Я, Потрошитель - Хантер Стивен
– О, вот вы где! – сказал я. – Мне очень понравилась наша беседа. Вы смотрите на мир во многом так же, как и я сам.
– Надеюсь, что это не так. Я испытываю отвращение к миру и ко всему, что в нем находится. Когда-то я верил во все, а теперь ни во что не верю. Вы еще слишком молоды для подобного цинизма. Вам еще предстоит собирать шрамы и ссадины. Вам предстоит заслужить чистоту вашего презрения, в противном случае это будет лишь поза, призванная привлекать внимание.
– Ну, вы блестяще скрываете свое разочарование за дерзостью своего остроумия.
– Скажу без ложной скромности, за метким словом я никогда в карман не лез. И все же могу добавить: если хорошенько подумать, кое-что общее у нас есть.
– И что же это?
– Ну как же, Джеб, мы с вами оба терпеть не можем сэра Чарльза Уоррена и понимаем, что он непроходимо туп и ни за что на свете не поймает этого типа, которого вы, газетчики, окрестили Уайтчепелским убийцей.
Я опешил. За весь вечер об убийствах не было сказано ни слова, и я пребывал в уверенности, что никто из присутствующих даже не подозревает, что я писал в «Стар» под псевдонимом Джеб и воочию лицезрел изуродованные обескровленные тела, лежащие под холодным ночным небом.
– Ну, скажу я вам, – сказал я, как говорят, когда нечего сказать, – ну, скажу я вам, тут у вас надо мной преимущество. Я понятия не имею…
– О, только не надо! Мне очень понравился ваш материал о глупости Уоррена. Ваш анализ порочной системы, на которой стоит Скотланд-Ярд, попал в самую точку, но даже если полиция станет действовать расторопнее и выведет на улицы больше констеблей, не думаю, что убийца попадется в ее сети. Если б он был настолько беспечен, удача давно бы отвернулась от него, если учесть, что ему приходится творить свои деяния в районах, прямо-таки кишащих полицейскими, и каждый раз буквально на волосок расходиться с «синими бутылками».
– Профессор Дэйр, не стану отпираться, я действительно пишу под псевдонимом Джеб, но, во имя всего святого, как вы догадались? Неужели кто-то проболтался…
– Нет, нет! Язык. Фонетика. Одна из моих теорий гласит, что все мы говорим на двух английских языках – одном, который на поверхности, и другом, глубоком. Второй английский язык – это язык четкой структуры, порядка; я называю его «Дном». Доисторический и грубый, он скрывается под плотной завесой грамматики, слов, пунктуации и чистописания. Этот язык является отражением того, как мы преодолеваем трудности, он выражает образ наших мыслей, выражает истинную нашу сущность. В конечном счете он является правдой. Я уверен, что мне удалось научиться читать знаки этого «Дна», и когда я на протяжении последних нескольких недель читал заметки Джеба в «Стар», я увидел эти знаки. Музыка показалась мне чрезвычайно знакомой. Как и некоторые слова, общий дух, – хотя теперь вас уже просеяли сквозь сито редакторской правки, заметно разбавив ваш стиль. И все же я его узнал. Вам еще предстоит многое написать, многому научиться, но если вы посвятите этому жизнь, со временем, возможно, совершите что-то примечательное.
– На самом деле я уже написал пять романов. Они не были опубликованы.
– Напишите еще пять.
– Может быть, напишу. Но, возвращаясь к первопричине, позвольте спросить, почему вы терпеть не можете Уоррена так же сильно, как и я? Для меня это профессия, что объясняет мои редкие нападки на него, но вы, сэр, профессор университета, и я просто не могу…
– Убийца. Изверг, разумеется.
– Убийца?
– Я его обожаю. Он такой настоящий, такой чарующий… Я не могу им насытиться. И в отличие от всего того, что было на протяжении последних нескольких лет, он меня возбуждает. Вот почему я читаю запоем все отчеты; вот почему, когда время остужает любопытных зевак, я прихожу на место преступления и ищу то, что могли пропустить «фараоны». Пока что еще ничего не нашел. И самый главный вопрос: где он? У вас есть какие-либо соображения?
