Сергей Соболев - Последний бой
Они обменялись рукопожатиями, а затем одновременно сверились с наручными часами, с тем чтобы убедиться, что приглашенные властью люди прибыли в Кремль без опоздания. Из джипа, возле которого на короткое время задержался Шувалов, вышли четверо крепких молодых мужчин, одетых в парадную военную форму: подполковник, майор и два капитана. А еще через минуту все они, неся на лицах просветленно-торжественное и чуточку озадаченное выражение, слитной группой шли по коридору президентского кремлевского корпуса.
* * *Георгиевский зал, куда военных ввели минуты за две или за три до начала мероприятия, блистал своим роскошным, воистину имперским великолепием.
Четверых приглашенных выстроили в шеренгу, развернув их лицом к трибуне с гербом Российской Федерации. Рослые, как на подбор, под сто девяносто сантиметров каждый, наделенные мужественной внешностью, в прекрасно сидящей на них «парадке», с теснящимися на груди орденами и медалями — особенно внушительным выглядел «иконостас» на груди у подполковника, эти люди очень гармонично вписывались в великолепный интерьер одного из знаменитых кремлевских залов.
Бушмину уже доводилось — и не раз — бывать в Кремле, да и участие в подобных мероприятиях было для него не в диковинку. Именно здесь летом 2000 года он получил из рук президента Звезду Героя России (согласно «закрытому» президентскому указу он и его давний побратим Мокрушин по результатам спецоперации «Охота на волков» получили на грудь по «звездочке», остальных сотрудников наградили боевыми орденами). Да и впоследствии власть не скупилась на награды: Бушмин, к примеру, принадлежал к избранным единицам служивых людей, кто имеет за свои боевые заслуги полный «бант» «кавказских крестов» — у него четыре ордена Мужества, причем двумя из них он был награжден еще до того, как его присмотрели для нынешней секретной службы.
Тем не менее, хотя происходящее здесь для него было уже не в диковинку, да и Верховного в последние годы он видел не раз и не два, — не кто иной, как сам президент, в свое время утвердил Кондора на должность федерального агента разряда «элита», — Бушмин сегодня отчего-то чувствовал себя не в своей тарелке.
Отчасти потому, что все происходящее здесь и сейчас было организовано как специальная операция. Ни Бушмин, ни Леша Подомацкий, ни, естественно, остальные двое сотрудников, ассистировавшие им по ходу злополучного «грозненского инцидента», не знали об этом мероприятии до последней минуты, пока им не приказали переодеться в парадную форму и не повезли куда-то по улицам вечерней Москвы... Отчасти по другой причине, более веской и глубинной. Не далее как сутки назад, он еще находился под «спецрасследованием». «Инквизитор», как показалось Андрею, вцепился ему в горло своей костлявой рукой — и дело, определенно, уже запахло жареным, причем не для него лишь одного, но и для других, стоящих вышеего в тайной иерархии российских спецслужб. И тут такой вот неожиданный поворот: особисты вдруг начисто растворились, как нечистая сила с приближением рассвета, Кондору было приказано привести себя в божеский вид, надеть парадную форму с орденами, а затем его и еще троих отличившихся в Грозном сотрудников «четверки» повезли прямиком в Кремль, чтобы доказать им тем самым, а также их начальству, что власть у нас хотя и строга, но справедлива... а еще она умеет быть и благодарной.
Вот такая, как любил выражаться прежний хозяин кремлевских палат, получилась «загогулина».
* * *Где-то высоко под сводами зала раздались торжественные звуки фанфар. Поставленный мужской голос с теми же торжественными нотками объявил:
— Президент Российской Федерации...
— Товарищи офицеры! — скомандовал вполголоса стоящий чуть в стороне, рядом с Мерлоном и еще одним помощником главы государства, Шувалов (но четверо избранных и без того стояли, не шелохнувшись, напоминая каменные изваяния).
Верховный, облаченный в строгий темный костюм, вошел в зал своей узнаваемой энергичной походкой. Он не взошел на «кафедру», как это обычно принято в ходе такого рода мероприятий, на которых в отличие от нынешнего присутствуют телекамеры и сотрудники прессы из «кремлевского пула», а вместе с единственным сопровождавшим его помощником сразу подошел к группе ожидающих его в Георгиевском зале людей. Показывая тем самым, что сегодня, вот в эту данную минуту, когда он находится в кругу избранных, особенных личностей, рутинный официоз неуместен и необязателен.
