Дева в голубом - Шевалье Трейси
Она хорошо знала своих земляков. Люди они вообще-то верные, однако, если им предложить сумму покрупнее или припугнуть как следует, выдадут любой секрет, даже католику.
— Уходить? И куда же? — осведомился Этьен.
— Хотя бы в лес. Переждете там некоторое время, а потом, когда можно будет, вернетесь, — предложил Анри дю Мулен.
— Сюда мы вернуться не можем, — возразила Изабель. — Урожай пропал, дом сгорел. Без герцога нам от католиков защиты нет. Они нас в покое не оставят. А когда дома нет… — Изабель на мгновение умолкла, подбирая слова поубедительнее, какие они сами употребили бы. — А без крыши над головой в безопасности себя не почувствуешь.
«Ну а у меня нет никакого желания возвращаться в нищету», — добавила она про себя. Этьен переглянулся с матерью.
— Можно было бы отправиться в Эль, — продолжала Изабель. — Там Сюзанна и Бертран.
— Нет, — твердо отчеканил Этьен. — Они сделали свой выбор. Они бросили семью.
— Но они же… — Изабель запнулась, не желая терять небольшое преимущество, что ей удалось завоевать. Внезапно она представила, как солдат-католик вытаскивает Сюзанну в поле и вспарывает живот, и лишний раз подумала, что они поступили правильно.
— Дорога в Эль небезопасна, — заговорил отец, — там вполне может случиться то же самое, что происходит здесь.
Дети молча слушали взрослых. Но вот заговорила Мари:
— Maman, а где нам будет не страшно? Скажи Боженьке, что мы хотим, чтобы нам было не страшно.
Изабель кивнула.
— Кальвин, — проговорила она. — Можно пойти к Кальвину. В Женеву. Там безопасно. Там истина и там свобода.
Наступила ночь, не принесшая ни прохлады, ни покоя. Изабель велела детям убрать в доме, а сама тем временем принялась печь хлеб про запас. Было время, она с матерью и сестрой каждый день разжигала эту печь; а теперь пришлось очищать ее от паутины и мышиного помета. Выглядела она совершенно заброшенной, словно отец ничего не ел.
Анри дю Мулен, хоть родственные связи с семейством Турнье делали его мишенью для католиков, уходить из дому отказался.
— Это моя ферма, — решительно заявил он, — и никакие католики не заставят меня бросить ее.
Он настоял, чтобы отъезжающие взяли его повозку — единственную ценность, которая осталась в доме, кроме плуга. Он почистил ее, выправил колесо, приладил cиденье. Дождавшись темноты, Анри вытащил повозку во двор и положил внутрь топор, три одеяла и два мешка.
— Тут каштаны и картошка, — пояснил он дочери.
— Картошка?
— Да, для лошади и для вас.
Услышав эти слова, Анна так и застыла. Маленький Жан, как раз выводивший лошадь из амбара, рассмеялся:
— Но ведь люди не едят картошку, дедушка! Разве что последние бедняки.
Отец Изабель стиснул кулаки.
— Ты еще спасибо скажешь, что она есть у тебя, mon petit.[20] В глазах Бога все люди — бедняки.
Когда все было готово к отъезду, Изабель присталь но посмотрела на отца, словно пытаясь удержать в памя ти малейшую его черточку.
— Будь поосторожнее, папа, — прошептала она. Здесь могут появиться солдаты.
— В таком случае я буду бороться за истину, — сказал он. — Я ничего не боюсь. — Отец посмотрел на дочь и, слегка вздернув подбородок, добавил: — Courage,[21] Изабель.
Она выдавила из себя улыбку, что помогло сдержать слезы, положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и трижды поцеловала.
— Смотри-ка, ты теперь целуешься, как Турнье, — пробормотал Анри дю Мулен.
— Но я же теперь тоже Турнье, папа, — возразила Изабель.
— Однако же твое имя по-прежнему дю Мулен. He забывай этого.
— Не забуду. — Изабель помолчала. — И ты меня помни.
Мари, которая раньше никогда и слезники не проронила, проплакала целый час после того, как они оставили дедушку стоять одного на дороге.
Одной лошади на всех было мало. Анна с Мари сели в повозку, Изабель с Якобом брели сзади, Этьен и Маленький Жан по очереди вели лошадь. Время от времени обоим требовался отдых, и тогда лошадь шла медленнее.
