Борис Сопельняк - Багровая земля (сборник)
Вдруг Таня насторожилась и подняла палец:
– Тихо. Кажется, поют.
– Поют, – подтвердил я. – Только не в лад как-то…
– Раз поют, значит, боль терпеть нет никаких сил. Пошли! – решительно встала она.
– Подпоем.
В соседней палате в гипсе и бинтах лежало трое.
– «По До-ону гуляет казак молодой», – хрипло выводил паренек у окна.
– «О чем… дева… плачешь?..» – часто сглатывая воздух, старался сосед.
– «О чем слезы льешь?» – подхватила Таня чуть ли не оперным контральто, и что-то вроде улыбок появилось на измученных лицах ребят. Нестройный хор стал сильнее, стройнее и слаженнее. Таня ходила от кровати к кровати: одному поправит одеяло, другому – повязку, третьего погладит по голове.
Когда я вышел во двор, то увидел привезенного нами ефрейтора. Его руку уже обработали. Бинты намотали так щедро, что кисть превратилась в боксерскую перчатку.
– Ничего, – успокоил он меня. – Доктор сказал, в строй вернусь.
– Конечно, вернешься, – подтвердил стоявший рядом капитан. – Но Татьяна-то какова, а?! – обернулся он ко мне. – Когда раненые кричали от боли, она их стыдила, мол, таких нытиков ни одна девушка не полюбит. «Но ведь больно же, – оправдывались ребята. – Что делать?» «Пойте!» – предлагала она, и тут же заводила что-нибудь лихое, раздольное. Вы не поверите, но наши парни так к этому привыкли, что даже на операционном столе, нет-нет, да и выдавят что-нибудь про степь или бродягу.
По большому счету, побывав в медицинской роте, я узнал достаточно много и, в принципе, мог уезжать. Я бы и уехал, если бы не роковое стечение обстоятельств.
Со стороны солнца неожиданно появился вертолет, сделал небольшой круг и приземлился чуть ли не во дворе медроты. Выскочившие солдаты отработанной рысью побежали к стоявшему на задворках сараю, вытащили оттуда длиннющий ящик и, прогибаясь под его тяжестью, двинулись назад к вертолету. Следом метнулась девичья фигурка, облаченная во все черное. Она то царапала, то целовала ящик и сквозь слезы кричала так, что ее не мог заглушить даже вертолетный двигатель. Все, кто находились во дворе, замерли.
– Что происходит? – не понял я. – Что это?
– «Груз 200», – сквозь зубы пояснил капитан. – Проще говоря, гроб. Третьего дня мы потеряли молодого лейтенанта. Вертолет доставит его в Кабул, оттуда, уже в цинковом гробу, в Ташкент, а потом – на родину, где его и похоронят.
– Ах, вот как… Извините, я этого не знал. А что это за девушка в черном? Жена или невеста?
– И то и другое, – отрезал капитан, и я услышал в его голосе осуждающие нотки.
– Как это? – не понял я. – А можно с ней поговорить?
– Нет, ни в коем случае! – отрезали вдруг стоявшие рядом Люда и Таня.
– Да в чем, собственно, дело? – повысил я голос. – Почему нельзя?
– Жить хотите? – неожиданно резко спросил капитан. – Тогда нечего знакомиться. Мне некогда, – пожал он на прощанье руку. – А девочки вам все расскажут…
– Ее зовут Светлана, – начала Люда, – она такая же медсестра, как и мы. Вроде бы ничего особенного, во всяком случае, красавицей ее не назовешь, но есть в ней что-то такое, чего нет у нас: шарм, обаяние, чары, что ли… В нее влюбляются буквально все.
– Надо отдать ей должное, Светка не всем отвечает взаимностью, – подхватила Таня.
– Но уж если отвечает, то на полную катушку. Я человек несуеверный, но теперь убеждена, что над ней висит жуткое проклятье: все мужчины, которых она любила, погибали. Лейтенант Ребров, который теперь стал «грузом 200», был у нее седьмым. Месяца полтора Светка будет страдать, потом придет в себя, похорошеет, кто-нибудь в нее влюбится, она ответит взаимностью и этот «кто-нибудь» станет восьмым.
– Теперь поняли, почему нельзя с ней знакомиться? – очень серьезно сказала Люда.
– Мы не хотим, чтобы вы стали восьмым.
– Ну, для этого мне нужно было бы в нее влюбиться…
– Да куда б вы делись?! – стрельнула глазами Таня. – Судя по всему, в Афгане вы уже не один месяц, жену не видели давненько, а глаз у вас, как говорила моя бабка, на женщину вострый. Или я не права?
– Ну, вам виднее… – не без смущения развел я руками. – А знаете, такая женщина, как Светлана, в истории уже была, – вспомнил я. – Это – автор книги об Афганистане, жена полпреда, Лариса Рейснер. Ее первый возлюбленный, Николай Гумилев, поэт, был расстрелян, потом Лев Троцкий – зарублен альпенштоком, Карл Радек – убит в тюрьме, муж, Федор Раскольников, – уничтожен чекистами.
