Альпийский узел - Александр Александрович Тамоников
– Вы в порядке, Микаэла? – спросил Гордин.
Девушка пожала плечами. Ей стало лучше. Она спустилась на улицу, ждала оперативников у машины, зябко ежилась. На нее с опаской посматривали люди, проходящие мимо.
Веревку перерезали, тело Эггера пристроили на полу, укрыли простыней. Гордин понятия не имел, куда его везти и почему именно его люди должны это делать. «Интересно, – задумался он, – в городе остались полицейские, обязанные следить за порядком и расследовать уголовные преступления?»
– Микаэла, если хотите, отвезем вас домой. А у нас еще есть работа. Надо навестить госпожу Штейнер – надеюсь, с ней не приключилось ничего подобного?
– Я поеду с вами, если можно. – Микаэла робко посмотрела ему в глаза. – От меня же есть какая-то польза, правда? Я знаю, где живет госпожа Штейнер. Это параллельная улица, она называется Рейнвег, здесь пять минут езды…
Площадь Кёнерплац понемногу наполнялась народом. Открылись продуктовые магазины. Водопроводчики в серых комбинезонах копались в канализационном люке, устраняли засор. Городок постепенно принимал обитаемый вид. Люди выходили из своих убежищ, спешили по делам. От патрулей еще шарахались и на военную технику посматривали с опаской. Приказ бургомистра, объявленный по радио, призывал граждан иметь при себе документы, чтобы не осложнять жизнь.
Машины катили по улице, вымощенной бурым камнем, Микаэла показывала дорогу. Встречные горожане опускали глаза, а потом смотрели вслед колонне, сочувствуя арестованной женщине. На перекрестке открылось кафе. Благообразный мужчина в фартуке выносил на улицу столы и стулья, медоточиво заулыбался людям в военной форме, знаками предлагал выпить кофе. Очевидно, советских воинов сегодня угощали бесплатно.
Улица Рейнвег была застроена одноэтажными кукольными домиками. Они стояли в ряд, отделялись друг от друга символическими заборами. Перед каждым домом имелся огороженный участок – через него проходила дорожка к крыльцу. Зеленели газоны, топорщились голые кустарники, ограды оплетали вьющиеся растения. Люди выставляли перед домами лавочки, раскладные деревянные стулья. Вдоль тротуара выстроились мусорные баки, окрашенные во все цвета радуги.
– Красиво живут, буржуины проклятые, – бормотал Булычев. – Ну, ничего, освободим их окончательно – будут жить, как все нормальные люди…
Ветер разогнал последние облака, лучилось солнце. Машины остановились рядом с мусорными баками. Калитка не запиралась. Военные вторглись на частную территорию. Галечную дорожку обрамлял газон – травка уже поднялась, требовала ухода.
Свечников остался караулить машины, снисходительно поглядывал на местных жителей, проявляющих признаки любопытства.
Снова возникло неприятное чувство. Майор посмотрел на задернутые занавески, на крохотное чердачное окно. Домик был небольшой, очевидно, местные чиновники крупных взяток не брали. Странно, но на территориях, оккупированных нацистами, мздоимство не приветствовалось, за взятку полагалась смертная казнь, поэтому коррупция не приживалась.
– Вы уверены, Микаэла, что Лаура Штейнер проживает именно здесь? – уточнил Гордин.
– Да, безусловно, – кивнула Микаэла. – Дом под номером 32. Мы с отцом приезжали сюда пару лет назад. Лаура отмечала день рождения, все было чинно: жарили мясо, пили вино…
Стучаться в дверь можно было до второго пришествия. Та же картина – вымерший дом. Дверь подрагивала в коробке. Андрей сообразил, потянул ее на себя, дверь открылась. Прыснул Романчук, но замолчал, перехватив уничтожающий взгляд. Оперативники проникли внутрь со всеми мерами предосторожности. Микаэла не решалась войти, мялась на крыльце.
Домик обследовали за считаные минуты – кубатура несерьезная, что возиться? Заглянули на чердак, сунулись в маленький подпол для хранения продуктов. Свечников обошел периметр, сообщил, что в палисаднике все чисто, окна не взламывали. Кровать женщина не прибирала, но поверх белья набросила покрывало. Домашние тапки стояли в прихожей. В гардеробе все по струнке. На полу отпечатались следы, но прочесть их было невозможно – рисунок нечеткий, их могла оставить сама Лаура. Кухня сияла чистотой, туда и заходить не стоило. Но Гордин вошел, потрогал чайник, стоящий на газовой плите, взболтал его. Чайник был практически пуст, его давно не грели. На вешалке висели куртка и пальто, на обувной полке – несколько пар дамских ботинок. Выстраивать логическую цепочку было не из чего. Невозможно было сказать, ночевала ли хозяйка дома.
– На выход, только время теряем, – проворчал Гордин, выбираясь на крыльцо. Микаэла пронзительно смотрела ему в глаза, мяла пальцы. – Все в порядке, – успокоил ее майор. – В отличие от господина Эггера, Лаура Штейнер, по-видимому, жива. Но дома ее нет. Возможно, она причастна к тому, что случилось с Эггером.
– Командир, эта дамочка может сидеть в управе и спокойно заниматься делами, – проворчал Зинченко. – Ее там не было два часа назад, но уже могла прийти. Просто задержалась. Мы ее ищем, рисуем страшные картины, а она там в ус не дует.
– Не разделяю твоей уверенности, Алексей, – вздохнул Гордин, – дамочка может быть где угодно, но в доме ее утром не было. Обычно люди пьют чай перед работой, а к ее чайнику со вчерашнего дня никто не прикасался. Почему входная дверь была открыта? С ней что-то не так, думаю, что с господином Эггером их объединяла общая тема. Будем опрашивать соседей.
Свечников докурил сигарету, собрался, как и положено, выбросить окурок под ноги, но смутила чистота на тротуаре. Помявшись, он добрался до ближайшего мусорного контейнера, открыл крышку, чтобы бросить туда окурок, и отшатнулся, переменившись в лице…
– Вот же черт… Смотрите, товарищ майор…
Екнуло сердце. Андрей заглянул в контейнер – чуть не вырвало. Отвернулся, стал кашлем выгонять тошноту из горла. Подбежали остальные, дружно ахнули. Подошла на негнущихся ногах Микаэла, тоже заглянула в бак. Холостые спазмы трясли девушку, она держалась за горло, делала умоляющее лицо. Пришлось отвести ее в сторону. Свой окурок в итоге Свечников выбросил на тротуар – и что мешало это сделать сразу?
Находка была жуткой. Женщина лежала в мусоре, одетая в глухую ночную сорочку, ноги были подогнуты, позвоночник искривлен. Белокурые волосы растрепались, перепачкались грязью. Серое лицо исказила гримаса. Ей свернули шею – голова занимала странное положение относительно туловища.
– И зачем ее выбросили? – пробормотал, спотыкаясь, Романчук.
«А день ведь начался», – отметилось в голове.
Андрей отвел Микаэлу к
