Тени за городом - Александр Александрович Тамоников

Так рассуждал участковый Саня Киняйкин. И рассудив, он тотчас же позабыл и об Остапе Луцике, и о его гостях. Он не задумался над некоторыми странностями этого заурядного, в общем-то, случая и не насторожился. Ну а если не задумался и не насторожился, то и не предпринял никаких мер, чтобы навести хоть какие-то справки о гостях Остапа Луцика. Для всего этого у него не хватило ни житейского, ни милицейского опыта.

А вот если бы он заинтересовался бы теми гостями, проверил бы их личности, расспросил бы, кто, куда и откуда, то, может быть, все дальнейшие события пошли бы каким-нибудь другим чередом. Или, может статься, никаких событий не было бы и вовсе.

Но все случилось так, как случилось…

* * *

Первого мая гости Остапа Луцика пошли на городскую праздничную демонстрацию – все вчетвером. Правда, Стась Чорба поначалу брезгливо морщился и возражал – для чего, мол, это нужно.

– Может, ты там еще и радостную речь произнесешь с высокой трибуны? – спросил он, иронично глядя на Крука.

– Может, и произнесу, – спокойно ответил Крук. – Почему бы и не произнести – для пользы дела?

– Это, значит, чтобы нас никто ни в чем не заподозрил и все считали за своих? – хмыкнул Чорба.

– Именно для этого, – ответил Крук.

– Ну, тогда тебе нужно составить какие-нибудь тезисы или, я не знаю, конспекты будущей речи, – ехидно посоветовал Чорба. – А то вдруг собьешься с правильного политического курса? Вдруг ляпнешь что-нибудь не то? И все, и тогда мы погорим.

– Обойдусь без тезисов, – сказал Крук. – А вообще – это приказ. Всем завтра быть на праздничной демонстрации. Для пользы дела. Понятно вам?

– С этого бы и начинал, – проворчал Чорба.

И Остап, и оба его сына, и дочь также отправились на демонстрацию. Такова была традиция – всем участвовать в торжестве. Остап, может, и не пошел бы, но Крук его уговорил.

– Надо! – сказал он. – Для нашего дела. А то ведь если не пойдешь, на тебя станут коситься.

– На меня и без того косятся, – проворчал Остап.

– Ну так вдобавок станут коситься и на твоих гостей. На нас. А нам лишнее внимание ни к чему. А тем более – недоверие. Да и вообще у вас там, говорят, в этот день весело. Ведь весело же?

– Ага, весело. – Остап сплюнул. – Прямо ноги сами идут в пляс!

– Вот и попляши, – сказал Крук.

Причем сказал он это без всякой усмешки, а наоборот, жестко и требовательно. Остап глянул на него долгим взглядом, но в ответ не сказал ничего.

* * *

Вплоть до пятого мая ничего примечательного не произошло. Крук, Чорба, Василь и Михайло все так же гостили у Остапа. Соседи, которые вначале с удивлением посматривали на гостей, привыкли к ним и почти не обращали на них внимания. Гостят, и ладно – кому какое дело? Это дело самого Остапа Луцика, а ему никто не указ. Тем более что гости вели себя чинно и почти незаметно, не шумели и не безобразничали, да и с соседями в разговоры тоже не вступали. Но это, опять же, дело Остапа. Недаром говорят, что каков хозяин, таковы и его гости.

Утром пятого мая у Остапа собрались люди. Это были те самые старики, которых приглашал к себе Остап, когда к нему прибыли гости. Пришли, правда, не все, а лишь десять человек из двенадцати.

– А где Иван и Петро? – спросил Остап. – Сказано же было: прийти всем. Где их носит?

– А они не придут, – ответил кто-то из стариков.

– Это как так? – Остап поднял голову. – Почему?

– Не придут – и все. Сказали, что не хотят. Сказали, что боятся. И не верят, будто чего-нибудь можно добиться. Доносить, сказали, не станут, но и не пойдут.

– Ну, их дело, – проворчал Остап.

Он достал из кармана пачку денег и отсчитал каждому из стариков по сто рублей. По советским меркам деньги были немалые, в итоге получилась целая тысяча, и очень не хотелось Остапу расставаться с этой тысячей! Но он понимал, что иначе старики, пожалуй, никуда и не пойдут. А не пойдут – так Остапу, чего доброго, придется возвращать Круку и все остальные деньги, которые он от него получил.

– Ну, пошли, что ли, – скривился Остап.

Он тоже не верил, что у него со стариками что-нибудь получится, он не видел во всем этом походе никакого смысла и по большому счету не понимал, для чего Крук все это действо затеял. Но уж если ему за то заплатили немалые деньги, то, значит, их нужно было отрабатывать. Боялся ли он того, что может случиться с ним и со стариками? Нет, не боялся. Остап был человеком умным и понимал, что вряд ли власти решатся на какие-то суровые действия. Тем более накануне Дня Победы. Самое вероятное, что над ними посмеются, над их жалкой демонстрацией и нелепыми требованиями, и вытолкают взашей из казенного помещения – партийного горкома. И конечно, затем, сразу же после праздников, Остапа уволят с его работы. Непременно уволят, ведь художник работает и на идеологическом фронте! Как же можно напомнившего о себе бандеровца оставлять на такой работе? Ну и пускай увольняют. Остап за эту работу не держится. У него теперь есть деньги. И вообще, скоро он уедет из этого города. Навсегда уедет.

– Пошли, что ли, – повторил Остап.

И они пошли. Соседи и прохожие с удивлением смотрели на эту процессию, но никто не задал никаких вопросов. Если люди куда-то идут, значит, это им надо. Хотят, так сами скажут, куда и зачем они идут. А может, и не скажут. Ведь кто идет-то? Сплошь старики-бандеровцы! У них хоть спрашивай, хоть не спрашивай – все равно не скажут. Малообщительные они люди, живут в своем мире, ну и пускай себе живут. У них своя жизнь, у нас – своя.

До горкома делегаты добрались на автобусе. Они поднялись по крыльцу и вошли в вестибюль. Здесь их остановил дежурный сержант-милиционер.

– А куда это вы, отцы? – спросил он. – Зачем? К кому?

– Позови нам самого главного, – сказал на это Остап.

Он знал, о чем ему нужно говорить и что делать. Этому его научили Крук и Чорба.

– Это кого же? – не понял милиционер.

– Первого секретаря горкома, –