По кличке Рейнджер - Сергей Иванович Зверев
– Ходят самые пикантные слухи о ваших взаимоотношениях с бывшим мужем, известным композитором и продюсером Никитой Иваницким, – подал голос похожий на орангутанга, обросший с макушки до пят курчавыми волосами корреспондент какого-то полуподпольного радио. – Вы весьма нелестно отзывались о нем в своих интервью.
– Этот… – Люда прикусила язык, и с него не сорвался привычный убойный тяжелый матюг. – Как вам сказать, – овладев собой, жеманно произнесла Люда. – Этот человек изжил себя. И творчески. И морально. И…
– Физически, – булькнула одна из «акул».
– Он толстый. Разжирел, как… Ну, в общем, не следит за собой. Я не люблю толстых… И дома он тиран. Настоящий тиран. Вы не обольщайтесь его мягкими манерами. Вон, шрам на губе до сих пор остался. Это он меня. – Она придала своему лицу страдальческое выражение. Но сострадания ни у кого не заметила и, закинув ногу на ногу, обхватила руками свое округлое, аппетитное колено. Сегодня она была в мини-юбке, забравшейся куда выше допустимого, и все могли любоваться ее длинными роскошными ногами.
– Сперва вы выступали в ансамбле «Зубило-чудило», – не отставал настырный «орангутанг». – Скажите честно, почему вы расстались с ним?
– А по названию его не понятно? Чудилы они там. Кроме того, мне петь запрещали. Только под фанеру. Представляете, мне… Мне петь не давали.
– А правда, что ваша песня «Эти милые кудряшки» посвящена вице-премьеру, молодому реформатору? – осведомился тот самый наглый очкарик из «Новой эротической газеты».
– Неправда. Хотя я обожаю молодых реформаторов. Они наконец выведут эту страну из болота, в котором она очутилась из-за того, что народ у нас не умеет и не любит работать.
– Вы действительно так считаете? – подал голос молоденький ведущий – эдакий мальчик-одуванчик.
– Про народ?
– Да.
– Я много гастролировала на Западе. Я видела, как там живут люди. И как здесь. Фи. – Она презрительно передернула плечами, напрягшись, чтобы не сорвалось очередное крепкое словцо.
– А вам не стыдно, что вас называют звездой? – осведомился очередной корреспондент – деловито сосредоточенный, в черном костюме, по мнению Люды, полный псих.
– Мне – нет.
– Почему?
– Потому что я и есть звезда.
– Но мы-то знаем настоящих звезд. Настоящих певиц. И тут вы, с «кудряшками». Репертуар, мягко говоря, средний, пошловатый. Вокал – о чем тут вообще говорить.
– Господи, как таких на телевидение пускают, – презрительно кинула Людмила. – Волосы грязные. Зубы сто лет не чищены.
– А… – поперхнулся журналист.
– И одет как со свалки. Действительно, о чем тут говорить.
– Все-таки проблема с вокалом есть, – поддержал обгаженную «акулу» ведущий.
– Можете думать, что хотите, но люди считают иначе. Они слушают мои песни. Они меня любят. А вокал… Я вскоре еду в Америку, где начну брать уроки и совершенствоваться.
– А почему в Америку? – вновь подал голос обгаженный журналист.
– А чему меня могут научить здесь, в России? – произнесла она таким тоном, будто говорила не о великой стране, а о городской канализации.
– Действительно, – согласился «нечесаный» журналист. – Чему ВАС могут научить?
– Институт Гнесина вы уже переросли, – поддакнула девушка из «Криминальной газеты».
– Фи, – фыркнула Людмила и демонстративно отвернулась, считая ниже своего достоинства отвечать на подобные вопросы.
Публика нервировала ее все больше и больше. Складывалось все не совсем по задуманному плану. Столько денег ухнули в этот рекламный трюк, и вот пожалуйста – сидит и выслушивает оскорбления.
