Михаил Нестеров - Выстрел из прошлого
Он бы замесил любого другого, но не Виктора. Санитар не знал, что на таких, как он, Инсаров отрабатывал удары руками и ногами. Наверное, он подумал, что противник побежит от него, как от поезда, и он в конце концов переедет его. Инсаров же просто ушел с дороги, выбросив руку в сторону. Его предплечье врезалось в бычью шею санитара, и тот грохнулся на пол, как если бы на полном ходу вломился в деревенскую избу, куда надо входить, нагибаясь.
Виктор схватил его за ногу, развернул на месте и поволок в палату. С ним он обращался так же нежно, как и он со своими подопечными. Снял с него халат, ботинки, штаны, рубашку, не побрезговал и трусами. С трудом оторвав обнаженное тело от пола, он рывком поднял его на кровать. И тут санитар начал приходить в себя: замотал головой, приподнял голову. Инсаров стукнул его в челюсть, и он снова обмяк. Только обмяк, но не потерял сознание. Он понимал, где он, с кем и что с ним делают. Виктору пришлось нелегко, но он упорно добивался своего. Он надел на него смирительную рубашку, которую санитар тысячи раз надевал на больных, но примерял впервые. Виктор испытал удовольствие, туго пеленая эту тушу, перехлестывая длинные рукава и завязывая их крепким узлом. Рубашка больше походила на куртку самбиста – была короткой, и борцу-санитару не помешали бы трусы.
Инсаров распластал его на клеенчатой поверхности кровати и начал методично пристегивать его, не забывая прислушиваться. В какой-то миг ему показалось, что он услышал шаги на лестнице. Подняв с пола носки, он запихал их санитару в рот и вышел из палаты, притворив за собой дверь.
Его острый слух и в этот раз не подвел. Едва он занял место на стуле, как дверь в помещение открылась, и на пороге появился сменщик Груздева, кряжистый мужик лет сорока. Кивнув Инсарову, он с запинкой сказал:
– Ищу Груздева. Ты его не видел?
– Твой напарник вынюхал все утки в палатах, затянул все ремни и сгинул. Вы были должны столкнуться с ним на лестнице, – ответил Виктор.
– Да, то, что ты сказал, в его стиле, – осклабился санитар. – Груздев оставил ключи от шкафчика, передай ему. – С этими словами он протянул Инсарову связку ключей.
Виктор подержал их на весу и недоверчиво покачал головой.
– Ключи-то от амбарных замков. Видно, в своем шкафчике он хранит фамильные драгоценности. Вдруг ты их выкрал, а Груздев, когда я отдам ему ключи, подумает на меня.
Санитар оставил его без ответа. Он довольно рассмеялся и поспешил домой.
Инсаров вернулся к Груздеву. Тот пришел в рабочее состояние: выкатил свои разнокалиберные глаза, надул щеки, пытаясь вытолкнуть изо рта вонючие носки, напряг мышцы, намереваясь порвать брезентовые ремни. Но они были крепче стальных тросов и с годами только крепчали.
– Ну что, мразь, – Виктор склонился над ним и нарочно уронил слюну ему на лицо, – ты лапал ее? Ты трогал ее, падла? Ты насиловал ее, когда меня здесь не было?
Он что-то хрюкнул через нос.
Виктор понял, что он хочет ответить, вернее, признаться. Не взять вину на себя, а раскаяться. И обвинить кого-то из бойцов команды капитана Инсарова. Обвинить в чем? В попустительстве? В пособничестве? Кто-то из них развлекался, коротал время, наблюдая, как эта горилла накрывает своим телом беззащитное тело женщины?
Мараясь в его слюнях, Виктор освободил его от кляпа и заставил говорить.
Он в три приема выговорил:
– Хакимов… Себя он… называл Еретиком.
Виктор скрипнул зубами, мысленно терзая Руслана Хакимова:
– Сука!.. Жаль, я не сумею с тобой рассчитаться.
Не пройдет и суток, подумал Инсаров, как он превратится во врага. А бойцов его команды еще больше сплотит коллективная ненависть к предателю. Так будет, и от этого не уйти.
– Я не убью тебя только потому, что скоро ты об этом будешь мечтать.
Он снова заткнул санитару рот, еще туже затянул ремни на его руках и ногах, перекрывая к ним доступ крови. Пройдет немного времени, и конечности этого ублюдка затекут. Он будет терять сознание и приходить в себя, будет мысленно притягивать к себе стену, чтобы размозжить об нее голову и прекратить страдания. Единственный недостаток этой пытки в том, что после нее, если конечности не отомрут, довольно быстро приходят в себя.
Когда он вернулся домой, Ольга была готова к их первому совместному путешествию. Глядя на нее, он вспомнил, как перед фотографированием ее на паспорт помогал ей наносить тушь на ресницы, подкрашивать губы, чтобы на фото она не выглядела трупом. Самым трудным оказалось – смыть тушь. Оказывается, ее не смывают, а снимают – кремом. Женские премудрости.
