Михаил Серегин - Ангел по имени 112
– Точное место назвать не берусь, – ответил Грачев. – Есть задумка посмотреть, что хранил на компьютере мальчишка. Если следователь нашел карту, то и мы ее найдем. А потом Граф поможет взять след.
– Компьютер – это хорошо, – покивал Косицин. – А вот что вы скажете, если я вам дам адресок одного старого человека? Этот человек может оказаться очень полезным, только учтите, что он весьма не прост, и подход к нему найти очень трудно. Во всех смыслах.
– Что за человек? – подозрительно спросил Грачев.
– Значит, так, – сказал Косицин, переплетая пальцы. – До сих пор я никому об этом не рассказывал, но вам расскажу. У моего покойного отца был друг. Судьба у него была тяжелая, изломанная, странная. Не дай бог никому такой судьбы. И смерть за ним по пятам ходила, и в лагерях он отбарабанил, и сейчас… – Рот его скривился. – М-да, ну ладно! Ближе к делу. В минуту откровенности этот человек однажды рассказал отцу, как строил под Желтогорском секретный бункер…
– Что?! Так бункер на самом деле существует?! – вскричал Грачев.
– Не знаю, – хладнокровно ответил Косицин. – А вот рассказ о нем я слышал своими ушами. Я тогда пацаном был, на меня внимания не обращали, а я все примечал. Одним словом, если кто про этот бункер и знает не понаслышке, так это Иван Кузьмич Летягин – так этого человека зовут. Ему сейчас девятый десяток идет…
– Адрес давай, Илларионыч! – деловито сказал Величко.
– Адрес у него простой, – невозмутимо ответил Косицин. – Городская психиатрическая больница, третье отделение, палата номер шесть, как у классика.
Спасатели вытаращили глаза.
– Это серьезно?! Он псих?!
Косицин пожал плечами.
– Он тот, кто может знать про бункер, – ответил он. – Но я же вас не заставляю к нему идти. Решать вам.
– А что тут решать, – сказал Величко. – Грачев пойдет посмотрит, что там на компьютере, – он у нас образованный – а мы с Ашотом проведаем старика. Небось о нем сто лет никто не вспоминал.
– Это верно, – грустно сказал Косицин. – С тех пор, как отец умер, у Летягина никого не осталось. Я не в счет. Он меня никогда даже в лицо запомнить не мог, хотя память имел отличную. Вот так, ребята…
Организационные вопросы решили быстро. Группа, которая должна была их заменить, собралась менее чем за час. Машину со снаряжением они получили. Грачев вместе с Олесей поехал к ее сестре, а Величко, Мачколян и Граф погрузились в машину и отправились на край города – туда, где на территории бывшей помещичьей усадьбы среди столетних раскидистых дубов и подернутых ряской прудов находилась психиатрическая больница. Машину оставили за воротами, не запирая. Граф был надежнее любого замка. Выспросив на проходной у охранника, где находится третье отделение, отправились на поиски.
– Слушай, Саша, может, у меня с головой не в порядке, – сказал Ашот, втягивая носом свежий воздух, наполненный ароматом дубового листа, – но мне здесь нравится! Какой воздух! Какая тишина!
– И какие на окнах решетки! – в тон ему ответил Величко. – Не завидуй, Ашот. Эта тишина обманчива.
В третьем отделении только что закончился утренний обход. Врач, довольно молодой человек, с виду слегка рассеянный и добродушный, свидание с Летягиным разрешил без раздумий, но предупредил, что пациент сложный, склонен к агрессии и нуждается в постоянном присмотре.
– Мы держим его в отдельной палате, – объяснил он. – Я бы предпочел, чтобы свидание там и происходило. А санитар присмотрит, чтобы ничего не вышло…
– Простите, старику девятый десяток! – напомнил Величко.
Врач посмотрел на него с тихой печалью.
– Хотел бы я иметь такую энергию, как этот Летягин, в свои тридцать восемь! – сказал он. – Кремень, а не человек! Теперь таких нет.
– И все же нам хотелось бы поговорить с ним с глазу на глаз, – сказал Величко. – Не нужно санитара. Нас с товарищем напугать трудно.
– Ага, – кивнул врач, почтительно оглядывая массивную фигуру Мачколяна. – Все же будьте внимательнее. Наши подопечные склонны порой к весьма неожиданным поступкам.
– Мы привыкли к неожиданностям, – заверил его Величко.
Их проводили в палату. Она располагалась на первом этаже. За окном, на котором была укреплена выкрашенная в белый цвет решетка, тихо шелестела густая, давно одичавшая яблонька. В палате было чисто и голо. На заправленной койке сидел высокий старик в пижаме. У него было изъеденное морщинами лицо и почти лысый череп. Длинный мясистый нос был покрыт красными прожилками. Величко удивили глаза этого человека – в них не было безумия, они смотрели на удивление живо, но, пожалуй, сердито.
