам убийство сотрудника милиции, да еще и «подписать» под него не кого-то, а СУДЬЮ!
Вздохнув, я предложил ему еще одну мало значащую для него версию, которая была совершенно ясна для меня. Собственно, так все и произошло.
– Послушай, ты говорил, что убийство совершено в период между двенадцатью и двенадцатью двадцатью пятью. Я находился там пять-семь минут, не больше. Просто забрал пса и уехал. Там мог побывать еще кто-то. Времени хватало.
– А кто сказал, что Шилков жил все эти двадцать пять минут? Он мог умереть в пять-семь минут первого… Не так ли, Антон Павлович?
Так, черт меня побери, так! Ты прав, как никогда!
– Очень хочется раскрыть «мокруху»? – сочувственно произнес я.
Ступицын мотнул головой – «очень!» – и улыбнулся.
– Ну, раскрывай… – вяло отмахнулся я от него и уставился в потолок.
Еще с полчаса Ступицын ходил надо мной, как лев над дикобразом, уговаривал «облегчить душу», грозил, подбивал на какие-то сомнительные сделки, обещал чуть ли не поездку во Флориду, путаясь в механизмах программы защиты свидетелей, из чего я сделал вывод, что убийство мною Шилкова он рассматривает не иначе, как носящее заказной характер, и венцом всего этого стало обещание посадить меня на двадцать лет. Меня разбирал смех.
