Ртуть и соль - Кузнецов Владимир Анатольевич
Как давно люди оставили это место? Трудно сказать. Наверняка бегство шло волнами: сначала уехали самые осторожные и пугливые, потом основная часть – поддавшись панике. Последними уходили самые упрямые – не потому, что боялись болезни, а потому, что жить в безлюдном квартале невозможно. Торговые лавки, колодцы… церкви, в конце концов. Не осталось ничего, что могло бы поддерживать жизнь в этом месте.
Вечер наступил рано – город все еще накрывало густое облако дыма, упорно не желавшее рассеиваться. К ночи дым этот опускался ниже, почти до самых улиц, похожий на туман, едкий и удушливый. Нужно вернуться, где-то переночевать и продолжить поиски завтра – если в этих поисках есть хоть какой-то смысл.
Эд возвращается по Дорфер-стрит, идущей с севера на юг. Ее он осмотрел еще утром, не обнаружив ничего заслуживающего внимания. Тем удивительнее оказалось заметить свет в окнах одного из домов.
Утром его двери были распахнуты настежь, и внутри виднелась переломанная мебель. Раньше тут была лавка гробовщика – в этом царстве смерти его товары, разбросанные и разбитые, оказались никому не нужны.
«Смерть в чистом, истинном своем виде, отвергает ту ритуальную мишуру, которой ее обвешивают люди, – Эд провел семь часов на ногах, и теперь его внутренний голос звучит отрешенно-философски. – Наверное, потому, что этими ритуалами люди пытаются показать, что смерть – это и не смерть вовсе, а просто переход к иной форме жизни. Будь я смертью, на попытки выставить меня „пересадочной станцией“ ответил бы так же».
Он осторожно подходит к похоронной конторе, стараясь не оказаться на свету. Конечно, это могли быть Плакальщицы или братья-Гробовщики. Но Сол предпочитает увидеть их раньше, чем они увидят его.
Внутри горит несколько грубо смотанных факелов, кое-как прицепленных к стенам. Потолок над ними черен от копоти и почти скрыт дымом. Посреди зала на двух бочках стоит крышка гроба – массивная, с бронзовыми ручками, словно скатертью укрытая надорванным, в грязных пятнах саваном. За этим странным столом сидят трое. В центре – необычно высокий, худой мужчина с похожим на топор желтушным лицом и глубоко посаженными глазами. Его конечности как лапы паука – в них словно есть лишние суставы, хотя под черным сюртуком и в слабом свете наверняка не скажешь. На нем высокий цилиндр и атласный галстук с жемчужной булавкой. Справа от него – женщина с уродливо перекошенным лицом, опухшим и раскрасневшимся. Ее руки ужасно отекли, вены на них вздулись и почернели. С другой стороны от высокого сидит глубокий старик, скрюченный и похожий на скелет. Его сухая кожа, вся в складках морщин, кажется слишком большой, свисая отвратительными складками. От каждого из сидящих веет чем-то жутким, нечеловеческим – настолько, что по хребту пробегает неприятный холодок. Непроизвольно Эд прикрывает глаза.
– Нежданный гость, – голос, похожий на скрежет камня по стеклу, заставляет Сола обернуться. Высокий мужчина, еще секунду назад сидевший за столом в холле, стоит позади него, возвышаясь над присевшим на корточки Эдом на добрых полтора метра.
– Этот ужин не задумывался званым, – оскал неизвестного полон мелких желтых зубов. – Но, раз уж гость заглянул к нам на огонек… всегда приятно видеть новое лицо.
Он протягивает костлявую руку, одетую в ветхую черную перчатку. В дырах, протершихся на внутренней стороне ладони, виднеется белесая, гладкая кожа, больше похожая на кость.
«Не позволяй до себя дотрагиваться. Никому!»
Эд поднимается, одновременно отстранившись на шаг.
– Я не хочу быть обузой, – осторожно произносит он. Глаза высокого маслянисто поблескивают в густой тени глазниц.
– Напротив, – хрипит он. – Вы станете прекрасным дополнением нашему вечеру. К тому же отвергать приглашение королевской особы – неподобающе и крайне оскорбительно.
– Королевской? – машинально переспрашивает Эд.
Высокий расправляет плечи, выпячивая костлявую грудь, лишь слегка натягивая сюртук, висящий на нем словно на вешалке.
– Перед вами – один из владетельнейших монархов этих мест, – произносит он трубно. – Никакой смертный король не сравнится со мной, ибо я – Король Чума.