Бушмин почувствовал знобкий холодок в груди. В аккурат в том самом месте, где у него, во внутреннем кармане парадного мундира, лежал сложенный вчетверо лист писчей бумаги. «Конечно, предпочтительней было бы не складывать бумагу в „четвертушку“, а вложить ее в папку, — промелькнуло у него в голове. — Но, с другой стороны, кто разрешил бы мне взять с собой на церемонию награждения папку с бумагами?»
Верховный акцентированно пожал руку Мануилову, человеку скорее штатского, даже профессорского, нежели военного или спецслужбистского, облика, обменявшись с главой «четверки» двумя или тремя негромкими репликами. На лице его была легкая приязненная улыбка, глаза смотрели на собеседника внимательно и доброжелательно; но то была, как представлялось Бушмину, да и не только ему одному, загадочная улыбка Сфинкса, расшифровать которую, за все те годы, пока этот энергичный, упорный и, вне всякого сомнения, очень незаурядный и в высшей степени целеустремленный человек находился на вершине власти, так, кажется, никто до конца и не сумел.
Бушмин был так напряжен и зациклен на собственных мыслях, что даже и не расслышал, о чем глава государства разговаривал с Мерлоном, а затем и с Шуваловым, хотя они стояли всего в нескольких шагах от него.
"Конечно, моя просьба, обратись я с нею к Верховному прямо сейчас, во время церемонии награждения, будет выглядеть неуместной... и это еще мягко сказано, — подумал про себя Андрей. — Согласно секретной должностной инструкции рапорт от моего имени, если возникла вдруг такая необходимость, он должен быть подан на имя главы «четверки», причем лично в руки, с визой полковника Шувалова. Но есть большая доля вероятности, что Мерлон не даст хода этой бумаге, сунув ее, как говорится, под сукно. Надеясь хоть бы на то, что Кондор, которого тут же возьмут в «мягкие бархатные перчатки» и одновременно подвергнут соответствующей обработке при содействии уважаемых им людей и своих сослуживцев из «четверки», уже вскоре отзовет свой рапорт обратно. Конечно, агент разряда «элита» — и это одна из привилегий очень и очень узкого круга избранных людей — имеет право в исключительных случаях составить докладную записку или подать служебный рапорт непосредственно на имя Верховного (соответствующая реакция или ответ «по существу вопроса не позднее пяти календарных суток). Что же делать? Неизвестно, когда он еще сможет вот так, воочию, видеть самого Верховного, у которого к тому же, надо полагать, и без отдельно взятых секретных сотрудников сейчас забот полон рот».
Помощник главы государства, открыв тисненую, с гербом папку, ровным голосом прочел «закрытый» указ президента страны о награждении группы офицеров, «сотрудников российских спецслужб», отличившихся в ходе проведения на территории Чеченской Республики «специальной операции», высокими государственными наградами (даже в этом «закрытом» указе нет ни словечка о том, что «офицеры» эти являются также сотрудниками «группы 4», и точно так же не приводится никаких деталей «спецоперации», в которой довелось поучаствовать этим людям).
Только сейчас Андрей обратил внимание на одно довольно странное обстоятельство: у мужчины, ассистирующего Верховному, при себе имелось только три комплекта наград, а не четыре, как того следовало ожидать.
Глава государства начал награждение с младших по возрасту и званию сотрудников, для каждого из которых он находил какие-то важные, иногда исполненные легким юмором, иногда — как могло бы показаться — хранящие некий внутренний подтекст слова. Что-то в таком роде президент сказал и стоящему рядом с Бушминым Подомацкому, перед тем как вручить тому орден Мужества.
Собственно, на Леше Подомацком — по прозвищу Леший — раздача государственных наград, кажется, закончилась...
Бушмин, не зная, что и думать, глядел прямо перед собой. Он не видел — вот так, воочию — этого человека год или чуть поболее. И только сейчас, стоя лицом к лицу с Верховным, понял, насколько тот изменился содержательно, насколько прибавилось глубины, энергии и объема. А также, как ни странно, личного человеческого обаяния — чуточку, как показалось, холодноватого обаяния; но ведь властьи не обязана быть теплой, белой и пушистой.
Андрей, уловив вопрос в глазах стоящего напротив человека, тут же представился.
