Сергей Зверев - Здесь стреляют только в спину
Я не стала выдвигать теорию, что отстать от толпы мог один Турченко, а остальным никто не мешал двигаться дружной ватагой, продолжая терять товарищей. Мне вообще нужно поменьше болтать. Если я буду чесать языком направо и налево, то рано или поздно проболтаюсь про чемоданчик.
Но Липкин все равно не поверил моим словам. По лицу было видно. Однако пытать, вырезая на груди звезды, он пока не спешил. Может, решил подождать, пока сама созрею?
Мы разожгли костер на полянке, и я с обидой в голосе поведала Липкину о непростой судьбе моего спального мешка. Он немедленно оживился.
– Отлично, Дашок. Будем спать в моем мешке.
– Да я лучше на дереве, – отпарировала я.
– Шучу я, Даш, не обращай внимания. Бери мой спальник, располагайся со всеми удобствами. А моя вечная душа неприхотлива – она клубочком свернется, на иголочках...
Пока он возился со своей амуницией, я рассказала ему об истлевших покойниках в зимовье. Борька сразу оживился.
– Оригинально, – заметил он, почесав ухо. – Ты просто создана для обнаружения разного рода уникальных вещей. Удивляюсь, почему ты не стырила груз. Полагаешь, зэки?
– Зэки, – кивнула я. – Причем лежат с сотворения мира.
– Возможно, – подумав, согласился Липкин. – Была на Хананге колония, мы с тобой тогда еще под стол пешком ходили. Ее закрыли году в восьмидесятом – за полной нерентабельностью. Рубили лес на лесосеках, возили в Магалай на ДОК, покуда не приехала комиссия. Вскрыли жуткие злоупотребления, в том числе приписки, и поняли, что показатели – чистый воздух. Там прибыль принципиально невозможна, дороги не позволяют. Короче, руководство дружно пересажали, а зэков перевели куда-то севернее. Представляю, как они вляпались, эти двое. Шли на юг, полагая упереться в жилье. А откуда здесь жилье? До одного Доброволина верст четыреста. А ведь до сих пор, поди, во всесоюзном розыске...
Прежде чем уложить меня спать, Борька вынул из мешка завернутую в туалетную бумагу ополовиненную тушку безымянной птицы, приказав есть и не кривляться. А сам открыл банку с гречневой «крупой», мимоходом заметив, что это последняя, и за две минуты умял.
– Я неприхотлив, – похвастался он, вылизывая ложку. – В армии служил подальше от кухни, поближе к начальству.
Птица счастья оказалась недожаренной, но в целом не ядовитой. На мой жалобный вопрос, не найдется ли у него в рюкзаке второй подходящей половинки, Борька развел руками – все в руках господа. А на сегодня рука дающая свою норму выполнила...
Я уснула в пропахшем мужиком мешке, но тут же он принялся меня тормошить.
– Проснись, засоня, проснись... – ворошил меня Борька, словно опавшую листву.
– Да отстань, – отбивалась я. – Иди к черту, противный... Который час?
– Полночь, Дашок, полночь. Поднимайся, дело есть.
– На луну будем выть?
Я открыла глаза. И сразу сообразила, что сморозила глупость. На луну в Якутии летом выть нельзя. Выть можно на солнце. Бедные волки...
Борька был скорее задумчивый, чем встревоженный. Неглупое чело бороздили вопросительные знаки.
– Дарья, ответь мне серьезно. Ты точно не брала груз с самолета?
– Не-е, – замотала я головой, – точно не брала. Мне этот груз – как корове словарь психиатрических терминов. Я посплю, а, Борь?
– Подожди, успеешь. Давай рассуждать. Ты не брала, я не брал. Турченко, по твоим словам, шел без груза...
– Он мог зарыть...
– Подожди. Зарыть могли и ты, и я. Не проще допустить, что груз слямзил тот, кто убил Усольцева? Свидетелей его кражи не остается, понимаешь?
– Точно, – я зевнула. – А тебе не все равно, кто его слямзил? Лично мне на груз положить и придавить.
Борька явно выходил на ложный след. Груз, если кто не помнит, сперла я, но, видит бог, я не убивала Усольцева. Я вообще по жизни никого крупнее таракана не убивала.
– Мне чихать на груз, Дашуля, – убежденно заявил Борька, – но я не хочу, чтобы из-за него нас переубивали, как гусей в камышах. Боголюбова убили, Усольцева убили. Блохов сам сыграл в ящик, но во имя чего? Кому-то этот груз ценнее всех наших жизней. Он не остановится, пока не останется один. А потом любыми способами будет искать связь со своими. Не заметят с воздуха – не беда. Он мог, например, запомнить место, где во вторник выбросил передатчик...
– Зачем ему наша смерть, Борис? Куда проще забрать груз и топать на все четыре. Или ждать вертолет с неба.
