Анатолий Афанасьев - Радуйся, пока живой
…Просидели за ужином около двух часов, промелькнувших, надо сказать, незаметно. Лева ни в чем не выходил за рамки инструкций и с удовольствием ловил на себе лукаво-поощрительный взгляд китайца. В инструкции входили не только темы застольных разговоров, но некоторые отдельные словечки, фразы, жесты, характерные для Зенковича. Лева справлялся легко, не зря же столько репетировали. Его немного беспокоило лишь одно пикантное поручение, но вскоре он убедился, что и с этим справится без затруднений. Дело в том, что Су Линь попросил его непременно очаровать супругу Серегина, а в идеале, если получится, в этот же вечер и оприходовать. Для подспорья Пен заставил его на дорожку выпить сразу две оранжевые таблетки и одну зеленую.
Супругу фаворита звали Элеонора Васильевна, и когда хозяин представил ей гостей, Лева решил, что его карта бита. С укоризной поглядел на китайца: что же ты, дескать, лапшу на уши вешал?
У пышной, задрапированной в черное с блестками платье женщины был такой вид, словно она долго усердно молилась и еще не совсем пришла в себя. И, обликом, и повадкой она один к одному напоминала знаменитую Эллу Панфилову, заступницу всех сирых и убогих, пламенную демократку-антифашистку. На спокойном прекрасном лице отражались только возвышенные чувства. На едва подкрашенных губах мерцала загадочная улыбка доброй христианки. Когда Лева поцеловал ей руку, она застенчиво пролепетала:
— Господь вас уберег, я знаю. Служите ему — он и дальше не оставит своей милостью.
И чтобы такую даму оприходовать в первый же вечер? Какой-то бред собачий. Немного позлорадствовал: выходит, и у китайских мудрецов бывают проколы. Су Линь уверял, что Серегин во всем подчиняется супруге, типичный подкаблучник, но как на женщину на нее давно не реагирует: они поженились еще в Саратове, где оба были комсомольскими секретарями в институте. Элеонора Васильевна, по его словам, стосковалась по мужику до безобразия и замучила уже всю шоферню. Зенковичу, мол, и делать ничего не придется, репутация сексуального гиганта сработает сама по себе. Какое там сработает — это же монашка!
Однако не успели подать первое блюдо, как изумленный Лева почувствовал у себя на щиколотке нежное прикосновение, потом еще одно, более настойчивое. При этом Элеонора Васильевна, сидевшая рядом с мужем, не поднимала глаз и лишь щеки у нее слегка порозовели. Не поверя своим ощущениям, Лева уронил на пол салфетку, нагнулся: о да! никакой ошибки — дама сбросила туфельку и ее крабообразная ступня покоилась на его ноге, наманикюренные пальчики игриво шевелились.
Ужином Серегин угощал необычным: борщ со сметаной на свиных шкварках, пирог-курник, холодец, черная икра в деревянной миске, кислая капуста, селедка, вареная картошка… Из напитков — водка разных сортов, квас, медовуха из царских погребов, сладкая малиновая наливка… Виктор Трофимович так прокомментировал меню:
— У нас все по-простому, без затей, мы же русские люди. Верно, Норочка?
— Когда народ голодует, — печально отозвалась супруга, — грех пировать, как эти… чикагские мальчики.
— Не к ночи будь помянуты, — добавил муж.
Перво-наперво он попросил Су Линя поподробнее рассказать о чудесном избавлении Зенковича из плена. Китаец, лучась улыбками, затараторил, как трещотка, слушать его было одно удовольствие, хотя толком, конечно, никто ничего не понял. Мелькало: выкуп, пять миллионов, десять миллионов, дикари, банда, горы, обвал, двойник, чудо! чудо! добро побеждает зло, лбом о стену — и прочая несуразица. В особенно эффектном месте, когда Лева, якобы совершив отчаянный побег, падал с кручи, биясь нежным телом о гранитные скалы, Элеонора Васильевна так энергично царапнула его ногу, что Таракан чуть не вскрикнул от боли.
— Ужасная переделка, ужасная, — закончил Су Линь, выпучив глаза. — Теперь все снова хорошо. Опять Игнат Семенович с нами, многие ему лета.
Серегин глубокомысленно изрек:
— Никогда бы не поверил, коли бы речь шла о Европе. Но у нас все возможно. Россия-матушка тем и сильна, что умом ее не понять. Кажись, убили, растоптали, а ткни в брюхо, нет, живая, шевелится, хоть завтра в поход. Или я неправ, Норочка?
Элеонора Васильевна, выпив, как заметил Лева, уже несколько рюмок водки, вдруг отозвалась глухим басом:
— Я бы хотела, Виктор, показать дорогому гостю мою оранжерею.
— Что ж, голубушка, и покажи, покажи. Там есть что посмотреть. А мы, пожалуй, с китайским товарищем переберемся в кабинет и обсудим кое-какие дела.