– Лично я не верю, что бы там ни печатала «Стар», что он еврей. То немногое, что я знаю о евреях, говорит мне, что этот народ – не убийцы. Нет, он один из нас, и его презрительное отношение к бедным опустившимся проституткам на самом деле является критикой нашей системы. Но, наверное, я навязываю вам свои политические взгляды… Сэр, а у вас есть какая-нибудь теория?
– В процессе оформления. Пока что ее еще рано излагать.
– Я бы хотел ее услышать.
– Что ж, возможно, когда студень полностью застынет, я приглашу вас в клуб, и мы поболтаем. Вас это устраивает?
– Просто замечательно! – сказал я.
Глава 11
Дневник
25 сентября 1888 года
На этот раз я все тщательно рассчитал и произвел рекогносцировку, обращая особое внимание на три момента: уединенность, возможности отхода и полицейское патрулирование. Я нашел идеальное место, ибо оно должно было быть идеальным, а для того, чтобы оно было идеальным, мне требовалось уединиться с жертвой больше чем на несколько минут. На эту ночь у меня был составлен обширный план действий. Плохо, что бедной девочке придется дорого заплатить за мою высшую цель, но так уж устроен наш порочный мир, правда?
На этот раз я выбрал в качестве охотничьих угодий район к югу от Уайтчепел-роуд, в то время как две моих предыдущих экспедиции проходили значительно севернее ее. После пересечения с Коммершл она отклоняется к востоку – кстати, планировка Уайтчепела совершенно хаотична, поскольку тысячу лет назад ее проводили в основном бродящие по лугу коровы, – и какое-то время идет строго прямо. Четвертый перекресток на ней – это пересечение с Бернер-стрит, ничем не примечательной улочкой. Эта улочка ведет в заброшенный квартал унылых кирпичных стен и труб, а поскольку она расположена достаточно близко от Коммершл, где по-прежнему в обилии промышляют проститутки, ее темные закутки частенько используются для мимолетных утех продажной любви. Я рассудил, что без особого труда найду себе какую-нибудь шлюху и она, свернув с освещенной и оживленной Коммершл, приведет меня на Бернер. То обстоятельство, что это место находилось всего в нескольких кварталах от полицейского участка, не особо беспокоило меня, ибо по своим наблюдениям я знал, что констебли не слишком балуют Бернер своим вниманием.
Вероятно, их предостерег от этого сэр Чарльз, поскольку на полпути до первого перекрестка находилось странное заведение, известное как Клуб анархистов, где я однажды слушал, как Уильям Моррис[20] рассказывал о новых эстетических нормах современного мира безразличным слушателям. Он ставил рисунок обоев и стиль мебели превыше революции – не слишком популярная позиция у этой братии. Практически каждый вечер клуб битком заполнялся всевозможными радикалами славянской, еврейской и русской национальностей, которые всю ночь напролет скандировали революционные лозунги, распевали революционные песни и планировали революцию. Полиция полагала, что вся эта бьющая через край энергия отпугнет сумасшедшего убийцу, в то время как на самом деле все обстояло как раз наоборот. Я знал, что люди, которые собирались в клубе, принадлежали к типу, именуемому фанатиками: то есть, хотя их глаза были открыты, они видели лишь мечты об обществе, где хозяевами являются уже они, а не бледные миллионеры с лиловыми печенками из Кенсингтонского клуба. Анархисты готовы были повесить каждого, принадлежащего к этому клубу, и именно образ обутых в дорогие ботинки ног, болтающихся в восьми дюймах над землей, всецело занимал их воображение. После чего, естественно, они образуют свой собственный клуб. Так обстоит дело со всеми великими мечтателями, всех мастей и племен.
Этот вечер я провел, бродя вокруг клуба. Поскольку радикалы верят (к счастью) в то, что любая собственность является преступлением, они считают замки на дверях чем-то омерзительным. Любой радикал или выдающий себя за радикала может спокойно войти в клуб, расположенный рядом с построенным из подручных материалов сооружением под названием двор Датфилда, каких полно в Уайтчепеле. На самом деле там нет никакого двора и нет никакого Датфилда, если не считать надписи на воротах. Я отметил, что проститутки то и дело отворяют калитку в запертых воротах, чтобы воспользоваться темнотой и уединением двора для быстрого удовлетворения клиента, после чего уходят, обязательно закрывая за собой калитку. Таким образом, это место идеально подходило для моих замыслов.
