Американец - Роже Борниш
Хорошо, что он, наконец, замолчал! Не будет терзать самолюбие представителя нашей конторы, да и префектуры полиции — тоже… Поскольку сейчас я веду великолепного специального агента Ричарда Бейкера на поиски загадочного Франка Лангуста к соседям — в префектуру.
— Ты что, шутишь, что ли? — Пьер Луи, инспектор полиции нравов, отвечающий за ночные кабаки, заехал мне локтем по животу.
Нет, мне не до смеха. Весь день Бейкер не отставал от меня ни на шаг. Меня этот американский Зорро уже начинает потихоньку доставать, я ничего нового не узнал о мафии, не сделал ничего полезного, только слушал байки о подвигах славной федеральной полиции США, о поимке похитителя детей Келли-автоматчика, о смерти Диллинджера, приконченного пятью агентами ФБР на одной из улиц Чикаго, и наливался холодным чаем во всех бистро, которые нам попадались на пути. Ну и мочевой пузырь у него, у этого Бейкера! Я все удивляюсь, как он так долго может терпеть. Раньше на улицах Парижа были общественные туалеты, типа тех, что были в древнем Риме. Их построили при префекте Рамбуто. Но модернизм в градостроительстве вымел их из города. Теперь, чтобы облегчиться, надо заходить в какое-нибудь кафе и снова пить, жуя резинку, этот гадкий чай по-американски.
В префектуре полиции, куда мы наконец попали, нас ожидала полная неудача.
— Лангуст? Не знаем.
— Может быть, тебе нужен омар?
— А как тебе его подать, может, пожарить или сварить?
— Ребята, смотрите, Борниш заинтересовался членистоногими.
Всюду нас встречали шутками и подначками, а в архивах уголовной полиции и в паспортном отделе Франк Лангуст не значился. Бейкер по-прежнему снисходительно улыбался. Интересно, какая физиономия была у меня? Зато я нашел здесь досье Серизоль, более полное, чем досье у Роблэна и узнал о похождениях прекрасной Лилиан и ее связях с императором ночного Парижа — папашей Массьяком. Я уже хотел взять досье Массьяка, но тут вмешался Бейкер:
— Вам не кажется, что на сегодня хватит. Все это очень примитивно. Пойдем вечером на Пигаль, ладно?
Хоть он красив и симпатичен, но я начинаю уже ненавидеть его — этого приставучего джентльмена. На него нечего рассчитывать в поисках Американца. И еще я все думаю, в чем состоит эта неискоренимая тяга иностранцев к Пигаль. Ночные заведения там понемногу закрываются. Собираются сносить «Табарэн», «Гранд Же», «Луна-Рус» и построить огромный гараж… Скоро погаснет агрессивный свет неоновых реклам, уйдут в прошлое дикий хохот, песни послевоенной поры. Останется только маленький фонтанчик, воспетый Жоржем Ульмером. Вроде брюссельского Маннекэн Пис.
С трудом изображая на лице удовольствие, я потащился вслед за Бейкером в так называемый специальный район ночного Парижа, где полным-полно сомнительных бистро и гостиниц, жеманных мальчиков, лесбиянок, бродяг и жуликов. Я уже покорно собирался перешагнуть порог «Монико» и подняться по лестнице, закрытой копровой дорожкой, под второй ступенькой которой спрятан неслышный посетителям звонок, предупреждавший обитателей второго этажа о подходе клиентов, но тут я встретил Пьера Лук из полиции нравов. Мне его послал, наверное, сам Бог. Пьер совершал обычную проверку стриптиз-баров на предмет соблюдения установленных правил.
Я представил ему своего американского напарника и прямо спросил, не знает ли он некоего Лангуста.
— Ты что, смеешься? — спросил он и добавил, — это не фамилия — Лангуста, а Лангуст, кличка. Его настоящее имя Франсис Суберта. Это крепкий орешек, компаньон папаши Массьяка. Он работает в паре с его девочкой Лилиан Серизоль…
Гром и молния!
— Вот видите, — торжествующе заявляю я Бейкеру. — У нас хоть и нет электроники, но мы тоже кое-чего стоим!
Внезапно мне захотелось побыть одному, все обдумать. Мы распили бутылку шампанского, которой нас угостил хозяин «Монико» и уехали с Пигаль. Площадь Бланш совсем рядом с моим домом и, попрощавшись с Бейкером, я скоро буду дома в своей пустой постели… Папаша Массьяк, Суберта, Серизоль… Все перемешалось у меня в голове. Завтра, я уже договорился, снова поработаю в префектуре, но уже без Бейкера. Клянусь!
Можно разрабатывать линию Мессины.
IX
— В августе за городом, конечно, лучше, чем в Париже, — бурчит Лилиан, — но в такую погоду…
На часах час ночи. Вторые сутки над долиной Сены гремят грозы.
— Ночной горшок Европы, — шутит южанин Рокко.
Гроза началась внезапно, и сразу все оказалось залито потоками воды. Над холмами зависли низкие облака, в которых время от времени прорывались огненные зигзаги, гром грохотал, не переставая.
«Альфа-ромео» Лилиан медленно продвигался по грязной дороге вдоль причала.
— Даже у нас дома я не припомню таких фейерверков, — шутит Рокко.
Он вспомнил июльскую ночь в Сицилии. Палермо праздновало день Святой Розалии, исчезнувшие мощи которой триста лет назад были найдены целыми и невредимыми в какой-то пещере. Пиротехники соревновались друг с другом в изобретательности. Залпы следовали один за другим, а в небе раскрывались причудливые фигуры: цветы, звезды, разноцветные узоры…
— Зато для работы — идеальные условия, добавил он. — Если я даже дыру в крыше сделаю, никто не услышит!
Лилиан молчала. Спокойная уверенность Лангуста ее не убедила. Решение было принято, это так. Выгодное дельце, не требует особых хлопот. И все-таки на душе у Лилиан было неспокойно, она чувствовала какую-то неосознанную опасность, угрозу для них. До сих пор она не решалась сказать об этом Рокко, но сегодня за ужином она рискнула:
— Ты знаешь, Рокко, что меня смущает? Почему Лангуст не попытался сделать все это пораньше, с кем-нибудь другим?
Рокко пожал плечами, отмахиваясь от слов Лилиан:
— Он же ясно дал понять, что у него под рукой никого подходящего не было. Этот Франсис — хитрый парень, к тому же он связной Организации. Если уж он меня вызвал из Бруклина, можешь поверить, он сделает все, как надо.
В Нью-Йорке сам Джо Гаэта развеял его сомнения. Они сидели в баре «Кардьело Таверн» на 4 авеню, и Рокко спросил у него совета по поводу предложения Лангуста и возможной поездки.
Джо Блондин был категоричен:
— В наше время не стоит отказываться от такого дела…
А уж Джо-Псих знает, что к чему! Если бы Лилиан его знала, то не стала бы сомневаться в его словах. Он недаром стоит во главе
