Марина Воронина - Катюша
— Вали отсюда, я сказала! Спасай свою задницу, ну!..
Славик махнул рукой, спрятал пистолет в наплечную кобуру и, обогнув Катю, решительно двинулся к лестнице, но Катя остановила его новым окриком:
— Стой!
Славик обернулся с первой ступеньки.
— Ну, чего тебе еще?
— Фотография у тебя?
— У меня. Отдать?
— Оставь себе. Узнай, кто это, и позвони.
— Слушай, мать, а не пошла бы ты...
— Узнай и позвони. Прошу тебя, как человека. Иначе я распишу ментам, как ты, вернувшись с разборки, устроил Верке сцену ревности в моей квартире и выволок ее за волосы, даже одеться не дал. Плащ вон порезал. И вообще, она ко мне прибежала от тебя прятаться, потому что ты ее обещал убить, если она машину поцарапает, а она нечаянно весь передок разворотила...
Славик одним рывком оказался рядом, сгреб в горсть свитер на ее груди и притянул Катю к себе, дыша в лицо мятной жвачкой.
— Ты, сука... — начал он, но Катя сделала короткое и энергичное движение коленом, и Славик, выпустив свитер, присел, шипя от боли.
— Я сука, — подтвердила Катя. — Если до утра не позвонишь, узнаешь, какая я сука. Пошел отсюда, ссыкун!
Славик медленно, с трудом распрямился, бросил на Катю многообещающий взгляд и ушел, немного неестественно передвигая ноги. Прежде чем последовать за ним. Катя обернулась, присела и быстрым движением оправила на Верке задравшуюся юбку.
Дома она, немного помедлив, повесила куртку на вешалку, набрала 02 и, только закончив разговор, упала лицом в кушетку и забилась в истерике.
Милиция приехала довольно быстро. Катя видела в окно, как подъехала машина, и, пока милиционеры возились в подвале, успела привести в относительный порядок и лицо, и мысли, так что, когда раздался звонок в дверь, она была готова к предстоящему разговору. Главным в этой ее готовности было неизвестно откуда пришедшее решение ничего не говорить об истории с фотографиями. Кате вдруг показалось очень важным добраться до человека с фотографии самой, особенно после того как погибла Верка.
Когда она подошла к двери, внизу за окном послышались улюлюкающие завывания подъехавшей машины “скорой помощи”. Почему-то этот звук еще больше укрепил Катю в ее решении.
За дверью обнаружился невзрачный человечек в мятом форменном плаще. На встопорщенных погонах кривовато сидели майорские звезды с облупившейся позолотой. Шагнув через порог, майор немного виновато улыбнулся и немедленно снял фуражку, обнажив обширную блестящую лысину, нелепо и смешно прикрытую одинокой прядью волос от виска до виска. Катя немного знала этого человека по тем нескольким рейдам, в которых ей довелось участвовать в качестве фотокорреспондента, и теперь не знала, радоваться ей или огорчаться. С одной стороны, майор Селиванов не был долдоном в погонах, а был, наоборот, довольно умным и интересным собеседником, питавшим большую склонность к молоденьким представительницам противоположного пола. Самым приятным в этой его склонности было то, что она, на сколько знала Катя, была чисто платонической. И потом, это был все-таки почти хороший знакомый.
С другой же стороны, именно в силу своих многочисленных положительных качеств, майор Селиванов был сейчас очень опасен для Кати, как бывал опасен для всякого, кто пытался обвести его вокруг пальца. Едва взглянув на него, Катя испытала сильнейшее искушение махнуть на все рукой, отказаться от своего плана, который и планом-то еще не стал, и выложить майору Селиванову все как на духу, полностью доверив ему свою дальнейшую судьбу. Но тут ей припомнились неестественно вывернутые Веркины ноги на сыром земляном полу и багровая полоса поперек шеи, припомнился собственный беспомощный ужас, когда она очнулась в мчащейся с самоубийственной скоростью машине, перекошенное злобой лицо водителя, когда он пытался во второй раз достать ее кулаком, и она придушила свой порыв, сделав тем самым первый осознанный шаг навстречу своей судьбе.
— Здравствуйте, Сан Саныч, — буднично сказала она, забирая у майора фуражку и вешая ее поверх своей куртки.
Майор на секунду замер от неожиданности, посмотрел на Катю, смешно моргая глазами, и, видимо, узнав, расплылся в улыбке.
— Надо же, какая неожиданность... Вас ведь Катей зовут, правда?
— Правда.
— Ну конечно! То-то же я смотрю, фамилия какая-то знакомая... Вы ведь фотограф, да? В этой, как бишь ее...
— В “Инге”. Уже нет, — сказала Катя, внутренне ахнув, пораженная памятью майора — ведь виделись они не более трех раз и даже ни разу толком не разговаривали.
— Возможно, это и к лучшему, — сказал Селиванов. — Ваша “Инга” мне никогда особенно не нравилась. Однодневка. Впрочем, боюсь, что вам сейчас не до отвлеченных разговоров. Где бы нам присесть?