Коротая время, она нашла альбом и просмотрела его. А когда Виктор вернулся, она спросила, показывая на один из снимков:
– Это ты?
– Ага, – подтвердил он, присаживаясь рядом с ней на тахту. – Здесь мне четырнадцать. Видишь, какой ушастый я был?
– А сейчас нет, – она посмотрела на него. – Сделал пересадку ушей?
– В точку попала. А если серьезно, то сам не знаю, куда моя лопоухость подевалась. Говорят, когда боксом начинаешь заниматься, уши сами собой прижимаются к голове. Вроде бы на ушах мышцы появляются.
– Преуспел в боксе?
– Как тебе сказать?..
– Чем смелее ты будешь выглядеть в моих глазах, тем смелее я буду смотреть на тебя.
– Ясно. Тогда так я тебе скажу: я так преуспел в рукопашном бою, что аж не могу подобрать себе достойного противника. Порой кажется, что таких нет. Вымерли от испуга. А ты красивая. Когда накрашенная.
Они еще немного посидели и посмотрели альбом. Виктор рассказал ей, кто стоит рядом с ним на этой фотографии, а кто не попал в кадр на другой («Это рука моего друга». – «Все, что осталось от него?» – «Точно». -«Бедняга…»). Она с недоумением спросила, почему в альбоме нет фотографий его родителей.
– Они были такими толстыми, что в кадр не влезали, – отшутился он. Глянув на часы, поторопил ее: – Нам пора. – И стал по-домашнему суетливым. – Паспорта взяли, билеты, путевки взяли. Деньги в кармане пиджака. А еще в рубашке.
Он решил взять с собой десять тысяч долларов. Остальные – выручка от продажи наркотиков, оружия и снарядов – оставил в тайнике.
– Черт, сумку с теплыми вещами не забыть бы. Это здесь еще тепло, а в Швеции холодно.
Они вышли из квартиры. Виктор закрыл ее, ключ положил в карман. Подумал, что будет жалеть о своем доме с его самобытным уютом, где, по словам его женщины, чувствовалась мужская рука.
Таможенные процедуры в аэропорту Шереметьево пролетели незаметно. Можно сказать, не заметил, как они сели в самолет, как он оторвался от земли и взмыл в небо. Ему захотелось посмотреть в иллюминатор как в окно, но так не получилось. Самолет набирал высоту, а сердце – обороты. В душе нарастала тревога. Точнее, она поменяла качества. Когда от тебя мало что зависит, тебе неспокойно. Полагаться на авось было не в его правилах, тем не менее сейчас он очень рассчитывал на судьбу.
– Все будет хорошо, – успокаивал он Ольгу. – Для нас главное на паром попасть.
20
Как ни странно, но первый этап пути в Швецию – как взлетной полосы в Штаты – прошел относительно спокойно. Хотя на спине чувствовалось дыхание советской Эстонии, Таллина, порта, причала, от которого отошел морской паром – эта девятиэтажная махина. В спину дышали преследователи; но почему это чувство не было таким острым в самом начале пути? И лишь когда паром с полутора тысячами пассажиров на борту отошел от Хельсинки, берег которого был сильно изрезан заливами и бухтами, усталость, волнения, страхи обрушились на беглецов. И чем ближе к шведским берегам, тем больше крепчали эти чувства.
Они стояли на верхней палубе. С одной стороны давила махина ходовой рубки, с другой – холодила сердце пропасть в пять этажей и «площадка для приземления» в носовой части, а за ней еще пять палуб – и море. Холодное, как и ветер в этот последний октябрьский день: хлесткий, злой, неукротимый, обжигающий лицо.
Она тронула его за рукав пуховика.
– Спустимся в ресторан. Там сейчас не меньше ста человек. А здесь мы одни. На нас уже обратили внимание.
– Кто?
– Не знаю. – Ольга подняла голову и встретилась глазами с тускло освещенными окнами рубки. – Команда. Пассажиры. Мы кажемся подозрительной парой.
– Подозрительной парой? – Виктор тихо рассмеялся. – Чокнутая и разведчик.
– Двое чокнутых. Это уже перебор. Спустимся в ресторан.
Она почувствовала, держа его за руку, как он напрягся на входе в ресторан. Казалось, они сразу же спустились в этот нарядный, празднично иллюминированный зал. Словно не потратили около получаса на то, чтобы вернуться в каюту на шестой палубе, сбросить верхнюю одежду, посидеть, бесцельно глядя в иллюминатор, не замечая холодных волн, свинцовыми гребнями штурмующих громадный паром.
Он обшаривал взглядом каждый столик, каждого сидящего за ним, в каждом видя агента госбезопасности. Казалось, паром носит название «Маленькая Суоми», где на каждого жителя приходится пара чекистов.
