Андрей Молчанов - Улыбка зверя
“Жизнь человеку дает один Бог, а отнимает всякая гадина.”
Но прочь, горькие мысли! Скорее отсюда, из этой долины скорби, к людям, к голосам…
Впрочем, голоса звучали и здесь.
Было девять часов утра. Двое молодых могильщиков в самом начале Аллеи Героев рыли титановыми лопатами свежую яму, третий же, бодрый загорелый старик с креповой повязкой на рукаве, сидел на корточках у самого края, курил папиросу, щурясь посматривал на солнышко и торопил:
— Сашок, шевели рогом, падла!.. Не успеем к полудню, нас самих здесь закопают…
Низкий и хриплый голос его, однако, звучал спокойно и даже благодушно, ибо старик понимал, что за оставшееся время можно вырыть еще две такие ямы, а покрикивал он исключительно для порядка, для того, чтобы попросту напомнить новобранцам — он здесь старший и лицо ответственное.
— Пусть этот хрен задницу свою уберет! — смахивая рукавом пот с верхней губы, огрызнулся жилистый худой Сашок. — Растопырился на полмогилы, не повернешься… Тебе, Петруха, на зоне хорошо бы жилось с такими данными, там любят упитанных …
— Успеем, Прохор Кузьмич, — успокоил Петруха. — Песочек легкий, тут работы на час от силы… А ты за слова ответишь, — обратился он к Сашку. — Неизвестно еще, кем ты сам был на зоне, с какой ладони кормился…
— Кончай базар, парни, — вмешался Прохор Кузьмич, видя, что Сашок на секунду отставил лопату и угрожающе нахмурился. — Тихо. Не хватает еще здесь разборок ваших. Тут место святое, мирное, а вы собачитесь по-пустому… Э-эх, молодость! — вздохнул он, плюнул на окурок и притоптал его сапогом.
Некоторое время могильщики работали молча и сосредоточенно, изредка слышался глухой металлический звяк, когда лопата натыкалась на мелкую гальку. Быстро росла горка золотистого песка по краям могилы, Прохор Кузьмич аккуратно разравнивал ее, выстраивая ровную пирамиду.
— Шабаш, — сказал он наконец, заглянув в яму. — Отдыхайте, парни. Берегите силы для новых трудовых подвигов. Чует мое сердце, работы впереди будет много…
Сашок и Петруха вылезли наверх, отряхнулись.
— Ты думаешь, много будет работы? — с надеждой переспросил Петруха и, прищурившись, оглядел пространство. — Тут мест человек на двадцать еще… А потом старых большевиков придется выкидывать из могил с того конца Аллеи.
— Да, придется потеснить большевичков-коммунистов, — усмехнулся Прохор Кузьмич. — Теснят их и на этом свете, и на том… А то, что впереди работа у нас будет ударная, лично я не сомневаюсь. Война, парни, в городе. А на войне как на войне — и жертвы, и потери…
— Да нам-то что переживать? — рассудительно заметил Петруха, покосившись на Сашка. — Я, дядя Прохор, если так дело пойдет, к осени “Фелицию” куплю… “Шестерку” продам хотя бы вон Сашку, а себе “Фелицию” возьму…
— Меня покойный Голован к себе звал, — сказал Сашок. — За три дня до смерти. В хорошее звено, контролером на рынок. “Ты говорит, Саня, пацан правильный, иди, говорит, ко мне, хорошие бабки будешь иметь…” Я уж почти согласился, а, вишь, как дела повернулись…
— Лежал бы теперь вместо Сержа под венками, — кивнул в сторону свежих могил Петруха. — Место хорошее, солнечное…
— Вряд ли, — возразил Сашок. — Серж бригадиром был, ему и место почетное, в уровень. Пока дослужишься до бригадира…
— Ты, Сашок, башкой крепко подумай, прежде чем соглашаться на такие вещи, — посоветовал Прохор Кузьмич. — Там у “головановских” работа вредная, опасная для здоровья, хоть и бабки большие, не спорю. А чем плохо тебе здесь? Свежий воздух, природа, покой… Я, сынок, сорок лет здесь и не жалею, ни минуты не жалею…
Прохор Кузьмич повел рукой в сторону, показывая свое хозяйство.
— Я за эти годы стольких здесь закопал, — продолжал он, вдохновляясь. — Таких людей снаряжал… А в прошлую войну, когда “зареченские” стрелялись с “мясниками” из-за бензоколонок, я лично сорок два человека зарыл. Вот и посчитай — сорок две тысячи баксов за один только месяц, правда до дефолта это было… Сыну квартиру купил в Москве с обстановкой. Двухкомнатную, в Перово. А через месяц дефолт, падла!.. Лучше б я эти бабки прихоронил, знать бы наперед… Цены-то сразу упали.
— По тысяче баксов за каждого покойника давали? — переспросил Петруха, морща лоб и что-то подсчитывая в уме.