— Пойдемте на кухню, — предложила Катя. — Кофе хотите?
— Весьма, — немного невпопад ответил майор, протискиваясь на кухню вслед за Катей.
— Извините, у меня беспорядок, — сказала Катя, беспомощно посмотрев на гору грязной посуды, громоздившуюся в мойке, и порадовавшись тому, что успела хотя бы убрать со стола следы “кофепития” втроем. О Славике она упоминать тоже не хотела. — Я не успела...
— Понимаю, — кивнул Селиванов. — Полагаю, вам будет удобнее рассказать все по порядку.
Катя подробно изложила майору подредактированную версию имевших место событий, старательно вымарав из нее и историю с фотографиями, и Славика с его пистолетом и “крайслером”, и, уж конечно, то, что Верка вышла навстречу своей смерти в той самой куртке, что висела сейчас прямо под майорской фуражкой. По этой версии получалось, что, проводив Верку, Катя стала смотреть в окно, чтобы помахать подруге рукой... “Нуну, — подумал майор Селиванов. — С шестнадцатого этажа...” “Возьми себя в руки, дура! — прикрикнула на себя Катя. — Шестнадцатый этаж!” ...То есть, не помахать, конечно, а просто посмотреть вслед. Когда Волгина не вышла из подъезда через десять минут, Катя забеспокоилась, решив, что Верка застряла в лифте...
— Ваш лифт часто застревает? — перебил ее Селиванов, что-то строчивший в блокноте.
— Не знаю, — пожала плечами Катя. — Я ни разу не застревала.
— А почему вы решили, что гражданка Волгина именно застряла в лифте?
— А что еще я должна была решить? Что у нее кошачий роман на лестнице? Простите...
— Это вы меня простите. В самом деле, когда не знаешь, что произошло, можно предположить все, что угодно. Итак?..
— Лифт был исправен, Верки... Волгиной в нем не было. Я спустилась вниз, увидела приоткрытую дверь подвала, растоптанный патрончик с губной помадой...
Она замолчала. Майор покряхтел, зачем-то подергал себя за ухо и спросил:
— А вы не заметили, у нее... у нее ничего не пропало?
— Сумочка, — сказала Катя и зачем-то добавила: — И плащ.
Ей вдруг стало невыносимо тошно от этого вранья, которое она наворачивала горами, в то время как Верку Волгину везли по городу в черном пластиковом мешке, а ее якобы пропавший плащ по-прежнему валялся там, куда его бросила Верка, даже ничем не прикрытый. Между прочим, подумала она, если майор невзначай заглянет в комнату, объясняться мне придется долго и, скорее всего, не здесь.
По просьбе майора она подробно описала сумочку и плащ, подписала протокол, и майор, не переставая извиняться и призывать не падать духом, скрылся за дверью. Катя проследила из окна за отбытием милицейской машины. “Ручкой ей помаши, идиотка”, — подумала она и обессиленно опустилась в кресло. На полу возле кресла обнаружилась вчерашняя бутылка из-под виски — пустая, и остатки Катиного джина, до которого они с Веркой вчера так и не добрались. Катя медленно свинтила колпачок и вылила джин в рот прямо из горлышка, как воду. За стеной опять пронзительно завизжала, вгрызаясь в бетон, электродрель деятельного соседа. Катя взяла бутылку за горлышко и швырнула ее в то место, откуда доносился звук. Брызнули осколки. Визг на секунду прервался, но тут же возобновился с новой силой.
— Замолчи, сволочь! — выкрикнула Катя.
Электродрель немедленно перестала визжать, и тут же в стену звонко ударил молоток. Тогда Катя легла на тахту и, повернувшись на спину, стала смотреть в потолок.
Предыдущий день прошёл в пустых хлопотах. Валерий Панин перевернул вверх дном все места, которые любил осчастливливать своим присутствием его давнишний недруг, но тщетно — Банкир как сквозь землю провалился, что подтверждало самые худшие подозрения Студента, форсированный двигатель “порша” с аппетитом жрал дорогой бензин, от улиц, светофоров, дверей и залов дешевых забегаловок и дорогих игорных домов рябило в глазах, целый день сменявшие друг друга рожи исподволь слились в некий собирательный образ — жующую харю с маленькими глазками и настороженно-хитрым выражением, но Банкира нигде не было, и никто его не видел со вчерашнего дня. Валерий подозревал, что некоторые из тех, к кому он обращался со своим вопросом, попросту врали, но ущучить их он был не в состоянии, а действовать силой не хотелось, да и было чересчур рискованно — дважды он замечал за собой милицейский “хвост”, но оба раза ему удавалось стряхнуть наблюдателей, пользуясь своим подавляющим превосходством в лошадиных силах. Тем не менее, хоть и весьма неуклюжая, слежка нервировала, и Валерий решил, что этого Селиванова хвалили не зря: что-то такое он заподозрил, несмотря на представленное ему железное алиби. С другой стороны, это мог быть и не майор вовсе, а все тот же Банкир, решивший, наконец, довести дело до логического завершения.
