Алексей Туренко - Джихад одинокого туриста
– Неохота возиться.
Миша пожал плечами и задрал голову, разглядывая темнеющее небо. Я закурил, чувствуя, как усиливается желание прилечь. Ужин стал последней каплей.
– Нам слишком везет, – не отрывая глаз от небосклона, сообщил бух в пространство. Я склонялся к тому же мнению, но промолчал – лень.
– Война вместо отдыха? – открыл рот Саша. – Ну ты скажешь…
– Я не про то.
– А про что?
– Отбились, вооружились…
– И что?
– У нас – две царапины, у них – двадцать трупов.
– Пройдись по берегу, – не выдержал я.
– Зачем?
– На наши потери посмотришь. Там их до хрена лежит…
– Это к чему?
– Мало мы гоблинов набили. Счет еще равнять и равнять.
– Предлагаешь задержаться? – донеслось от ярославских.
– Для начала – отдохнуть. – Язык едва ворочался. День был слишком длинным и насыщенным. И еще не кончился. – Пойду прилягу. Когда придет лодочник – я в номере.
Встав с лавки, я поплелся в отель.
Не встретив ни души, я дошел и, толкнув дверь, вошел. Внутри было сумрачно и пусто. Сквозняк ворохнул занавеску. Тонкое запястье смахнуло тряпку, явив медсестру в открывшемся проеме. Черт, я и забыл – у меня же гостья.
В серых глазах мелькнуло выражение шлюхи, разглядывающей девственника.
По хрен. Спать.
Кроссовки и автомат остались у двери. Когда я дошел до кровати, на мне оставались только джинсы. Сев на край, я пару секунд размышлял – снимать – нет? В зад!
Рывком подтянувшись, я улегся в полный рост и, отвернувшись к стене, пробормотал:
– Я вздремну. Сходи пожуй с ребятами. Там, у входа.
В следующую секунду, проваливаясь в сон, я почувствовал, как со спины ко мне прижимается гибкое и решительное тело. Меня перевернули и молча впились в губы.
Секундное замешательство. Горячий, требовательный рот. Я повернулся к ней, чувствуя, как срывается пружина. В голову бухнула кровь. Смыв усталость и мысли, она устремилась вниз, завершая мое превращение в животное. Треск сдираемой одежды, лязг расстегнувшейся пряжки, пронзительный кроватный скрип.
Частое дыхание, рычание, всхлипы – исступленный животный секс. Я вбивал ее в койку. Распятая задыхалась, поглощая мою ярость и страсть.
Тело подо мной напряглось.
– Ааах!
Стон перешел во всхлип. Пальцы впились в спину. Пронзающий толчок и оглушающий, концентрированный, как кислота, эмоциональный выплеск.
Страсть ушла, оставив пустоту. Странно – мне полегчало. Ушла усталость, злость.
Сев на кровати и слыша ее успокаивающееся дыхание, я не знал, что сказать. Пожалуй, сейчас это лишнее.
Поцеловав мокрую щеку, я встал и, стараясь не глядеть в сторону темного на светлом, молча оделся. Неловкое молчание затягивалось.
– Прощай, – донеслось с кровати.
Кивнув, я вышел. Оплатив дар комочком слизи. Торгаш.
20.50.
Всякая тварь после соития печальна. Мужская – тоже, но недолго. Выйдя в боковой проход и отлив в кустах, я подошел к подъезду в хорошем настроении. Пусто в яйцах – легко в голове.
Народу убавилось – закончив с ужином, большинство разошлось коротать время в семейном кругу. Терминатор опять взгромоздил в кузов целлофановый стул, засев сверху сонным филином.
Подойдя к пикапу и облокотившись о борт, я задрал голову. Бледный рог луны всплыл над побережьем – в небесах намечалась тихая южная ночь. В кустах заверещала запоздалая пичуга.
– Выспался?
– Ага, – развивать тему не хотелось. – Кэп не появлялся?
– Пока нет.
Из дверей вышел бух с пачкой наличности.
– Что несешь?
– Несколько лет безбедной жизни, – философски отозвался Майкл.
– Предпочел бы просто жизнь. Безбедная плохо влияет на сон и совесть.
– Что есть жизнь?
– Наложение характера на обстоятельства, – донеслось сверху.
Еще один философ.
– Загвоздка в вашем характере, юноша, – продолжил логическую цепочку бух. – Работайте над собой. Кстати, а где наш морской волк?
И этот туда же.
– Еще не подошел. И не спеши с его безбедной жизнью. В этих краях предоплата – дурной тон.
– Понял, – заключил Миша, пряча пачку. – В каком составе двинем?
– В минимальном.
– А как?
– Лодку бы… – вслух помечтал я.
– Может, на пикапе? – вернул на землю Терминатор. – Дождемся темноты и тихо двинем нижней дорогой. Ночи темные, арабы – пуганые.
