Борис Седов - Месть вора
Спасовцы, чуть поотстав, чтобы не дышать табачным дымом. Двое других впереди, мирно беседуя о Петербурге, Москве, Таиланде, Европе и…
Дальше договорить они не успели, потому что крупный серый кобель Секач, который мог бы предупредить об опасности, в этот момент обнаружил белку и всецело был поглощен охотой.
* * *Стреляли из густых зарослей ежевики, окаймлявших тропу. И стрелок находился совсем близко от нас, чуть впереди. Хотя я не рискнул бы утверждать это наверняка. Тайга, как хороший концертный зал, разложила звук выстрела на миллион составляющих, осыпала меня этими «составляющими» со всех сторон. А где источник хлопка – черт разберет! Но все-таки, кажется, где-то по ходу движения…
Еще один выстрел! Сразу следом за первым!
Я почувствовал, как лошадь подо мной вздрогнула, резко шарахнулась в сторону, чуть не сбросив меня из седла. Тут же колени у нее подломились, и она ткнулась мордой в густой серебристый мох. Но в этот момент я уже смог выдернуть ступни из стремян, и кобыла, завалившись на землю, не успела придавить мне ногу.
Я растянулся на влажном мху, надежно прикрытый, широкой, судорожно дергавшейся спиной Лошадки. В живот мне уперлась лука седла, к которому в специальном чехле был приторочен мой дробовик. Оставалось лишь протянуть руку, и через секунду я был надежно вооружен. Снял «Спас» с предохранителя, хотел передернуть затвор, но тут же вспомнил, что в стволе уже есть патрон. И шесть в магазине. И еще два снаряженных магазина в подсумке, который тоже закреплен на седле почти что под самым моим носом. Я расстегнул подсумок, рассовал магазины – один с пулями, другой с картечью – по карманам. Жить можно, хотя это весь мой боезапас. Остальные патроны к дробовику лежали в рюкзаке, который вез самоед.
Как он там? Как Трофим? Где Настя? Живы? Или я остался один? Я ощутил холодок страха внутри и уже было собрался окликнуть кого-нибудь из своих спутников, как раздался еще один выстрел, и мою лошадь тряхануло в предсмертной конвульсии, она вскрикнула совсем человеческим голосом и затихла. Вторая пуля добила ее.
Зато теперь я сумел наверняка определить направление, откуда по нам ведется огонь, и мог приступать к каким-нибудь ответным действиям. Не валяться же все время за дохлой кобылой, покорно дожидаясь, когда тебя обойдут с тыла и расстреляют в упор? Лошадь – укрытие, конечно, надежное, но настала пора его покидать.
Еще один глухой хлопок выстрела! И следом за ним подряд несколько громких сухих щелчков!
«Это Комяк, – сообразил я, хотя мне ни разу не доводилось слышать звука выстрела из его карабина. – Жив, курилка! Жив, черт его побери! Интересно, а как там Трофим? Дозволяет ли ему его святость обороняться от татей с большой дороги? Или это тоже вселенский грех?.. Ладно, нехорошо валяться в укрытии, когда товарищи ведут бой».
Я присел на корточки и, стараясь не выронить дробовик, перекатился через павшую лошадь, тут же бросил тело в сторону и распластался на мху за ненадежным трухлявым пеньком.
Никого не видно… Ничего не слышно… Ни ржания лошадей… Ни собачьего лая… Ни единого выстрела…
Схватка закончилась? Кто победил?
Я огляделся, но увидел только густые заросли ежевики. И большой боровик, высунувший бурую шляпку из серебристого мха буквально в шаге от моей головы. «Из него одного можно сварить грибной суп на семью из трех человек», – совершенно не к месту подумал я и приподнялся. Сперва присел на корточки. Потом распрямился и встал почти в полный рост. Лишь ноги остались немного согнутыми в коленях. Держа на изготовку «Спас», обвел взглядом парму: старые ели… сплошь густые старые ели…
«И из-за каждой в меня сейчас может целиться враг, – представил я. – 3-зараза, где Трофим с самоедом? Где Настасья? Где проклятый Секач? Неужели я и правда остался один?»
Я быстро перебежал к старой ели, которая могла послужить хоть каким-то укрытием, присел на корточки, спиной к стволу и, не торопясь, кустик за кустиком, пенек за пеньком, стараясь не упустить из виду ни единой мельчайшей подробности, обвел взглядом сектор обстрела. Пусто. А хорошо это или плохо?
Этого я не представлял. Я не был «зеленым беретом». Я вообще не служил срочную службу в армии, а о том, как воюют в лесу, знал только из американских боевиков и романов Бушкова. Короче, в подобньк вопросах я был полнейшим профаном, безобидной мишенью. И мог полагаться лишь на свою интуицию.
