Макс Коллинз - На линии огня. Слепой с пистолетом
— А что же правда?
— Никсон и я, мы с ним шикарно уживались, этакая любовная парочка. А с кем я бодался не на шутку, так с его тупоголовым главою администрации.
— Холдеманом?
— Именно, «Бобом» лично. Сарджент напоминает мне его до зубной боли, — он смотрел на свои руки и клавиши, и воспоминания приходили к нему, и он делился ими с ней. — Однажды, во время предвыборных встреч в Бостоне, Холдеман приказал мне разогнать протестующих. Не хотел, чтобы телевизионщики снимали их. Я отказался.
— Отказался?
— Я ему кое-что напомнил.
— Что?
— Ну то, что мы свободная страна. Я объяснил ему, что это будет во всех газетах.
Она тепло рассмеялась:
— Готова поспорить, что после этого Боб точил на тебя зубы.
— Постоянно, постоянно, — и он стал наигрывать «Тебе неплохо было бы пойти со мной домой».
— Так это был Холдеман, кто обвинил тебя, что ты недостаточно улыбаешься?
— В точку, — подтвердил он, — и однажды заявил мне: «Агент Хорриган (он всегда подчеркивал это хорь, хорек) — я приказываю тебе чаще улыбаться». Боже. Он еще и «приказывает». Поэтому я уставился на него взглядом удава.
И он изобразил каменное выражение лица, и она захихикала, закивала головой, и ее рыжеватые сверкающие волосы заплясали.
— А потом он говорит: «Мистер, когда я говорю с вами, я президент».
— А я ответил: «Президент? А почему же вы больше похожи на хорька в плохом костюме, сэр?»
Смех не утихал:
— Хорошая концовка: «сэр». Классно, Фрэнк.
Он улыбнулся, подняв брови:
— А на следующий день они перевели меня в отдел охраны зарубежных гостей. И первым мне достался Фидель Кастро, когда он приехал в ООН.
— Ой! — воскликнула она.
— Вот тебе и ой. Один из самых заклятых наших врагов. Ой, как же я хотел подарить пулю сукину сыну.
— Грязное дело, но…
— А знаешь, я потом узнал, что ЦРУ готовило покушение на Фиделя, и как раз в это время. Дьяволы, могли бы просто обратиться ко мне.
Она подняла бокал с шерри:
Давай за бюрократию.
Он улыбнулся, убрал правую руку с клавиатуры и, подняв свой бокал «Джеймсона», чокнулся с ней. Затем он отпил мягкого ирландского виски и заиграл новую вещь — «Я привык к твоему лицу», придавая ей прекрасную джазовую инструментовку.
Фрэнк… почему ты никогда не надеваешь темные очки, стоя на посту? Даже рядом с лимузином ты бежишь с глазами, открытыми солнцу.
— Прямой свет всегда трудно выдержать, — сказал он, — но в очках я утрачу свой взгляд, а это мое секретное оружие.
— Правда?
— Правда. Мне нравится, что все эти сраные гордецы готовы увидеть мои белки. Я бы хотел, чтобы они всегда знали, что есть кто-то, может быть, хуже, чем они сами.
Он перестал играть, и вновь на лице его застыла сверхнапряженная маска.
— Ого, — вскрикнула она, отступая, — от этого молоко скиснет, парень.
— Попробуй сама. У тебя получится.
— О’кей, — согласилась она, качая головой, поблескивая волосами, настраиваясь. Затем она уставилась на него тяжелым угрюмым взглядом и расхохоталась через пару секунд.
— Неплохо, — отметил он, — молоко не закиснет, но ты растешь. Со временем, думаю… ты заткнешь меня за пояс.
— Ладно, ладно… Дай я еще попробую, — она пригладила волосы, расправила плечи, прочистила горло, настроилась мысленно, и выстрелила в него ледяным немигающим взором. Он ответил ей тем же.
И тогда что-то произошло.
Лед в ее огромных карих глазах растаял и обратился в огонь, сначала тлеющий, а потом яркий и сильный, ее губы задрожали, его лицо приблизилось к ее, и он уже готов был поцеловать ее, когда она резко отвернулась, точно в смущении.
Он вновь опустился на стульчик около рояля.
— Почему, агент Рейнс, тебе стыдно?
— Пошел ты, Хорриган.
— Мне показалось, что это неплохая идея.
Она хотела рассердиться, но вместо этого paccмeялась.
— Ты невыносим.
— Нет. Я неподъемен. Заруби на носу. А чего ты, собственно, испугалась?
Она подняла одну бровь, откинулась от рояля и выпрямилась.
— Боюсь… сделать ошибку. Очень серьезную. Спокойной ночи, Фрэнк.
Она собралась и пошла прочь медленно через почти пустой холл.
— Посмотри, милая, милая, — думал он, — обернись ко мне, сейчас…
И она обернулась. Мимолетный взор, смущенный: трудный взор. Но именно он и был нужен.
