Кирилл Казанцев - В негодяя стрелять приятно
– Я сюда не каждого пускаю, – почему-то шепотом заговорил Жадоба, набирая код на входной двери. – Тут у меня лучшие из лучших. Пользуйся моментом – рабыни.
Оказавшись в полутемном коридоре, Жадобин негромко хлопнул в ладоши, и от этого хлопка загорелся свет. Бандюган радовался этому, как подросток.
Изнутри дом выглядел странно. Коридор вывел в холл – высокий, на два этажа. Поверху шла галерея, а вдоль нее одинаковые, как в гостинице, двери, только без номеров. На них белели таблички с женскими именами.
В холле стоял огромный, безвкусный огненно-красный диван, на котором одновременно могло расположиться человек пятнадцать. Жадобин сбросил пиджак и плюхнулся на мягкие красные подушки.
– Впечатляет? – Задрав голову, он посмотрел на переливающуюся подвесками хрустальную люстру.
– Почти как в метро.
Жадоба пошарил рукой, отыскал пульт и вдавил кнопку. На стене под галереей засветился большой жидкокристаллический экран.
– Ты меня сюда «сеансы» смотреть привел? – Ларин наблюдал на экране, как одна за другой на подиум с шестом выходят молодые женщины.
Несколько томных, непристойных движений, сброшенный лифчик, поворот на триста шестьдесят градусов…
– Любую выбирай, – предложил Жадоба. – Только трех последних здесь уже нет. Отправил за кордон. Надоели.
А выбрать было из чего – семь обнаженных тел на любой вкус. И худые с узкими бедрами, и задастые, блондинки и брюнетки, даже одна мулатка лет двадцати с остроконечными и большими, как шлемы средневековых витязей, сиськами. Делала она все то же, что и другие девушки: прогибалась, трясла бюстом, посылала воздушные поцелуи. Но Андрей видел не это, а только ее глаза: большие, карие, на дне которых таились одновременно тоска и ненависть.
– … шире на мир смотри. Теперь все это только бизнес и ничего личного… – вещал Жадобин. – Выбрал?
Ларин взял пульт, вернул запись на мулатку и выставил стоп-кадр. Цветное изображение подрагивало на экране.
– Вот эта.
– На экзотику потянуло? А по мне – худая, и задницы у нее совсем нет. Мне такую надо, чтобы подержаться было за что…
– А мне нравится.
Жадобин выдвинул ящичек, укрепленный под журнальным столиком, пошарил среди ключей с массивными брелками, наконец, вытащил нужный. На брелке чернело имя – «Вера».
– Иди, развлекайся. Или, может, все же в бассейне поплещемся?
Андрей взял ключ. С каким удовольствием он придушил бы Жадобу! Прямо здесь, собственными руками. Или хотя бы несколько раз врезал ему по морде. Но сейчас Ларин не принадлежал самому себе и должен был поступать так, как поступил бы настоящий Сивый.
Вдвоем они поднялись по крутой деревянной лестнице на галерею. Хрустальная люстра висела так близко, что до нее можно было дотянуться рукой. За некоторыми из дверей царила тишина, из-за других доносились тихие звуки работающих телевизора, радиоприемника. Жадобин подвел Андрея и ткнул потным пальцем в белую табличку: «Вера».
– Если чего-то делать не захочет, ты ей сразу в морду, – посоветовал он. – Девка с характером, еще не обломалась.
– Товар испортить не боишься? – прищурился Ларин.
– На ее черной морде все равно синяков не видно.
Сказав это, главарь банды сунул в руку Андрею початую бутылку виски и двинулся дальше. Шел неровно, то и дело хватался за перила. Остановившись на повороте галереи, открыл ключом дверь. Из комнаты тут же женский голос неискренне и развязно произнес:
– Вау! Пупсик пришел…
И тут же в галерею выбежала, в чем мать родила, пышнотелая блондинка и принялась расстегивать рубашку на груди у Жадобы. Тот похлопывал, пощипывал ее объемные ягодицы. Розоватое тело вздрагивало, словно студень на тарелке. Жадобин обернулся через плечо и подмигнул Ларину, а затем захрипел, захрюкал, принялся лапать пышногрудую блондинку. Та издала воинственный клич, повисла у него на шее и обхватила ногами.
– Дура, мля! – только и успел выкрикнуть Жадоба, не удержался на ногах, и сладкая парочка рухнула в распахнутую дверь.
Послышался женский визг и животный хохот главаря банды. Дверь так никто и не стал закрывать.
Андрей глубоко вздохнул, преодолевая отвращение. Ему казалось, что все в этом доме – сальное, липкое: перила, поблескивающие лаком, идеально отшлифованный пол… Но особенно мерзко ему было прикоснуться к дверной ручке, круглой и золоченой. В ней отражалось его собственное лицо, искаженное кривизной металла. Выпученные глаза, нос напоминал огромную картошину, а губы распухли, словно после сильного удара.