Лева смекнул, что наступил момент истины. Потянулся за пышнотелой дамой, как бычок на веревочке. Огромный дом пугал призрачной тишиной. Они миновали каминный зал, библиотеку, еще две комнаты, предназначенные, видимо, для гостей и уставленные тяжелой старинной мебелью, поднялись на второй этаж и по длинному деревянному переходу добрались до оранжереи. Везде полно света и ни единого человека, как в пустыне. Весь путь проделали молча, будто сговорясь, и только здесь, где благоухало вечное лето, мерцая и поблескивая в тысячах цветов, в ласковом, ослепительно зеленом воздухе, в кадках с самыми невероятными, незнакомыми Леве растениями, он поинтересовался:
— Вы что же, Элеонора Васильевна, вдвоем с мужем живете? И больше никого?
Женщина замкнула дверь на изящный бронзовый засов, обернулась к нему раскрасневшимся до лиловости лицом:
— Зачем же одни… Дети в разъезде, учатся. Мишенька, старший, в Париже, в технологической школе. Манечка с Сережей в Филадельфии. Куксик, это мы так младшего зовем, в Вене, в музыкальном колледже, — удивительно талантливый мальчик. У него огромное будущее, все так говорят…
— А слуги?
— Да у нас их почти и нету. — Элеонора Васильевна очаровательно улыбнулась, — Вот Клавдия, что нам подавала, и еще шестеро. По вечерам они все во флигеле, в дом не ходят. Виктор Трофимович полагает, что это безнравственно.
— Что безнравственно? Ходить в дом?
— Иметь много слуг. Я с ним согласна. Знаете, когда народ в такой беде, в нищете… Не надо выделяться, это не по-христиански… Прошу вас, милый Игнат Семенович, вот сюда, на диванчик. Тут нам будет удобнее.
Сели на диванчик. Лева достал сигареты. Элеонора Васильевна уже не отрывала от него укоризненного, ненасытного взгляда, в значении которого невозможно было ошибиться. Блестки на ее платье потрескивали от внутреннего жара, но Таракан почему-то медлил. Не то чтобы ему не нравилась моложавая, цветущая женщина, да и действие таблеток давно чувствовалось, но сама ситуация была неестественная, сковывала. Хотя одновременно и будоражила. Элеонора Васильевна догадалась о его сомнениях, поторопила:
— Господи, Игнат Семенович, я столько о вас слышала, мечтала… и вот вы здесь. Даже не верится… Послушайте! — Придвинулась, нервно сжала его ладонь и положила себе на грудь. — Слышите?
— Действительно, — Лева солидно покашлял. — Бьется, как будто живое…
В ореховом кабинете, удобно расположившись в черных кожаных креслах, Су Линь и Серегин вели приятную беседу. В камине уютно потрескивали декоративные полешки, и дым от сигар выписывал затейливые фигуры над полированной поверхностью стола. После долгих взаимных уверений в дружбе и приязни разговор плавно перетек в деловое русло, и Виктор Трофимович смущенно признался, что толком не понял, чьи интересы представляет уважаемый гость.
— Разве это так важно? — с лукавой улыбкой отозвался Су Линь.
— В каком-то смысле, да, — Серегин приосанился. — Смутное время, повсеместный раздрай, кругом обман и предательство, иной раз матери родной не доверяешь. Огромные состояния лопаются, как мыльные пузыри. И страдает прежде всего кто? Страдает, уважаемый Су, прежде всего обыкновенный человек, работяга, про которого все давно забыли. Как будто его и не было на Руси… Я к тому веду, что перед тем как заключить какую-либо сделку, хотелось бы знать, кто за ней стоит.
— Племянник. — Китаец скорчил забавную гримасу, но Серегин поморщился и Су Линь мгновенно стал серьезным. — Понимаю ваши опасения, Виктор Трофимович, но вся возможная ответственность ляжет на племянника.
— Племянник ли он? — усмехнулся Серегин, поразив собеседника неожиданной проницательностью.
— Какая разница, Виктор Трофимович? Для нас с вами он племянник и для Хозяина племянник. Кто будет копаться?
— Слабое звено.
— Ничего страшного, — улыбка китайца приобрела лунный оттенок. — Скоро все звенья перепутаются, вы же знаете.
— Перепутаются, возможно… Но в чью пользу?
— В нашу с вами, Виктор Трофимович, в нашу с вами. Если сумеем поладить.
Серегин пытался угадать за блудливыми ужимками гостя его истинные намерения, но это было все равно, что ловить знаменитую кошку в темной комнате. Одно ясно, паршивец прекрасно осведомлен о двух важных вещах: государь плох, а у могущественного фаворита нет за душой и гроша ломаного. Иначе не вел бы себя так нагло и не привел к нему этого… этого… Серегин наконец решился и спросил прямо:
