Хэммонд Иннес - Берег мародеров
— Он тогда жуть как перетрусил,— сказал матрос.— А до того, как подняться на борт, много пил. Трус он, это уж точно.— Матрос сплюнул, потом добавил шепотом: — Я бы не удивился, узнав, что большинство гестаповцев сразу становятся трусами, стоит плетке повернуться к ним другим концом.
Возможно, они были несправедливы к Фульке. Возможно, он обладал даром предвидения. Так или иначе, два дня спустя «У-24» была потоплена гидропланом в Бискайском заливе.
Прежде, чем «У-24» ушла с базы, коммодор спустился к лодке вместе с ее командиром Варндтом. В какой бы час ночи лодка ни покидала базу, коммодор всегда провожал командира. Таков был ритуал. Я видел лицо Варндта, когда он ступил на борт. Он был суров, но бодр. Прежде, чем спуститься в лодку, он отсалютовал и помахал рукой. Они все были одинаковы, эти командиры немецких подводных лодок, да и их экипажи тоже, если на то пошло. Большинство из них были молоды. Они знали, что их ждет. Каждый раз, когда они отправлялись в поход, вероятность того, что они вернутся живыми, была всего лишь два к одному.
Что до нас с Логаном, то наша жизнь была не так уж и плоха. Мы, правда, много работали, да и воздух был не очень хорош, несмотря на вентиляцию. Но по вечерам, когда мы удалялись к себе, можно было читать немецкие журналы. Их уже набралось довольно много, и я, бывало, тайком читал Логану рассказы. Он с удовольствием их слушал, но, хотя я постоянно толковал ему о Кэджуите и южном Корнуолле, в голове у него, казалось, было совсем пусто. Кэджуит, по-моему, был его единственной любовью, однако Логан не выказывал никакого интереса к нему и хоть бы раз попросил меня рассказать о нем подробнее. Большую часть времени он выстругивал кухонным ножом макеты лодок. Вероятно, это было неким подсознательным отражением жизни, которой он уже не помнил. Против этого никто особенно не возражал, а доктор даже одобрял такое занятие, полагая, что оно поможет вернуть память. Иногда Логан часами вырезал на деревянных ножках раскладной койки свою фамилию, будто боялся, что позабудет и ее.
Со временем нам все охотнее разрешали общаться с матросами. Они очень быстро привязались к Логану. Они подтрунивали над ним, но он вроде бы ничего не имел против. Вероятно, их привлекало его огромное тело и заключенная в нем страшная сила. А когда они убедились, что он не только простецкий малый, но и совершенно безвреден, они стали водить его по вечерам на камбуз, подносили рюмочку и просили показать фокусы, которые, как правило, основывались на силе. Он мог поднять на стойку бара двух матросов среднего роста, подхватив их за пояса брюк. Его популярность среди матросов во многом объяснялась этим трюком, да еще тем фактом, что теперь он пьянел от самой малой дозы и казался очень забавным. Большой Логан превратился в шута, и мне было мерзко смотреть на этот спектакль.
Тем временем я научился ориентироваться на базе. Собственно говоря, мы могли свободно передвигаться по трем галереям, но заходить в доки и на склады нам запрещалось. За появление в этих местах без разрешения полагались суровые взыскания, и тем не менее по роду своих обязанностей я побывал о самых потайных уголках базы, и у меня сложился ее мысленный план.
Лишь ознакомившись с работой базы по-настоящему, я в полной мере осознал, что такое немецкая дотошность. Она была просто невероятна. Позже я узнал, что на сооружение базы ушло два года и около пяти миллионов фунтов стерлингов. Более того, все оборудование или сырье для производства оборудования на месте доставлялось на базу потопляемой баржой. Я уже рассказывал о длинной пещере, в которую заходили подлодки, о тягловом приспособлении и о семи отсеках, отходивших по радиусу от главной пещеры.
Прежде всего ни одной лодке ни при каких обстоятельствах не разрешалось входить на базу днем или даже в лунную ночь. Тягловое устройство шло по подводному устью пещеры до опоры, закрепленной в морском дне ярдах в ста от берега. При благоприятных условиях с опоры всплывал стеклянный шар-поплавок вроде того, какими пользуются рыбаки для своих сетей. Поплавок был покрыт слегка фосфоресцирующей краской и крепился к опоре обыкновенным канатом. Канат, в свою очередь, имел электросвязь с берегом. От резкого рывка за стеклянный шар — одной плавучести шара было недостаточно — приводился в действие звонок в аппаратной тяглового устройства. Командир подлодки, желавший войти на базу, должен был, дергая за шар, передать морзянкой номер лодки и свою фамилию. Если же шар пытался вытащить случайный человек, его немедленно отпускали с привязи.
