Джерри Эхерн - Армия возмездия
Все промолчали. Тиммонс откашлялся.
— Стало быть, вопросов нет, — заключил Фрост, взял в зубы загубник и опрокинулся в темные воды первым.
Он выбрался на береговой песок в классическом стиле боевого пловца — какими их представляют себе любители приключенческих романов: пригибаясь, двигаясь перебежками, держа оружие наизготовку. Вода умудрилась-таки просочиться сквозь полиэтиленовый защитный мешок и намочить CAR—16. Не беда, подумал Фрост. Винтовке служить еще несколько часов, не больше. А за это время она проржаветь не успеет.
Добравшись до ближней скалы, Фрост затаился, осмотрелся. Никаких признаков жизни. Рамоновских солдат не заметно. Минуту спустя к наемнику присоединился Тиммонс, а десять проворных фигур торопились по светлому песку, растягиваясь цепочкой. Слишком светлый песок, подумал капитан. Луна светит вовсю. Нас видать, как на ладони. Скверно, скверно.
Легкое позвякивание оружия и аквалангов, жертвовать которыми не приходилось — предстояло еще вернуться на катер, — звучало в ночном безмолвии, точно грохот и лязг молотов по наковальне.
— Тише вы! — зашипел Фрост, и немедля опомнился. Люди, сообразил он, и без того движутся со всевозможными предосторожностями…
Примерно двадцать минут коммандос пробирались по густому лесу, начинавшемуся и тянувшемуся дальше, за пределами пляжа. Затем британец, шагавший позади, наткнулся на Фроста и замер.
Фрост застыл первым, и заставил Тиммонса больно стукнуться носом о капитанский затылок. Англичанин не проронил ни звука, не задал ни единого вопроса.
Неподалеку звучали голоса.
Испанская речь.
Слишком быстрая и простонародная, не позволяющая разобрать ничего, кроме отдельных, незначащих слов. Беседовавшие, видимо, перебрасывались шутками: то и дело раздавался негромкий смех.
Не беда. На этот самый случай Фрост придумал прием столь же остроумный, сколь и несложный.
Капитан запустил руку в водонепроницаемый футляр, висевший на груди, вытащил и включил маленький, чувствительный диктофон. Такими пользовались экипажи транспортов, посылая домой “говорящие письма”. Крохотные катушки завертелись. Фрост перевел уровень записи на “максимум”, обернулся, приложил указательный палец к губам.
Тиммонс понял, кивнул, передал знак по цепочке. Фрост передал диктофон британцу, ткнул большим пальцем через плечо и осторожно двинулся дальше, преодолевая каменную россыпь — чрезвычайно удобную при данных обстоятельствах. Наемник мог пробираться, не рискуя быть замеченным в густой тени огромных глыб и валунов.
Россыпь начала уходить вниз.
Фрост, скинувший ласты и подвесивший их к брезентовому поясу, крался тише тихого. Теперь он очутился уже так близко от караульных, что смог уразуметь отдельные предложения целиком. Беседовали, разумеется, о женщине.
И еще о проклятых “гринго”, которым не сегодня-завтра посворачивают головы и кой-какие иные телесные части впридачу…
Новый приступ смеха.
Фрост различил силуэты обоих часовых. Он мог бы снять рамоновцев за две-три секунды, но подымать шум было просто глупо. Тем паче, что за человеческими фигурами в лунных лучах обрисовалось то, чего Фрост минуту назад и заподозрить не мог.
Каким образом доставили сюда подобную штуку сквозь непроходимые джунгли? По воздуху, что ли, перебросили? Но требуются огромные транспортные самолеты, соответствующие посадочные полосы — а уж этого у Эрнесто Рамона не водилось и в помине. Впрочем, какая разница? Здесь он, голубчик… Наверное, морем доставили…
Советский танк.
Фрост провел по лицу разом вспотевшей ладонью.
Ах, как скверно!
Зато становится ясно, как начинать высадку, за что приниматься в первую очередь.
Возвратившись к десантникам, Фрост уселся на валун и отрицательно помотал головой в ответ на безмолвный вопрос Тиммонса. Беседа часовых явно меняла свойство, теперь уж следовало обеспечить наиболее четкую запись.
Комунисты принялись толковать о береговой обороне.
Знаком велев одному из боевых пловцов перевернуть кассету, когда пленка подойдет к концу, Фрост поманил Тиммонса и опять устремился вдоль берега, тщательно огибая застывший, устрашающе могучий танк.
Пряные запахи джунглей витали в воздухе. Но птичьи крики, вопли обезьян, шумы и шорохи, присущие ночному тропическому лесу, были поразительно редки. Распугали всю местную фауну, мысленно ухмыльнулся Фрост.
Впереди замаячила новая стальная громада.
О, Господи Боже мой!..
Всего танков оказалось шесть.
По меркам европейской армии — жалкая рота. По меркам предстоящего сражения — огромная, сокрушительная сила, способная смять, перемолоть и отбросить любой, сколь угодно решительный десант.
При условии, что сто пятимиллиметровые башенные орудия вообще позволят приблизиться к побережью…
Кроме танков, на кромке джунглей располагались пулеметные гнезда, окопы гранатометчиков. А немного дальше тянулась длинная траншея, снабженная бруствером и рассчитанная стрелков на пятьдесят. Возможно, больше…
Внезапная мысль заставила наемника сделать немедленную поправку в разработанном плане вторжения.
Близилось время возвращаться на катер и спешить назад. Тиммонс и Фрост повстречали своих людей у черты прибоя, в заранее условленной точке, сорок минут спустя. Наемник натянул на ноги ласты, на лицо — маску, с бесконечным старанием упаковал драгоценный диктофон.
Думал он сейчас лишь о двух вещах — нежданных и могших сослужить немалую службу. Но не своим нынешним обладателям, а как раз наоборот — ненавистному противнику.
Фрост размышлял о танках и траншее.
Десант, вероятно, окажется гораздо легче, нежели предполагалось.
И куда кровопролитнее.
Глава семнадцатая
Струившая желтоватый свет лампа раскачивалась над столом в кают-компании: подымался ветер. Фрост и одиннадцать остальных благополучно возвратились на “Ангел-Один”, Марина и Черныш Торрес, чьим родным языком был испанский, в четыре уха прослушали запись, испещряя листы бумаги необходимыми пометками.
Шел пятый час утра.
Фрост сделал большой глоток черного кофе, закурил, сощурился.
— Внимательно слушаю.
— Нас ожидают.
— И так понятно. Дальше.
— Знают нашу приблизительную численность, оценили огневую мощь. И пригнали танки! Madre de Dios! Фрост глубоко затянулся дымом “Кэмела”. Воцарилось молчание.
— Что будем делать? — серьезно осведомился Педро Торрес, глядя на капитана в упор.
— Перед самым восходом я высаживаюсь во главе отряда коммандос. И захватываю столь перепугавшие вас танки. Траншею заливаю бензином — его, наверняка, будет в избытке. А когда рамоновские ребята ринутся занимать позицию — конечно, если им заложит носы, и не почуют красноречивого запаха, — поджигаю горючее. Времени подробно инструктировать собственных людей у нас увы и ах, пока что нет. Посему атаку переносим на завтра
— На завтра?!
— Да. Конечно, это позволит неприятелю подготовиться получше, однако и нам сулит несомненный выигрыш.
— Но в чем?
— В слаженности. В скорости. В сознательности, целеустремленности всех действий.
Фрост окинул взглядом собравшихся вокруг стола.
— Теперь я требую стаканчик рома. Только высокий, объемистый стаканчик. Поскольку немедленной работы не предвидится, а спать хочу зверски. Всем, кто не занят корабельными работами, тоже отдыхать. Набираться сил. Силы потребуются, будьте уверены…
— Хэнк, — прошептала Марина, когда они остались наедине.
— Да?
— Я рада, что ты отложил высадку. Отоспишься — и сможем еще на славу заняться любовью.
— Да, — ухмыльнулся Фрост, уже успевший опорожнить не один, а два стакана. Странным образом, наемник не чувствовал себя захмелевшим. Видимо, нервы слишком напряжены, подумал Фрост.
— Как хорошо…
— Скажи-ка, — ехидно полюбопытствовал Фрост, — я нужен тебе в качестве неплохого сожителя, или не самого скверного генералиссимуса? Адмирала? Борца за свободу Монте-Асуль? Наемного командира? Чего именно тебе нужно, крошка?
— Тебя, carino…[6]
— Ага… Как там у вас говорится “светоч грез моих”, или в подобном роде? Марина обиделась.
— No te entiendo bien, carino.[7]
— Yo pienso, — начал Фрост и заранее смутился, зная, как смехотворен его испанский, — tu quierra me por…[8]
Он запнулся, понял, что все же пьянеет и говорить на плохо выученном когда-то языке не сможет.
— А, ч-черт! Я думаю, ты любишь меня за то, что я неплохой вояка. Все прочее — лишь довесок.
Марина молчала.
— Ты… возможно, думаешь, будто любишь меня… Только ты любишь сначала пятнистый комбинезон, а уж потом — человека, одетого в него. Точь-в-точь, героиня фильма!
— Хэнк, тебе лучше уснуть. Вымотался, издергался, грубишь попусту.
— Р…разве?
— Ты, кстати, довольно много пьешь.