«Боже мой, – подумал Андрей, – всего несколько дней, а я уже превратился черт знает в кого. Лишь бы все было не зря».
Он вставил ключ в замочную скважину и провернул его. Дверь оказалась заперта на два оборота. Но даже после этого Ларин не сразу нашел в себе силы открыть ее и переступить порог. Он с омерзением ожидал услышать такой же животный возглас «Вау» и даже начинал жалеть, что выбрал именно мулатку.
Тихая радиомузыка за дверью смолкла. Послышался легкий шорох, шаги. Благодаря натренированному слуху Андрей сразу же понял – мулатка уже стоит напротив двери. Ларин знал, как бы повел себя на его месте настоящий Сиваков. Но иногда он всецело доверялся интуиции и поступал не так, как подсказывал ему разум. Андрей мог предположить, что бы сказал на его сомнения Павел Игнатьевич Дугин – мол, выбрось все глупости из головы, ты сейчас не «боевое копье» тайной организации по борьбе с преступностью в высших эшелонах власти, а актер, и все, что произойдет, – это всего лишь твоя роль. Но Ларин предвидел, как бы он возразил шефу: «Роль ролью, но чувства-то никуда не спрячешь. Ощущения, поступки – все они реальны. Самого себя не обманешь».
Он провернул золоченую ручку, и дверь, как показалось ему, сама собой открылась. Вера стояла между широкой двуспальной кроватью и порогом. Темная кожа мулатки резко контрастировала с белоснежным махровым халатом. В реальности она выглядела даже моложе, чем на видеосъемке: лет восемнадцать-двадцать. Черты лица почти европейские. Даже губы, и те не были пухлыми. Девушка смотрела на Андрея испуганно, как затравленный зверек, понимающий, что никуда ему от хищника не деться.
По галерее раскатился визг, хохот Жадобина, послышались шлепки по голому телу. От этих отвратительных звуков чужой жизни одновременно вздрогнули и мулатка, и Ларин. Девушка отступила на шаг, Андрей вошел и закрыл дверь на ключ.
– Музыку включи, – негромко произнес он.
Ларин уже не понимал – слышит ли визг и хохот в реальности или их отзвук просто стоит у него в ушах и давит на мозг?
Девушка, не сводя настороженного взгляда с Андрея, подошла к приемнику – старому японскому батону-двухкассетнику – и щелкнула тумблером. Зазвучал русский шансон – «Владимирский централ, ветер северный…»
– Другую станцию, – сухо, без всяких эмоций произнес Андрей, хотя на самом деле ему хотелось просто плюнуть себе под ноги: сыт он уже был и северным ветром, и блатной романтикой.
Тонкие пальцы мулатки провернули колесико, русский шансон сменился англоязычной попсой. В этой музыке Ларин особо не разбирался, даже не узнал исполнителя.
– Следующую.
Вращалось колесико, одна FM-станция сменяла другую. Но каждая новая мелодия еще больше раздражала Андрея. Ему хотелось схватить приемник, бросить на пол и растоптать ногами. Мулатка переспрашивала лишь взглядом. Теперь уже и Ларин отвечал ей глазами – нет, не то. Когда на шкале оставалось несколько сантиметров, внезапно из динамиков полился умиротворяющий джазовый блюз. Девушка приподняла руку над приемником, Андрей кивнул – мол, то, что можно слушать. И хоть музыка звучала не очень громко, но в ней потонули женский визг и хрюканье Жадобина, они словно перестали существовать.
– Меня зовут Вера, – произнесла мулатка неожиданно низким грудным голосом. – Я тоже иногда слушаю эту станцию. Но ты первый, кому она понравилась.
Ларин не ответил. Слово «первый» тут же врезалось ему в память – именно тем, что прозвучало оно в абсолютно неуместной ситуации. Андрей буквально кожей ощущал то, что творилось в этой комнате до него. Воображение рисовало всех тех уродов, которые прошли через эту огромную кровать и дышали этим спертым воздухом. Возможно, и девушка поняла, о чем думает сейчас Ларин. Она, продолжая смотреть ему в глаза, подошла к зарешеченному окну и приоткрыла фрамугу. А затем, склонив голову набок, прислушалась к музыке – стала чуть заметно покачиваться в такт блюзовой мелодии. Движения становились все более уверенными, переходя в неторопливый танец.
Мулатка выверенным движением дернула пояс – тот белоснежной змеей соскользнул на паркет к ее босым ногам – и распахнула полы халата.
«Это всего лишь моя роль, – принялся твердить себе в мыслях Ларин, – роль, которую я должен исполнить. И больше ничего. Никто не заставляет тебя испытывать какие-либо чувства. Ты просто смотришь пошлое кино. Вот и все».