Но тут вступил в действие «засадный полк». Микрофон схватила широкоплечая, мордатая, страшная, как смертный грех, корреспондентка самой многотиражной столичной газеты «Комсомолец Москвы». Вся в черной коже и заклепках, как только что слезшая с мотоцикла байкерша, она выглядела агрессивно напористой и походила на бульдога, собравшегося вцепиться в чью-нибудь ляжку. Но сегодня задача перед ней стояла другая, и, придав своему лицу благостное выражение, она ахнула тяжелой артиллерией:
– Я хочу вам признаться, Люда. Вы – моя любимая певица.
В зале на миг повисла тишина. В мозгах корреспондентов щелкали цифры – сколько пришлось дать денег, чтобы язык «музыковеда» и «поп-специалиста» изрек подобное.
– По рейтингам нашей газеты, – продолжала напирать «комсомолка», – вы держитесь стандартно на первых местах.
Теперь на корреспондентку «КМ» все смотрели с завистью. Все примерно представляли, сколько она гребет за свои рейтинги.
– Вы внесли в нашу эстраду новую струю, – вдохновенно врала «комсомолка». – Струю чистого воздуха. Вы – символ женского очарования.
Ей поддакнул корреспондент с музрадио. И передача начала походить на юбилей члена Политбюро – славословия и восхваления.
Все пошло нормально. Людмила немного расслабилась и легкомысленно болтала ножкой, которая приковывала взоры всех присутствующих.
Под конец вылез журналист из «Эстрадного обзора».
– А вы не могли бы что-нибудь спеть? – рубанул он. – Не испугаетесь?
– Не испугаюсь, – с вызовом ответила Люда.
– И что, вживую споете?
– Ну и спою.
– Так спойте.
Она приблизила микрофон.
– «Эти милые кудряшки…» – заблеяла она.
Голос без электроники, звукоинженеров и техников звучал, как горестный крысячий писк по отдавленному хвосту. В хорошем застолье с такими вокальными данными сидят и молчат в тряпочку.
Но Людмила не замечала этого. Она вдохновенно пропела куплет, уверенная, что покорила публику – если не эту, с кислыми минами, то ту, которая с замиранием сердца смотрит ее сейчас по телевизору.
Закончилась запись поздно вечером. Завтра передачу смонтируют. Послезавтра она выйдет в эфир.
– Как прошло? – спросил шофер Василий, трогая «Вольво» от стоянки телецентра.
В дымных лучах прожекторов небеса протыкала, зарывалась в облака гигантская стрела телебашни. Она чем-то напоминала готовую к взлету фотонную ракету. В черноте останкинского пруда отражался месяц. Темнела масса Шереметевского дворца и изящной церквушки.
– А тебя колышет? – осведомилась Людмила.
Василий пожал плечами.
– Отлично прошло. Толпа животных, чтоб они все сдохли в корчах! И вопросы дурацкие. Живут за наши бабки и еще вопросы задают. Вась, они все суки!
– Ага, – кивнул шофер.
– Я бы их всех! К стеночке! И – тра-та-та-та-та!
Она томно потянулась.
На душе ее было беспокойно. Сколько сил стоил сегодняшний день. Сперва запись на студии – дело там не клеилось, голос никак не желал ложиться на пленку. Измотали ее звукооператоры вконец. Потом эти долбаные «акулята». Надо сбросить усталость.
Она потянулась к сумочке. Открыла ее. Пошарила в ней. И начала бледнеть.
– Васька!
– Чего еще? – спросил шофер.
– Ты, сволочь, сумку трогал?
– Ничего я не трогал.
– Были, были… Еще три оставались. – Она начала лихорадочно шарить в сумке. – Еще три…
Она не нашла ничего. Ей стало страшно.
– Васька, они же были!
– Кто?
– Таблетки! Ты, животное, взял?!
– Ты что, с катушек слетела? – кинул он.
– Я тебя убью. Убью. – Она вытряхнула сумочку на сиденье, начала разгребать ее содержимое руками, сбрасывая ненужное на пол.
– Ну что, нет? – спросил Василий, выруливая на проспект Мира.
– Нет, нет! – Люда задышала часто.
Перспектива остаться без таблеток привела ее в ужас. Она не выдержит. Все – хорошее настроение, тонус, сама жизнь – в них.
– Были, были, были!
– Ты крепко
