Александр Бушков - Равнение на знамя
— Эй, дядя, проверка! Гюльчатай, открой личико!
Полулежавший на сиденье левой рукой стянул с лица платок — и Климентьев в какие-то доли секунды успел отметить, что и эта молодая, заросшая рожа не имеет ничего общего с Абу-Нидалем. И тут же правая рука субъекта прямо-таки взметнулась, на Климентьева уставилось «макаровское» дуло, он ушел вправо, слыша слабый щелчок, и еще один, и еще!
Выхватил «Вектор» из-под пятнистого бушлата. Патрон был в стволе, а с предохранителя снимать не пришлось, нет у «Вектора» такового, есть целых два, но они автоматически срабатывают, достаточно крепко охватить рукоятку и нажать на курок.
Выстрел, и сразу же второй. Одним прыжком, спиной вперед, Климентьев оказался за багажником «жигуля», целя в заднее стекло — но видел уже, что сработал грамотно, и супостат завалился на сиденье уже надежно успокоенный.
Краем глаза он углядел, как водитель выхватил откуда-то меж сидений чертовски знакомый предмет, именовавшийся ручной гранатой, и сунул большой палец в кольцо…
Уланов стрелял как на учениях: прочно утвердившись на земле обеими расставленными ногами, держа пистолет двумя руками, не пригибаясь. Два выстрела, почти слившихся в один — и водителя мотнуло вправо, куда он и завалился.
Пассажир с переднего сиденья чуть подпрыгнул и осел в нелепой позе лицом вперед. Тут уж они с Улановым были ни при чем, это его снайпер достал.
Не раздумывая, Климентьев проворно отскочил подальше от машины и распластался на земле, прикрыв голову рукой с пистолетом: с гранатой не шутят… Покосившись влево, он увидел, что и весь «табор» залег, тоже видели гранату и сделали выводы моментально.
Секунды тянулись как резина. Но вот прошли все мыслимые сроки, а взрыва не последовало, равно как и огневого воздействия со стороны машины. Климентьев свистнул, и они впятером кинулись к «шестерке». Запустив руку внутрь, просунувшись туда по пояс, Уланов вытащил гранату и молча продемонстрировал ее остальным: ну да, не успел чеку выдернуть, гад…
Тут же на обочине стало очень людно. От «газели» кенгурячьими прыжками неслись героические однополчане, которым здесь уже совершенно нечего было делать, бежал «шофер», держа наготове «Каштан» (что в сочетании с его потрепанной цивильной одежонкой производило пикантное впечатление), бежали от поста мнимые милиционеры, а там и Кареев показался. Он-то как раз не бежал, памятуя о своем звании (на войне бегущий генерал вызывает панику, а в тылу — смех).
Гораздо хуже, что идущие в обоих направлениях машины стали притормаживать, а некоторые и вовсе останавливаться. Узрев нечто непонятное, но безусловно интересное, народ наш отреагировал соответственно: вмиг образовал нехилую толпу зевак, которыми в первую минуту заниматься было некогда.
Климентьев видел со своей позиции, что и среди посетителей духана началось нехорошее движение — большая их часть, согласно тому же дурному инстинкту, пренебрегла хлебом и возжаждала зрелищ, и теперь перла сюда настоящей толпой. В довершение ко всему над головой послышался шум вертолета — ага, и винтокрыл решил объявиться, как будто без него тут не обойдутся.
«Бардак, мать твою», — отрешенно констатировал Климентьев.
И, вспомнив о еще не отыгранной до конца роли, шагнул навстречу растущей толпе и рявкнул уже с натуральным раздражением:
— Стоять, граждане, стоять! Сюда нельзя!
Однако на него форменным образом напирали, и по сложившейся в последние годы поганой традиции там и сям в руках виднелись мобильники, второпях нацеленные камерами на непонятное, но безусловно привлекательное для зевак зрелище.
Слева от Климентьева послышался женский визг, полный неподдельного ужаса: ага, узрела, дуреха, что в «шестерке» аж трое застреленных в голову субъектов, а это не самое приятное на свете зрелище… Визжавшая стала протискиваться прочь, но остальные по-прежнему перли, как бараны, окончательно блокировав движение. С обеих сторон уже слышались раздраженные гудки. Точно, бардак…
Бросив беглый взгляд внутрь машины, Кареев оказался возле капитана и тихонько спросил:
— Ну?
— Никакого шейха, — так же тихо ответил Климентьев. — Даже отдаленно не похож никто. За оружие схватились…
Генерал прекрасно понимал, что совесть у капитана чиста, как и у остальных. Все исправно выполнили приказ: человека, коего идентифицируют как Абу-Нидаля, кровь из носу, брать живьем, а всех, кто не Абу-Нидаль, при попытке вооруженного сопротивления валить на месте, пока не началась натуральная перестрелка в непосредственной близости от кучи мирных гражданских. Приказ выполнили исправно, шейха никто не пытался брать живым, потому что его тут и не было. НЕ БЫЛО! Не было…
Кареев огляделся в некоторой растерянности — он не мог сейчас сообразить, как воздействовать на напиравшую толпу зевак и возможно ли на нее воздействовать вообще. И, что гораздо хуже, среди людей, увлеченно снимающих на мобильники машину с тремя мертвецами, он увидел еще более неприглядное и совершенно ненужное в данный момент зрелище: старый знакомый, господин Нидерхольм, протиснувшись в первый ряд, ожесточенно работал большой профессиональной фотокамерой, а неподалеку от него, тоже с нехилым фотоаппаратом, трудился еще один тип, в отличие от долбанного голландца, совершенно кавказского облика. Вот это нам совершенно ни к чему.