Они пошли дорогой на Мон-Лозер. Освещая им путь, но и не давая укрыться, ярко светила луна. Едва заслышав малейший шум, они сходили с дороги. Добравшись до Коль-де-Финиль, на самой вершине горы, они спрятали повозку, а Этьен взял лошадь и отправился на поиски пастухов, которые могли указать путь на Женеву.
Изабель стерегла повозку, остальные спали. Она вслушивалась в каждый звук. Неподалеку, насколько она знала, были истоки Тарна, именно отсюда река начинала свой долгий спуск с горы. Больше ей никогда не увидеть ее вод, не ощутить их ласки. Внезапно, в первый раз с тех пор, как герцогский камердинер разбудил их той ночью, Изабель разрыдалась.
И тут же ощутила на себе чей-то взгляд. То не был взгляд незнакомца. Напротив, ее охватило знакомое чувство — его испытываешь, входя в воду. Оглядевшись вокруг, Изабель увидела его. Он стоял совсем неподалеку, прислонившись к большому валуну, и даже не пошевелился под ее ответным взглядом.
Изабель вытерла слезы и направилась к пастуху. Они не спускали друг с друга глаз. Подойдя, Изабель притронулась к шраму у него на щеке:
— Откуда он у тебя?
— Жизнь такая.
— А звать как?
— Поль.
— Мы уходим. В Швейцарию.
Пастух кивнул и ласково посмотрел на Изабель:
— Помни обо мне. — И снова кивнул.
— Эй, Изабель, — услышала она позади шепот Этьена. — Ты что здесь делаешь?
— Изабель, — негромко повторил Поль и улыбнулся. Зубы его матово блеснули в лунном свете. Он удалился.
— Дом. Амбар. Наша кровать. Большая свинья и четверо поросят. Ведро в колодце. Бабушкин коричневый платок. Кукла, которую смастерил мне Бертран. Библия.
Мари перечисляла утраты. Поначалу Изабель не слышала ее голоса за скрипом колес. Потом услышала и поняла.
— А ну, тихо! — И заплакала.
Мари замолчала. Или по крайней мере перестала вести счет вслух, губы же, что не укрылось от Изабель, продолжали шевелиться.
Жана она так и не вспомнила.
При мысли о Библии Изабель почувствовала слабость.
— Как думаешь, она в целости? — негромко спросила она Этьена.
Они добрались до реки Лот, протекавшей у подножия холма, на котором стоял Мон-Лозер, и Изабель помогала мужу перевести лошадь черед брод.
— Там, за кирпичом в дымоходе, — добавила она. — Огонь туда не достанет, а искать никому в голову не придет.
Этьен устало посмотрел на нее.
— Мы потеряли все, папа погиб, и Библия нам теперь не поможет, — сказал он. — Теперь для нас все потеряло значение.
«Все, кроме слова Библии», — подумала Изабель. Потому ли они уходят, не ради ли этого самого слова?
Порою, когда Изабель, отдыхая в повозке, окидыв взглядом остающиеся позади поля, ей казалось, что она видит отца, бегущего вслед за ними по дороге. На мгновение она зажмуривалась, а когда открывала глаза вновь, отца уже не было. Иногда на его месте оказывались реальные люди — женщина на обочине дороги, мужчина в поле, с граблями, косою или лопатой, мужчина верхом на осле. Все стояли неподвижно, глядя вслед проезжающим.
Случалось мальчишки, сверстники Якоба, швыряли и них камнями, и Этьену приходилось удерживать Маленького Жана, чтобы тот не ответил им тем же. Мари в таких случаях перегибалась через борт повозки, глядя на остающихся позади чужаков. Ни один камень в нее не попал. А вот Анне однажды не повезло. Уже через некоторое время после того, как мальчишки отстали, Этьен зaметил, что по щеке у нее стекает струйка крови. Не обращая внимания на Изабель, склонившуюся над ней и осторожно промывающую ранку мокрой тряпкой, Анна смотрела прямо перед собой.
Мари перечисляла все, что попадалось ей на глаза.
— Вон амбар. А это ворона. Плуг. Собака. Смотри-ка, церковь с иглой. Стог сена горит. Забор. Бревно валяется. Топор. Дерево. А на нем дядя.
