Лев Пучков - Полигон смерти
Умиротворенный и расслабленный, я не стал спорить с Коробовым, намекнув только, что это всего лишь эскиз, а в Москве я сделаю полноценный портрет маслом, выставлю его на вернисаж и вот тогда уже прошу любить и жаловать…
Нинель, однако, яростно вступилась за меня: по делу ничего путного не сказала, но благополучно засыпала Коробова аргументами в формате «сам дурак» и в качестве особо веского довода присовокупила:
— Слышь ты, хмырь: сначала сам нарисуй Катьку, а мы посмотрим, как у тебя выйдет! Критиковать все мастера, а ты сам попробуй!
Коробов гордо заявил, что он не портретист, а мастер плаката и с его специализацией нельзя рисовать Катю, ибо это будет натуральное кощунство по отношению к ТАКОЙ натуре.
Общество восприняло это заявление как добровольный «слив» и дружно освистало моего оппонента.
Получив такую тотальную обструкцию, Коробов обиженно поднял руки:
— В таком случае прошу считать, что я полный профан в ИЗО и ничего не понимаю в портретах. Всё, я пристыженно умолкаю…
Должен заметить, что бас-профундо слово держать умеет: он молчал весь вечер, сидя в уголке и грустно созерцая сполохи фейерверков за окном. Между вторым и третьим бокалом наливки я ещё вполне осмысленно воспринимал обстановку, так что чувствовал некоторую неловкость и поглядывал в сторону унылого мастера плаката, скажем так… несколько виновато.
Наблюдательный Виталик заметил это и язвительно пробурчал:
— Вы что, чувствуете неловкость? В смысле, «понаехал тут варяг и порушил весь местный уклад»? Не стоит, уверяю вас! Он заслужил это.
— Но, понимаете… Я ведь и в самом деле…
— А! Может быть, вы полагаете, что это некое глубокое трансцендентальное переживание? Вы почти не ошиблись, только это явление несколько иного плана. Я вам скажу, что это такое, я знаю этого типа с детских лет. Видите ли, Александр, это… это глубокое самолюбование. Это крайний эгоцентризм, плавно перетекающий в солипсизм. Я вам переведу, что значит эта загадочная грусть: «Вы все меня недостойны! Не мешайте мне, я любуюсь собой! Не прикасайтесь ко мне, Великому, пойдите все вон!»
С того момента, как Коробов принял обет молчания, в нашей компании воцарились мир и относительная благодать. Относительные — это потому что Коробов никуда не делся, он был рядом и безмолвно сочился тяжёлой энергетикой, направленной преимущественно на меня.
Я находился в центре внимания, старался по мере сил быть скромным и посконно-кондовым, а как получилось на деле, не мне судить, но вроде бы всё было гармонично и естественно. После третьего бокала мне уже было так хорошо, что даже в своей родной компании в «Шалаше Мусагета» вряд ли было привольнее и комфортнее. Кроме того, в «Шалаше» я числился на общих правах, а тут оказался этакой столичной знаменитостью.
До прихода Кати ничего особенного не происходило, разве что заметил некую забавную дуэль между расхристанным рокером и старушкой в чёрном. Мы все оживлённо беседовали, а рокер добровольно взял на себя заботу о фоновой музыке и постоянно втыкал в проигрыватель диск со сборником металлических баллад. Запустив «The Unforgiven», он включался в беседу, а через пару минут старушка под шумок ставила свой диск с «Judas Priest». Пока звучали первые такты «Painkiller», старушка успевала лихо сплясать, загораживая дорогу к проигрывателю, а когда спохватившийся металлист таки оттаскивал её от стереосистемы и вновь ставил свой диск, она расстреливала нас указательным пальцами, весьма аутентично изображая звуки выстрелов — «ты-дыщщ!!!» «ты-дыщщ!!!».
Публика на эту возню внимания не обращала. Наверное, это было для всех обыденностью, а я сделал вывод, что у бабушки в чёрном явные проблемы с головой и надо с ней того… поосторожнее.
* * *Вскоре пришла Катя, груженная внушительным тортом и пакетами с конфетами: подарками от спонсоров конкурса.
Компания встретила арт-мастера восторженными возгласами, а Нинель отправилась на кухню за чайником (я заметил, что кроме Нинели на кухню никто не ходит, видимо, для всех прочих это некая заповедная зона).
Пока Катя разоблачалась и выкладывала сладости, я критически смотрел в огромное настенное зеркало, пытаясь оценить своё состояние.
Увы, толком так и не оценил. В зеркале покачивалось и расплывалось нечто опухшее и невнятное, но уже без тампонов в носу, видимо, потерял где-то.
Вот это химия! Хмм… Оказывается, местная наливка имеет интересный эффект.