Кареев так ничего и не успел приказать — да, честно говоря, не успел и толковый приказ обдумать. Ситуацию переломил Уланов, он с выражением величайшего ужаса на лице вдруг кинулся на толпу, размахивая руками и дико вопя:
— Ноги делаем!!! Щас взорвется все нахрен!!!
Вид у него был столь паническим, а вопли столь душераздирающими, что стадный инстинкт сработал отлично: толпа шарахнулась и, подгоняемая истошными криками Уланова, оравшего про тонну взрывчатки и про то, что сейчас всем подкатит песец, стала рассыпаться, превращаясь в ораву бегущих неведомо куда.
Вот только ни Нидерхольм, ни второй панике не поддались — едва не сшибленные с ног и чудом не затоптанные толпой, остались на месте, целили объективами, клацали, щелкали, гады…
— Взять! — рявкнул Кареев, указывая на них.
Тут уж было не до китайских церемоний и всяческих свобод. Обретя ясную и конкретную цель, и мнимые гаишники, и люди из «табора» проворно кинулись к двум фотолюбителям и в два счета обоих сгребли. Причем в свалке как-то само собой получилось, что оба фотоаппарата вылетели из рук хозяев и приземлились на асфальт так неудачно, что, сразу видно, пришли в полную негодность. Оба обиженных орали что-то, поминая свободу слова и печати, громогласно заявляли о своей принадлежности к свободной прессе и стращали всеми мыслимыми карами, чуть ли не со стороны Генеральной Ассамблеи ООН. Державшие их, на эти страшилки не реагировали вовсе — имели некоторый опыт обращения с шакалами пера, а Генеральной Ассамблеи как-то не особенно опасались.
— С глаз долой! — прикрикнул Кареев, сделав выразительный жест, и пленников потащили на пост.
Только теперь Кареев смог оглядеться и прокачать ситуацию более-менее рассудочно. Зеваки, разогнанные доблестной импровизацией Уланова, были, выражаясь военным языком, бесповоротно рассеяны и уже не проявляли желания собраться в прежнюю толпу или приблизиться. Торчали на значительном отдалении — но покидать место действия не спешили, поганцы.
Слева, по обочине, целеустремленно пер сто тридцать первый «зилок» с тентовым кузовом — ага, одна из мобильных групп объявилась, сейчас, надо полагать, и вторая нарисуется, все ж полегче.
Кареев повернулся к Доронину, оказавшемуся ближе всех:
— Передай им, — кивнул он на ЗИЛ, откуда уже выпрыгивали автоматчики в касках, — народ блокировать, мобильники проверить, все неправильное стереть. Чтобы ни один не слинял. Живенько!
— Есть! — выдохнул Доронин и припустил к грузовику.
Кареев вернулся к «шестерке» и какое-то время без особых мыслей и эмоций вглядывался в нелепо скрюченные фигуры. Чем дальше, тем больше он осознавал трагическую неправильность случившегося. Произошло совсем не то, чего ожидали. Того, кто был им нужен, в машине не оказалось. «Надежный агент» сбрехал, как сивый мерин. Не было в «шестерке» никакого Абу-Нидаля, с самого начала не было, конечно, вовсе не собирался он в Краснодар. Значит, и пресловутый «важный груз»…
Неторопливо приблизился Уланов, вспотевший и мрачный.
— Пустышка, — сказал он бесстрастно.
— Что? — не понял Кареев.
Уланов продемонстрировал на ладони трофейную гранату:
— «Лимонка» у него была насквозь учебная. Толку от нее, как от кирпича.
Кареев выразительно глянул на Климентьева. Капитан мгновенно сообразил, открыл дверцу, поискал внутри и вскоре вылез наружу с «Макаровым» в руке. Кареев почти вырвал у него пистолет, осмотрел, выщелкнул магазин, патрон из ствола. Все вроде бы в порядке, натуральный пистолет, патроны выглядят обычными «макаровскими», боевыми. Вновь загнав магазин, генерал передернул затвор, прицелился в сухую землю на обочине, потянул спусковой крючок. Вместо выстрела раздался слабый щелчок. Действуя методично, ни о чем не думая, Кареев передернул затвор — патрон исправно выскочил, никакого перекоса, — повторил ту же нехитрую манипуляцию, и еще раз. Поднял один из патронов и повернул донцем к себе. На капсюле лишь едва заметная вмятинка. Боек спилен, и к бабке не ходи.