Эд чувствует, как его сердце замирает, точно его с силой сжимает чья-то рука. Король Чума. Спичка упоминал о нем, правда добавив, что его давно не видели, и даже Алина писала о нем, пересказывая старые городские легенды. Но из всех, кого можно повстречать в этом проклятом месте, Король Чума – едва ли не самый плохой вариант.
Под сухой стук каблуков Эд входит в холл. Жестом его приглашают за стол. Заняв свободный табурет, он садится напротив жутковатой троицы, которая вблизи выглядит еще более отталкивающей. Старик, облаченный в рваный офицерский мундир, с трудом фокусирует на госте взгляд мутных глаз без зрачков. Сол никак не может вспомнить, упоминал ли его и пухлую женщину Спичка, но мысли от страха путаются, и память отказывается служить. Чума собственноручно наливает ему вина из пыльной бутылки в позеленевшую медную кружку.
– Выпей за короля, – произносит старик. Его голос похож на шипение куска мяса на раскаленной сковороде.
Под внимательными взглядами Эд протягивает руку к кружке. Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот разорвется.
– Я здесь по делу, – говорит он, замерев. – Если вашему величеству будет угодно его выслушать.
– По делу? – саркастично интересуется Король Чума. – И какое же дело привело тебя сюда?
– Я ищу… – начинает было Сол, но его прерывают.
Толстая женщина визгливо хохочет, сотрясаясь всеми складками своего необъятного тела. Просторное платье на ней грубо сметано из нескольких меньших по размеру.
– Все вы ищите здесь одного – наживы. Все, чего вы, глупцы, хотите, – обогатиться за счет мертвецов и беглецов. Богатство или смерть – что ты выберешь?
– Я пришел не грабить, – так спокойно, как только может, произносит Эд. Это провоцирует его собеседников – они истошно смеются, стучат по столу кружками, хлопают себя по бедрам.
– Не грабить? – наконец спрашивает Король. – Зачем же тогда?
– Я ищу человека, – Эд убирает руку, надеясь, что про стакан его собеседники пока забыли. – Монахиню ордена Скорбящих Сестер. Кому как не вашему величеству знать о ее местопребывании?
Троица замолкает, уставившись на Эда зло и пристально. Кажется, еще немного, и они бросятся на него.
– Ты спрашиваешь нас об этой мерзости? – Голос Короля кажется доброжелательным, но в этой доброжелательности легко различить ненависть и отвращение.
– У вас нет причин любить Плакальщиц, – кивает Сол. – Но вы – истинные хозяева этих владений.
Король Чума кивает, затем вдруг отрицательно машет головой:
– Нет. Не я. Красная смерть потеснила Черную. Моя власть уже не так безгранична и всеобъемлюща. Но ты прав – кому как не мне знать, где твоя Плакальщица?
– Ваше величество скажет мне?
Распялив широкую пасть, Король долго и раскатисто смеется. Смех этот звучит отвратительно и зло, а в зияющем провале рта можно видеть черное, гниющее нутро чудовища. Оно словно наполнено доверху дурной кровью, темной и полной паразитов.
Легенды говорят, что Король Чума появился в те дни, когда первые сестры-Плакальщицы и братья-Гробовщики встали на борьбу с жуткой болезнью. Зараза избрала себе носителя – Тим Шарманщик, бродячий артист из Хайгейта, принес чуму домой, где заразил старика отца и жену. Надежд на спасение не было, но Тим решил опробовать иной путь – он обратился к самой болезни, моля о спасении от жуткой и неминуемой смерти. Таковое было ему дано – но за ужасную цену. Он и его семья обратились в чудовищ, воплощения чумы, ни живые, ни мертвые, единственной целью которых стало распространение заразы. Больше года они внушали ужас простому народу, пока наконец не были пойманы черными мундирами и сожжены в подвалах епископата. С их уничтожением эпидемия пошла на спад и вскоре завершилась. Но спустя пятнадцать лет, когда чума вновь явилась в Олднон, Тима снова видели в самом сердце зараженных кварталов. Те немногие, кому удалось пережить встречу с ним, рассказали, что чудовище носит корону из человеческих костей и зовет себя Король Чума. С тех времен его трижды пытались упокоить, но каждый раз Король Чума возрождался, появляясь на гребне новой эпидемии. Но сейчас, когда городом владеет Красная Смерть, говорят, что Король стал слаб, утратив большую часть своего могущества.