Он пошел за ней через вестибюль, где она кивнул агенту, стоящему на посту. Он догнал ее уже в лифте, вошел в него, когда тот готов был уже тронуться. Он стоял рядом с ней, пока двери закрывались, потом повернулся к ней.
Сначала ему почудилось, что в ее глазах был гнев, но потом он понял, что это нечто другое, и он прижал ее к себе. Она будто бы попыталась освободиться, но глаза ее уже полузакрылись, и она казалась почти пьяной, когда произнесла: «Все к черту». Но она не была пьяна, ее охватил жар случившегося, и она поддалась ему. Его губы нашли ее, и они прижались друг к другу в отчаянном порыве.
А потом ее губы попытались освободится от его губ она пыталась прервать поцелуй и заговорить с ним наконец, она тревожно замычала, и он опомнился и увидел ее брови, взвившиеся вверх, и ее палец, указывающий на индикатор этажей.
И когда через секунду эти двери отворились на следующем этаже, являя агентов Билла Уоттса и Мэтта Уайлдера, ожидающих на площадке и обсуждающих компьютерный график, агент Рейнс стояла у одной стены лифта, а агент Хорриган у другой. Оба были подтянуты и невозмутимы, выходя наружу и приветствуя своих коллег.
— Билл, — сказал Хорриган сдержанно, но сердечно, — Мэтт.
С некоей горечью Уоттс подал Лилли листок — «Расписание на завтра».
— Спасибо, — поблагодарила она. — Доброй ночи, джентльмены.
И она проворно пошла прочь по коридору одна.
Уайлдер держал лифт открытым, пока Уоттс передавал Хорригану экземпляр распорядка и пока тот не вышел наружу. Хорриган проследил, чтобы было видно, как он проходит в холл в противоположном направлении от комнаты Лилли, пока двери лифта не закрылись.
Ему не пришлось стучаться. Она ждала его у дверей. Она закрыла дверь на ключ и на задвижку за ним и выключила свет и отдала себя в его руки, и он поцеловал ее сильнее и темпераментней, чем в первый раз.
И вскоре на пол гостиничного номера Лилли полетели его и ее одежда и снаряжение: ботинки и револьверы, наручники, микрофоны, рубашки, пара пуленепробиваемых жилетов.
— Не забудь про свою автоматическую дубинку, — хитро сказал он.
— А ты про свою, — ответила она с немножко противной улыбочкой и цапнула его за ухо, пока он расстегивал ремень, молнию, пока его брюки скользили на пол. Она уже была только в белье, и он взял ее на руки, мягче, чем раньше, но не менее страстно. Он опустил ее на кровать, лаская ее губы своими, его поразила и взволновала ее жажда и страсть, которая казалась сильнее, чем его, и она уже была под ним, нежно глядя на него, и он почувствовал то, что не чувствовал уже многие годы и не зерил, что может чувствовать это, зазвонил поганый телефон.
Ее лицо напряглось: выражение сожаления или что? Конечно, не стыда… Он откатился, давая ей дорогу к аппарату. Она села на краю кровати, спиной к нему и сняла трубку.
— Рейнс, — произнесла она профессионально хладнокровно. Некоторое время она слушала молча. Кивнула. Кивнула еще раз: «Конечно, сейчас спущусь».
Она повесила трубку на рычаг, не поворачиваясь к нему, сказала:
— У Путешественника проблемы в Висконсине. Последние события обязывают нас отправиться в Милуоки завтра утром.
— Лилли…
— Уоттс хочет видеть меня. Сейчас.
Он приподнялся, нежно прикоснулся к ее плечу, но она отшатнулась, встала и также спиной к нему, наклонилась и быстро подобрала свою разбросанную одежду и амуницию Секретной службы. Она не запиналась, выбирая свои предметы среди его, но пара мелочей все-таки выпала из ее рук по пути, придав еще более неловкости ее неуклюжему походу в ванную.
Лилли ни разу не взглянула на него.
Но она все же остановилась, промолвив:
— Фрэнк… Это неправильно. Это просто слишком сложно… Черт!.. Прости меня.
Она закрылась в ванной, Хорриган сел на постели, расправив подушку за собой и положив обе руки за голову, локти наружу. Он грустно улыбнулся сам себе, покачал головой, повторяя: «Да, Лилли, милочка, сложно, но как замечательно».
Он посмотрел на закрытую дверь ванной, встал с постели, оделся и вооружился. А потом он кое-что заметил.
Она непреднамеренно ухватила одну его вещь с собой, и это заставило усмешку исчезнуть с его лица, и он вновь улыбнулся. Ему нужно только дождаться подходящего момента, чтобы указать ей на промах.
Она прихватила его автоматическую дубинку.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лири находился у себя в похожей на приемную офиса квартире в стороне от рабочего стола, сидя в своем мягком кресле, смотря свой переносной телевизор и поедая ложкой приготовленные в микроволновой печи спагетти из единственной в доме консервной банки, когда дикторша объявила, что