– Но в таком случае мы узнаем, кто он такой. Он убил двух человек. И нам плевать, что он всесильный агент спецслужбы, ставящий себя выше закона. Лично я его убью вот этими руками. Полагаю, остальные тоже не станут церемониться. Он не может не учитывать наши возможности, согласись. Он не безымянный агент. У него фамилия и конкретные координаты. Если их не знаем мы с тобой, знают другие люди, которых можно найти. У меня знаешь, какие связи?
– Ты хочешь его вычислить?.. Хм, Борька, не знаю, прав ты или нет, но мне это очень напоминает лекарство от скуки.
– Я хочу собрать до кучи разбежавшийся народ, – угрюмо поведал Борька. – Полагаю, тот из нас, кто тиснул груз, не придет. Он осторожный.
– Ну-ну, Борька, удачи, – я зарылась головой в спальник и неудержимо провалилась в сон. Он, кажется, продолжал что-то говорить, но уже не для меня.
Предметного разговора не получилось. Тогда Борька пошел ва-банк: зацепила его навязчивая идея (ложная идея: сундучок стащила я!). Под ухом прогремела автоматная очередь. Я вылетела из мешка с вытаращенными глазами.
– Ты что, свихнулся?!
Он расхохотался.
– Нормально вштырило, Дашок?
Поднял свой «Каштан» и выстрелил еще раз – в небо.
– Прекрати! – заорала я. – Зачем?!
Он нажал на крючок еще раз и выпустил длинную очередь. Потом покосился на мой пистолет, который я машинально выдернула из-за пояса (у меня скоро манеры станут, как у техасского рейнджера).
– Ты применяла пистолет?
– Однажды, – огрызнулась я.
– При каких обстоятельствах? – насторожился Борька.
– При невнятных. В медведя шмальнула, – соврала я. – К ручью выходила, а он там рыбу полоскал ко мне задницей. Или руки мыл, откуда я знаю? Пальнула, сразу на обрыв и бегом в лес. Даже не знаю, попала ли... Борька, ты чего в белый свет лупишь?
– Дай мне пушку.
Он протянул руку. Я покачала головой, убирая пистолет за пояс.
– Нет уж, Боренька, теперь он мой. Вот выйдем из леса, получишь свою игрушку. В коробочке, с ленточкой и поцелуем в щечку. А пока не приставай ко мне.
– Да больно надо, – он убрал руку и злорадно хлестнул затвором. Я заткнула уши. Заставь дурака богу молиться...
– А вот теперь костер пошире разведем, – удовлетворенно молвил Липкин, озирая безмолвный лес на предмет топлива.
Чудак, решила я. Ни ума, ни такта у парня – одна фантазия. Демонстративно простонав, я нырнула в мешок, где и уснула недолго думая.
...Снова толчок в плечо. Да что ты будешь делать, геноцид какой-то...
– Дашок, проснись, идет кто-то... Доставай ствол.
Я села, хлопая глазами, как осетр жабрами. Ничего не изменилось. Серая ночь оставалась за пределами полянки. Трещал костер, очерчивая окружающие деревья оранжевым кольцом. Борька Липкин с физиономией властелина этого кольца сидел на полянке и чутко водил ушами.
– Сработало, Даш... А ну, уползи от костра и держи его на мушке...
Я на четвереньках куда-то подалась, волоча за собой спальник. Борька наступил на него – он отцепился.
По тайге действительно кто-то шел. Незнакомец не таился – производил при ходьбе демонстративный треск. Борька пальцем показал на сосну у края полянки. Тем же пальцем изобразил полукруг: «огибни», мол, и не отсвечивай. Сам положил руку на «Каштан», сел на колено, палочкой заковырял в костре.
Я затаилась. Неуютно тут было. Нога вошла во что-то мягкое, податливое, но времени подумать, куда я попала, уже не было. Я подняла пистолет...
На поляне появился Турченко. Я так и думала. Вошел по-свойски, без опаски. «Каштан» висел на плече стволом вниз. Оглядел полянку, сбросил оружие, мешок, присел у костра. Сдержанно кивнув Липкину, повернул голову. Глаза насмешливо заблестели.
– Даша, не сиди в муравейнике. Укусы муравьев не всегда полезны.
Я пронзительно заверещала, выдернув ногу. Не переставая голосить, заметалась по полянке, стряхивая с ног невидимых монстров. Сбросила сапог, принялась выколачивать его о землю.
Борька с Турченко смотрели на меня почти серьезно и... как-то одинаково. Когда я перестала отплясывать и, тяжело дыша, плюхнулась к костру, Липкин без тени юмора заметил:
– Сдурела баба.
– Венгерский танец, – добавил Турченко. – Послушайте, господа, я, может, не в той плоскости соображаю... Ваша пальба – это плановый семейный скандал или приглашение?
* * *Нас интересовали две вещи: почему распалась группа и при каких обстоятельствах Турченко начал мое преследование в ущелье.
На каждый вопрос он давал ясный, исчерпывающий ответ. Членство в группе Турченко прекратил по причине недостойной, но уважительной. Из страха. В один прекрасный миг он отстал от отряда, свернул в ложбину и некоторое время двигался параллельным курсом. На «одиночное плавание» его подвигла моральная обстановка в коллективе.