Санитар, неприветливый молчаливый детина с выбритыми до синевы щеками, грубо предупредил старика, что к нему гости, а потом, неодобрительно покачав головой, запер за спасателями дверь специальным ключом. Они остались с Летягиным с глазу на глаз.
– Ну что, вертухай отвалил – доставай колоду? – подмигнул старик, поочередно сверля Величко и Мачколяна настороженным взглядом. – Каким ветром занесло, голуби? Форма на вас, смотрю, какая-то непривычная – что за фасон? Небось допрос пришли снимать?
– Допроса не будет, отец, – сказал Величко. – А кое-какие вопросы нам задать хотелось бы.
– Ну, это что в лоб, что по лбу, – заметил Летягин. – Значит, из органов? Снова про Летягина вспомнили? А я уж соскучился.
– Да не из органов мы! – поморщился Величко. – МЧС – слышал о такой организации, отец? Спасатели мы, понимаешь? Спасаем людей, попавших в беду.
– А, ну тогда это ко мне, – серьезно сказал старик. – Я как раз в беду и попал. Как в восемьдесят четвертом попал, так тут и нахожусь по сию пору.
– Неужели столько лет уже здесь? – сочувственно покачал головой Мачколян. – И что врачи говорят?
– Что врачи? Врачи говорят, что им НКВД велит, – усмехнулся Летягин.
– Да вроде НКВД давно нет, – сказал Величко. – Да уж после войны не было.
– Это ты так считаешь, – парировал старик. – Потому что молодой и глупый. НКВД всегда было, есть и будет. А кто про него запамятовал, тому я не завидую, честно говорю.
– Спорить не буду, – сказал Величко, – но времена изменились, отец.
– Времена – может быть, – упрямо заявил Летягин. – Компьютеры, спутники летают, девки голые по телевизору – это мы в курсе. А про НКВД, парниша, ты все-таки в голове держи. Целее будешь.
– А вас, выходит, сюда НКВД определило? – осторожно спросил Мачколян, который решил, что понял суть стариковского бреда.
– Может, и так. А может, наоборот – я здесь от них спрятался, – уклончиво ответил старик. – Здесь тихо, лесом пахнет…
При этих его словах Величко юмористически покосился на Мачколяна, но тот, нимало не смущаясь, радостно прогудел:
– Ну! Я только что то же самое говорил! Просто рай земной! А пруды какие!
– Ну, до прудов таких, как я, не допускают, – усмехнулся старик. – И не такой уж это рай, парниша. Это он по ту сторону решетки рай, а отсюда…
– Значит, надоело? – спросил Величко.
– Да мне, если по совести, вся моя жизнь давно надоела, – сказал Летягин серьезно. – Об одном только мечтаю – водочки напоследок выпить, по траве пройтись, по лесочку… Чтобы птички, солнышко… Здешние вертухаи за деньги любому бутылку притащат. Только у меня хлопцы за душой ни гроша, а потому только мечтами и живу. Может, выручите необходимой суммой, раз уж вы такие спасатели человеческих душ?
Величко подумал, что врач оказался прав, и старик по силе духа и энергии может дать сто очков вперед любому. Поэтому он не счел лишним поторговаться.
– Нам денег не жалко, – сказал он. – Особенно для такого почтенного человека. Но у нас принцип – ничего даром не давать. Договоримся так – вы нам информацию, а мы за нее платим. А интересует нас, Иван Кузьмич, ни много ни мало, а секретный бункер, который вы под Желтогорском строили…
– Значит, из органов все-таки, – задумчиво пробормотал старик, неприязненно рассматривая Величко. – Это значит – денег не жди… А ведь я, ребята, про бункер ничего не знаю! Напрасно вы меня пытаете. У меня диагноз, я за свои слова не отвечаю.
– Да не из органов мы! – повторил Величко. – Мы сами по себе. Товарищ у нас пропал. Предположительно в том самом бункере. А как туда попасть, никто не знает. А вы должны знать. Нам об этом один надежный человек сказал. У вас друг был – Илларион Косицин? Так вот это его сын.
Глаза старика странно затуманились. Он заволновался, дрожащей рукой провел по лысине, а потом, придерживаясь за спинку кровати, встал и подошел к окну. Довольно долго он смотрел на облитое солнцем деревце за окном и молчал. А когда спасатели уже начали терять терпение, вдруг обернулся и твердым голосом сказал:
– Вот ведь и близко яблочко, а не укусишь! И вся жизнь такая, хоть у меня, хоть у вас, хоть у самого главного пахана, который в Кремле сидит. У каждого свой предел есть, через который ему не перейти. А есть еще предел, который один на всех – смерть. Вот и смекайте!