Следуя интуиции, я, пригнувшись, перебежал к соседней ели и, укрывшись за толстым стволом, огляделся. Потом еще к одной ели… и еще… и еще. Тайга будто вымерла. Тогда я решил возвращаться к тропе, по которой мы ехали, когда произошло нападение. Будь, что будет. Возможно, там я напорюсь на засаду. Но, возможно, там я встречу своих. Не могли же все они раствориться бесследно.
Нет, не могли. И стоило мне об этом подумать, как чуть в стороне от меня затрещали кусты и я увидел Трофима. Со спокойствием фаталиста он ехал на лошади через сузем – в левой руке поводья, в правой ружье – ничуть не опасаясь того, что в любой момент из ближайших кустов, из-за соседней елки может вылететь пуля. Ему на это было плевать, и, скорее всего, он к этому и стремился, определив, что имеет дело далеко не со снайперами. Они могут и промахнуться, зато обнаружат себя. И тогда только останется их убить. Я тут же решил, что пойду следом за ним. Как ни крути, а вдвоем веселее… подыхать веселее…
– Трофим!
Он резко обернулся на мой окрик и сразу направил свою кобылу ко мне.
– Что случилось, Трофим?
– На нас напали.
Несмотря на серьезность момента, я даже улыбнулся от такого ответа.
– Знаю, что напали. Кто? Как? Почему? Ты еще что-нибудь можешь добавить?
– Не могу. – Спокойно сидя на лошади, он взирал на меня сверху вниз и своим хладнокровием напоминал индейца-апача. – Какие-то сопляки. Я их сейчас ищу. Тихон ранен, но, кажется, неопасно. Он сейчас тоже в суземе. А ты возвращайся к тропе. Там Настя. Она одна, повредила ногу. Под ней убили лошадь. И у нее нет оружия… Будь с Настей, Коста. – И не дожидаясь от меня никакого ответа, Трофим отвернулся и поехал дальше. Индеец – индеец и есть. Если в не русая борода.
Впервые в жизни я видел, насколько круто экстремальная ситуация может изменить человека. Еще час назад слюнявый спасовец-богомолец в мгновение ока превратился в хладнокровного и безжалостного охотника за вооруженными сопляками. Да, он именно так и сказал: «Какие-то сопляки». И ни разу в коротком разговоре со мной не упомянул ни о Господе, ни об Антихристе. Вот так-то вот…
Оказалось, что я успел удалиться от тропы шагов на пятьдесят. Стоило мне выскочить на нее, совершенно не таясь (мне стыдно было скакать, будто лягушка, когда увидел спокойно разъезжающего на кобыле Трофима), как мне в глаза сразу же бросилась павшая Настина лошадь. Я бросился к ней.
– Настя! Настена!
– Милый! Я здесь! – Оказалось, что Настя забилась в густые кусты метрах в пятнадцати от трупа лошади. – Костушка, миленький! Любушка мой! Я знала, что придешь ко мне. Не оставишь меня. Сердушко мне подсказало. Сердушко никогда меня не обманывает. Любимый!..
Стоило мне пробиться к девушке через густой колючий кустарник, стоило опуститься перед ней на колени, как она облегченно приникла ко мне, принялась покрывать мое лицо частыми жадными поцелуями.
– …Родненький. Не бросил. Не оставил. И я тебя никогда теперь не оставлю. Пожелаешь, так твоей назовусь. Люб ты мне. О Боже, как люб! И какая же я сегодня счастливая…
И в этот момент я увидел, что онуча у нее на левой ноге насквозь пропиталась кровью.
– Погоди-ка, Настена. – Я тут же отстранил девушку от себя. – Погоди, былиночка ты моя. Что у тебя с ногой?
– Не ведаю, – виноватым тоном ответила Настя. – Ее придавила лошадь. Прямо стременем…
Я уже извлек из ножен «Ка-Бар». Аккуратно разрезал тесемки, поддерживающие лапоть. Стянул его со ступни и начал осторожно разматывать онучу. Настасья испуганно следила за тем, что я делаю, но ни слова протеста я от нее не услышал.
– Так больно? – Обнажив ступню, я сжал ее пальцами.
– Нет, миленький.
– А так?
– Не больно.
– Ты только не ври.
– Не даст Бог соврать. Не больно, родименький.
Я облегченно вздохнул. Никаких переломов. Вообще ничего серьезного, если не считать глубокий порез на икре. Правда, сильно кровоточащий порез. А у меня под рукой не было ни бинта, ни даже какой-нибудь чистой тряпицы. Я бросил жадный взгляд на белый Настин платок, которым была туго укутана ее голова.
– Снимай.
Она ужаснулась:
– Да как же простоволосой-то.
– Снимай, я сказал, – повысил я голос. – Я отрежу от него лишь лоскуточек, потом закрутишься снова.
Настасья растерянно покивала и начала торопливо распутывать узел. Я же тем временем не поленился высунуть голову из кустов и внимательно оглядеться – не видно ли рядом кого. Что-то уж очень подозрительным было то, что в тайге продолжала сохраняться полнейшая тишина. Интересно, как там дела у Комяка и Трофима?..