— Это за рядового… Да я ж тебе говорю, до дефолта дело было, — пояснил Прохор Кузьмич. — Эх, знать бы наперед, падла…
— За рядового — по куску?! — удивился и Сашок. — А нам, значит, за самого Клеща кусок на троих…
— Э-э, что говорить, — махнул рукой Прохор Кузьмич. — Поганое время… Инфляция, мать ее за ногу… Сколько там, Петруха?
Петруха, завернув рукав, поглядел на часы.
— Одиннадцать, Кузьмич… Самое сейчас отпевание идет. Все “зареченские” в церкви…
— Любят они, чтоб все по религии у них было, — сказал Прохор Кузьмич. — Эх, падла, знать бы наперед… Дай, Сашок, спичку, что ли…
Все трое стояли кружком, опираясь на лопаты, легкий ветерок овевал их лица. Редкие белые облачка стояли высоко в прозрачном небе. Тихо было на кладбище, тихо и хорошо…
Откуда-то издалека, со стороны центральной городской площади донесся внезапно глухой короткий рокот.
— Гром! — удивился Петруха. — Не может быть…
— Нет, парень, — сказал Прохор Кузьмич и, приставив ладошку ко лбу, стал пристально вглядываться в далекие городские дома, над которыми в легком туманце возвышалась белая колокольня. — Нет, парень, — повторил он торжественным и каким-то празднично взыгравшим голосом. — То не гром, то — война!
Двухэтажное здание Черногорского РУБОП, окруженное бетонным забором и колючей проволокой, витками пропущенной по верху забора, располагалось почти в центре города. Прежде здесь был ведомственный детский сад обогатительного комбината, во дворике сохранились еще песочницы, грибки и качели, так что колючая проволока на их фоне производила впечатление довольно абсурдное. Здание находилось в десяти минутах ходьбы от храма. А потому, когда на площади возле этого самого храма прогремел взрыв и в кабинетах задребезжали стекла, никто из сотрудников не принял это явление за майский первый гром. Более того, комментарии, последовавшие непосредственно вслед за событием, были предельно конкретны и профессиональны.
В кабинете номер восемь на первом этаже в ту минуту находились двое людей в штатском — начальник отделения майор Александр Зуйченко и его заместитель — капитан Никита Пономарев. Они одновременно вскинули головы, оторвавшись от приклеенной к стене липкой лентой большого листа ватмана, на котором были вычерчены прямоугольники, кружки и стрелки, отражавшие взаимосвязи и кадровый состав одной из городских банд.
Произошел следующий обмен мнениями:
— Примерно двести грамм тротила, не меньше, — сказал, покосившись на хлопнувшую форточку, майор Зуйченко, — высокий плотный мужчина лет тридцати, с открытым простодушным лицом и с густыми, чуть вьющимися волосами. — Судя по звуку, взрыв на открытом пространстве…
— Да, на гранаты не похоже, — уточнил Пономарев — жилистый, сухой человек, — подвижный, с карими смеющимися глазами. — Наверняка самопал, взрывное устройство. В любом случае, майор, орудует наш электорат… Опять, черт подери, они нас опередили. Собираем манатки и — бегом!
— Какой цинизм! — качая головой и застегивая серый пиджак, сказал Зуйченко. — В Божьем храме! Я-то предполагал, что в худшем случае это может произойти на кладбище…
Они покинули кабинет и поспешили по длинному коридору к выходу. Там, у дверей, возле дежурного столпилось уже несколько милиционеров, оживленно обсуждающих произошедшее.
— Какой цинизм, — вновь повторил Зуйченко, и по его тону было непонятно, шутит ли он или в самом деле искренне сокрушен. — Ты был прав, Никита, эти похороны — всего лишь начало других… Наши ребята возле церкви, камеры работают, подрывника вычислим…
— Я же тебе говорил, романтик хренов, что лучше церкви места не найти! — оживленно откликнулся Пономарев. — Нет, что ты, такого быть не может… — протянул, передразнивая начальника. — Еще как может! Это же — бесы, им все ни по чем! Странно только, что не внутри рвануло… На выходе, что ли?
Зуйченко посмотрел на часы. Сказал:
— Нет, гроб еще не выносили. Рано. Батюшка уверял, что раньше двенадцати не отпоют… Сергеев, свободная машина есть? — спросил он, проходя мимо дежурного лейтенанта.
— Скорее, товарищ майор, там Наумов и Коныгин уже отъезжают…
Приятели выскочили на улицу.
Через пять минут оперативная машина подъехала к месту происшествия, где уже собралась порядочная толпа. Двое подоспевших гаишников оттесняли людей, ругались и размахивали жезлами, толпа одним краем подавалась назад, но в это же время напирала с другого края.
— Товарищи, не затаптывайте следы! — срывающимся голосом безнадежно взывал один из гаишников, толкая в грудь плотную тетку с выпученными глазами. — Имейте же совесть… Товарищи!