Де-юре я пьян чуть меньше чем в стельку: всё вокруг плавает и качается, я как будто под водой, в висках слегка постукивает, а звуки окружающего мира заходят в меня через макушку, а не через уши, причём с заметным опозданием — движения губ окружающих не совпадают со «звуковой дорожкой».
Де-факто я мыслю вполне здраво и ясно и даже с ходу придумал модель поведения, которая в этой непростой ситуации, пожалуй, была единственно верной.
Модель была такая: «стыдливое отстранение».
Я пьян, что само по себе огромный минус в глазах любой приличной девушки, кроме того, я отвратительно выгляжу (даже без тампонов — ещё тот уродец). В связи с этим мне стыдно и неловко перед Катей, и как человек чрезвычайной скромности я не стремлюсь в таком состоянии навязывать ей своё общество. Я стыдливо отстраняюсь по примеру унылого баса-профундо и отдаю всю инициативу в Катины руки. Захочет общаться — пожалуйста, не захочет — нормальное желание, я бы и сам с таким пьяным крокодилом не стал любезничать.
Методика сработала. Катя выпила наливки, подсела ко мне поближе и стала живо интересоваться, что занимательного произошло в её отсутствие, и как я нахожу местную «культурную элиту». Понемногу мы разговорились, быстро нашли общий язык и вскоре у меня было такое чувство, что мы с Катей давно знакомы и у нас масса точек соприкосновения.
Я с глубоким удовлетворением отметил, что у нас с Катей вполне многообещающие перспективы: если девушка позитивно воспринимает меня, такого страшного и пьяного, то что будет, когда я протрезвею и обрету нормальный вид? Думаю, всё будет как нельзя лучше.
Мой унылый оппонент так и хранил гордое молчание и старательно от нас отворачивался, наполняя окружающее пространство флюидами презрения и скорби.
Что ж, извини, дружок, но… ты должен объективно оценивать себя и свои позиции в этом мире.
Эта девушка не для тебя. Прими это как данность. Ты уж стар, ты уж сед, с ней тебе не… Пфф… В общем, ты не выдерживаешь никакой конкуренции с таким московским принцем, как я, — даже слегка побитым и опоенным местной химией на сливах… Икхх! Ой…
Катя немного «потусила» с нами, час или больше, время не считал, не до того было. Мы с ней даже разок станцевали: металлист удружил, откопал где-то вечнозеленый «Клён», поставил и торжественно объявил:
— Дамы приглашают кавалеров!
Не помню, приглашала меня Катя или я сам проявил инициативу, но пока «шумел клён», мы потоптались в толпе, стеснительно прижимаясь друг к другу, и это было прекрасно. Совсем как на школьном вечере, впервые в жизни с девочкой из параллельного, с которой до сей поры только тайком обменивался взглядами и смущённо краснел при этом. В общем, романтика и ностальгия — спасибо местным рокерам.
* * *После танца Катя неожиданно засобиралась домой. Я решил было, что это на неё так повлияли пять минут в обнимку со мной, и чуть было не впал в депрессию, но Нинель успокоила: Катя весь день на ногах, очень устала, переела сладкого, её тошнит, болит живот и, кажется, даже небольшая температура. Так что ей в самом деле лучше всего сейчас пойти домой, а Нинель её проводит.
Что ж, раз врач так говорит… А нельзя ли мне тоже пойти провожать Катю?
Нинель сказал, что это не обязательно. У них тут не шалят, девушки без опаски гуляют по улицам в одиночку, и Катя живет совсем рядом. Но если я настаиваю…
Разумеется, я настаиваю!
Мы пошли в прихожую, Кати там не было, но из санузла (здесь он совмещенный, это я заметил, когда Нинель обрабатывала мои раны) доносились вполне характерные звуки. Что ж, в самом деле тошнота, а я-то уже начал подозревать, что это всё придумано, чтобы отвязаться от меня.
Спустя несколько секунд в прихожую следом за нами этаким живчиком вывалился Коробов и принялся перебирать вещи на вешалке.
— И куда это ты намылился? — подозрительно спросила Нинель.
— Домой, — Коробов прервал обет молчания. — А тебе какое дело?
— Ну уж нет, вот это ты напрасно, — решительно заявила Нинель. — Поворачивай оглобли, без тебя как-нибудь обойдёмся.
— Попрошу не вмешиваться в мою личную жизнь! — с достоинством прогудел Коробов. — Я свободный человек и имею право поступать так, как сочту нужным!
— Имеешь право?! Ну уж нет, хмырь, это тебе только так кажется…
Тут они с Нинелью устроили перепалку, в ходе которой выяснилось, что Коробов живёт в одном доме с Катей, только в другом подъезде.