Когда какая-нибудь лодка давала правильный сигнал, всплывал маленький буй с телефоном. Устанавливалась связь между базой и входящей на нее подлодкой. Если надо, всплывала «бочка», лодка цеплялась к ней кошечным крюком на носу и погружалась. Погрузиться надо было в правильном положении, под прямым углом к берегу или на два румба от веста. Точность требовалась для того, чтобы лодка могла улечься на стальную вагонетку, ходившую по рельсам, проложенным от утесов по дну моря. Это, как я понял, было самой трудной задачей, стоявшей перед немецкими инженерами. Морское дно было каменистым, и затащить лодку на базу, не повредив ее, можно было только по рельсам.
Собственно база состояла из трех галерей. Первая находилась на уровне доков. Там же были и сырые камеры. Эта галерея опоясывала полукругом глухие концы доков, куда ставились подлодки. В конце каждого дока был тоннель, ведущий в довольно большую пещеру. В этих пещерах размещались склады за стальными дверьми. По обоим концам галерея резко расширялась, образуя большие пещеры, укрепленные балочными фермами. В пещере около пандуса, ведущего к верхним галереям, располагались динамо-машины с дизельными движками, а за ними — самый настоящий литейный цех с электропечами. Еще дальше размещались мастерские с токарными и фрезерными станками, на которых можно было изготовить любую деталь подлодки. Большая пещера в другом конце полукруглой галереи служила огромным складом горючего, хранившегося в больших цистернах, похожих на цистерны бензовозов. Были тут запасы меди, стальных чушек, свинца, марганца и других стратегических материалов.
Две верхние галереи были прямые и располагались одна над другой. Здесь размещались помещения для моряков. Если надо, в них можно было поселить до семисот человек. Персонал самой базы насчитывал около ста человек, тогда как большинство подводных лодок были глубоководного типа и имели команду в шестьдесят и более человек.
Чтобы избежать сырости, галереи были полностью зацементированы, от них отходили большие склады с провиантом.
Время, затраченное на сооружение этого колоссального предприятия, и громадное количество материалов, которые приходилось доставлять сюда через подводный грот, убедили меня, что Логан ошибался, полагая, будто мы находимся на северном побережье Корнуолла. Правда, пока он следил по компасу за курсом лодки, он был вполне здоров. Но, насколько я знаю, внешность при психическом заболевании зачастую обманчива, и я далеко не уверен, что тогда Логан еще пребывал в здравом уме. Сам я полагал, что подлодка повернула не на север, а на юг и что на самом деле база находилась где-то на северном побережье Испании.
Хотя тогда я еще не знал точно, сколько времени ушло на сооружение базы, я все же чувствовал, что срок был немалый. Все мои выкладки увязывались с тем фактом, что гражданская война в Испании началась в июле 1936 года. Германия влезла в нее с самого начала, в частности, для того, чтобы заполучить аэродромы и базы подводных лодок на территории этой страны. Чем больше я раздумывал об этом, тем сильнее убеждался, что Логан не был в столь нормальном психическом состоянии, чтобы правильно определить курс, когда «У-34» направлялась на базу. Однако он сохранил способность продумывать все наперед и работал не хуже любого другого. Ненормальность психики проявлялась у него в разговоре, точнее, в отсутствии такового. Говорил он очень мало, и даже когда ему задавали какой-нибудь прямой вопрос, он чаще молчал, чем отвечал ни к чему не обязывающим «да». Я дважды беседовал о нем с доктором и обнаружил, что тот откровенно озадачен. Оба раза он подчеркнул, что он не психиатр.
— Я не понимайт, ф чем тело с ним,— сказал он при нашей второй беседе.
Это подействовало на меня угнетающе. Атмосфера на базе тоже не способствовала подъему настроения. Шли дни, и в настрое матросов появились едва заметные перемены. Причиной тому были «доски показателей». Они висели в конце каждого просторного камбуза. Слева на них стояли номера всех подлодок этой базы. Всего их было семнадцать, а номера шли в пределах между пятнадцатью и шестьюдесятью двумя. Как только позволяли обстоятельства, лодки кодом радировали на базу о потопленных ими судах. Такие сообщения частенько запаздывали из-за необходимости всплывать и просушивать антенны, чтобы установить связь. Однако опыт свидетельствовал, что лодки передавали сообщения по крайней мере через день. Был даже приказ делать это при первой возможности, чтобы коммодор мог поскорее заменить лодки, находившиеся на тех или иных торговых путях и считавшиеся пропавшими.