– Звучит заманчиво…
Захрипела рация.
– В отеле!
Саша нагнулся, беря ее в руки.
– На связи. Что у вас? Прием.
– Местный. Оружия нет, – доложил безликий простуженный голос. И после паузы добавил: – Прием.
– Наверно, капитан. Пропустите.
– Понятно, – рация затихла.
Мы втроем повернулись в сторону дорожки. Знакомая фигура, напряженно озираясь, вышла из густых сумерек. Подняв руку, я шагнул навстречу.
– Привет.
Кэп, узнав меня, выдохнул:
– Здравствуйте.
– А где семья?
– Можно посмотреть деньги?
Предусмотрительный.
– Можно.
Казначей вытянул из кармана сверток.
– Смотри.
Белки кэпа блеснули и пропали – он склонился перед пачкой.
– Можешь пересчитать. Но на руки получишь после погрузки.
Зашелестела бумага.
В темных дверях обозначилась движуха – весть о прибытии морехода пошла в массы. Кэп приподнял голову и мельком оглядел людей. Успокоившись видом детей и женщин, он вернулся к пересчету.
Мы ждали. Закончив, он со вздохом отдал деньги.
– Все в порядке. Я приведу свою семью. Это быстро.
Саша соскочил с кузова.
– Я провожу.
Глава 14
Вторник. Ночь, 22.10.
Мечта сбылась – я катил на «Прадо» по приморской улице. Теплый ветер навстречу, рокот восьмерки под капотом – формальные признаки были налицо. Имелись и нюансы – выбитые стекла «по кругу», вооруженные и встревоженные рожи в салоне, гранатомет у ноги. И навязчивая арабская мелодия, доносящаяся из темноты.
Трофей пришлось взять вместо пикапа – путь планировался в один конец, а пикапы с пулеметами не растут на деревьях. Хотя он был предпочтительней – джип уступал во всем, кроме мощи.
Рассевшись и прикинув секторы стрельбы, будущие участники автопробега, не сговариваясь, вылезли, принявшись за наведение порядка. Битье триплексов оказалось нелегкой задачей. Японское стекло крошилось и гнулось, не желая сдаваться, в конце концов уступив японской же матери и отечественному упорству. Стоп-сигналы сопротивления не оказали.
Без стекол «Прадо» выглядел забавно.
Мы повторно разместились в салоне. Совсем другое дело! Обзор и обстрел достигли абсолюта. Амбразура на месте лобового стекла так и манила пальнуть. Пробное включение зажигания, вызвавшее тихий рокот движка, не глушило тихий разговор у машины и хруст осколков под задницей.
Пара ярославцев, разместившись сзади, стиснула меж собой сопевший предмет особой заботы в арафатке. Еще один уроженец Верхней Волги, наконец снявший золотой обвес, уселся на место переднего пассажира, пристроив между ног автомат и трубу РПГ. В ходе короткого спора с буйными ярославскими хлопцами мне удалось убедить их вынуть из ствола почти взведенную гранату – пальба из салона обещала быть фатальной. В качестве утешительного приза пришлось загрузить в салон пяток оливковых палок с набалдашниками, с корнем выдрав для этого передний подлокотник. Терминатор, сосватавший их нам, утверждал, что это – осколочные. Не зная арабского и матчасти, пришлось верить на слово. К счастью, танки тут пока не водились.
Хлопнув о чью-то подставленную ладонь, я вполголоса произнес: «Двинули», отпуская тормоз. Качнувшись на «лежачем полицейском», «Тойота» выехала из проезда и, потушив габариты, нырнула в страшноватую темноту.
Могучий движок тащил на холостом ходу, почти не издавая звуков. Шуршание толстых покрышек заглушало тихое урчание мотора. Члены экипажа оживленно вертели головами, вглядываясь и вслушиваясь в экзотический пейзаж. Электричество отключили не везде. Кое-где темнота нарушалась проблесками света и, как оказалось, даже кипела жизнью – далекие звуки арабских мелодий, иногда – чьи-то вопли. Придерживая руль, я вглядывался и вслушивался в темноту, стараясь не задерживаться глазами на редких огнях, пробивающих густую зелень.
Завидев за деревьями молчаливую, темную громаду первого отеля, я притормозил. Восемь этажей здесь и сейчас казались небоскребом. Похоже, брошенным – ни огонька, ни звука. Кажется, появился повод для гордости. Отселение беспокойных соседей означало – у нас появилась репутация. Дорога выглядела обманчиво пустой и безобидной. Черный асфальт, звездное небо и мягкие очертания деревьев обрисовывали четыре плоскости темного коридора, уходящего в бесконечность. Три горевших фонаря бросали косые отблески на дорогу, делая ее полосатой.
– Ну что – помолившись, напрямую? Или ищем окольную тропу?
Кэп воспринял призыв к молитве чересчур буквально:
– Сейчас нельзя умирать!