– Вот видишь, – обернулась Таня к Людмиле, – а ты не верила, говорила, что мужики, мол, сами виноваты. Не-ет, в народе сказывают верно: есть на свете люди, Богом поцелованные, а есть – чертом. И Светка, и Лариса – из последних.
– Ладно, девушки, спасибо, что уберегли, – расцеловал я их на прощанье. – Впредь буду внимательнее. Мне еще тут мотаться и мотаться, так что если, не дай бог, пуля заденет – проситься буду только к вам. Только к вам! – не удержался я и, оправдывая свой «вострый» глаз, еще раз, но уже значительно крепче обнял и расцеловал девчат.
Глава девятая
В этот же день, на том же видавшем виды уазике я отправился в расположение разведвзвода. Командир части настоятельно рекомендовал мне познакомиться с командиром взвода лейтенантом Гусевым. В свои двадцать два года лейтенант разве только черта не держал за бороду, а через все остальное прошел.
Но этот бравый вояка с юношески-наивным взглядом как-то мялся и о себе рассказывал неохотно. Потом вдруг решительно заявил:
– Нет, писать надо не обо мне, а вот об этом сержанте, – показал он на щуплого, застенчивого паренька. – Он мне жизнь спас. Дважды! Представляете, бой в кишлаке.
Я бегу по узкой улочке. Вдруг, пулеметная очередь. Я – носом в землю. А через мгновение на меня валится сержант. Все, думаю, убили парня. Прислушался: живой, дышит. Потом за дувалом – взрыв. Оказывается, когда я упал, душманы из-за дувала бросили гранату. Виктор, сержант, это увидел и с разбегу плюхнулся на меня. Прикрыл собой. Граната попала прямо в него, но так как она взрывается через три секунды, Виктор успел схватить ее и швырнуть за дувал – прямо к душманам. Там она и рванула.
– А он не пострадал? Осколки его не достали?
– Ни его, ни меня! – хохотнул лейтенант. – Дувал на вид хоть и хлипенький, но он же из глины, а та на солнце так высыхает, что становится тверже камня. А вот другой бой, – продолжил он, – теперь уже в ущелье. В спешке я забыл надеть бронежилет. Чтобы оценить обстановку, высунулся из-за камня – душман тут же выпустил очередь. Виктор стал на пути очереди. К счастью, он был в бронежилете, и пули его не достали. Такой вот у меня сержант! – с гордостью воскликнул лейтенант. – А ведь обычный московский паренек, петэушник, бренчал на гитаре в подъездах, баловался травкой. Теперь у него орден, две медали и два ранения. Так что пишите о нем, он этого заслуживает, – убежденно закончил он.
Ну что тут скажешь? Поэтому я просто обнял и лейтенанта, и сержанта и… напросился в очередную операцию вместе с ними.
– Мы-то что, мы – пожалуйста, – извиняющимся тоном сказал лейтенант. – Но без разрешения командира полка нельзя. Разрешит – нет проблем, завтра же пойдем на перехват каравана с оружием.
Но командир полка решил иначе. Так как я настаивал на разрешении пойти с разведчиками на реализацию, как здесь говорят, разведданных, командир придумал другой вариант. Поздно вечером он пригласил меня к себе и, поминутно поглаживая яркий розовый шрам на стриженой «под ноль» голове, разговор начал издалека:
– В нашем полку, помимо артиллеристов, связистов и мотострелков, есть совершенно уникальная боевая единица – агитотряд. Из расположения полка он выходит не так уж и часто – два раза в месяц. Дело в том, что его маршрут пролегает в самые отдаленные кишлаки, где «погоду делают» душманы. Я уж не говорю о том, что такой выход нуждается в согласовании с местными властями. Поход агитотряда приравнивается к боевому выходу. В колонне боевая машина пехоты, два БТРа, взвод охраны, несколько грузовиков с одеждой, продовольствием и медикаментами, а также кинопередвижка. Так вот, завтра, в пять ноль-ноль, агитотряд направляется в кишлак Чарбах. Район беспокойный, от Джелалабада километров тридцать, да по бездорожью, да с форсированием горных рек. Если хотите, могу внести вас в список, – неожиданно предложил он.
– Но ведь я хотел с разведчиками… – несколько растерялся я под его испытующим взглядом.
– Разведчики работают каждый день, агитотряд – раз в две недели. Воля ваша, но следующий выход не застанете, – яростно потер он зудящий шрам. – Час назад я получил шифровку: через три дня вам надлежит быть в Кабуле.
Ничего не оставалось, как попросить дежурного разбудить меня в четыре тридцать.
– Но когда вернусь, у меня в запасе будет два дня, и я обязательно пойду на реализацию, – сказал я на прощание.
