Александр Бушков - Ашхабадский вор
– Мы называем это пустыней. А то, что называете пустыней вы, находится там, – он указал рукой с зажатой в ней походной флягой в матерчатом чехле защитного цвета. – Там и барханы, и пески, и кочевые племена.
– У вас еще и кочевники сохранились? – удивился Карташ.
– А куда они денутся? – пожал плечами старик.
– Логично… А как же водитель тут дорогу находит? Дороги-то и нет никакой…
– Вон там, смотрите, дорогой, – с готовностью привстал старик. Карташ тоже глянул в окошко. И кроме степи-пустыни не увидел ни черта. – Вон там идут провода с электричеством. Вот вдоль них и едем… Тут дороги не нужны, тут мало кто живет, так, несколько аулов, ферм и полей, так что двигайся по меткам, если знаешь куда путь держишь, и прибудешь точно. Да и ездят тут не часто.
Алексей пригляделся. На самом горизонте и впрямь тянулась какая-то темная на фоне серого неба ниточка с подпорками-спичками. Елки-палки, да это же линия высоковольтной передачи, ЛЭП-500 или как ее там!
– Ловко, – только и сказал он.
– А дальше туда – там жизнь кипит. Там города, арыки, вода, машины, поезда. Вот, возьмите. – И протянул флягу Алексею.
Алексей насторожился.
– Это что?
– Это вода. Простая вода. Что может быть лучше глотка простой воды в конце долгого, утомительного пути?
Философ, блин. Впрочем, на Востоке все философы, это мы проходили…
Вода оказалась вкусной и холодной. И, вроде бы, без химдобавок. Он снова выглянул в проем.
– Премного благодарен… уважаемый. А вот ежели не секрет: куда именно мы направляемся?
И без малейшей запинки старый хитрован произнес нараспев, как молитву:
– В Карыйский велаят, которым правит досточтимый Аширберды Аллакулыев и при котором мой благородный начальник Дангатар Махмуд-оглы состоит начальником охраны.
Карташ благоразумно переспрашивать не стал, хотя слово «велаят» показалось ему знакомым. Ах, ну да, так, Таксист утверждал, у них тут административные единицы зовутся, типа областей, а вот все остальное... Боже православный, спаси и сохрани, да как же они здесь вообще разговаривают?! Это ж язык узлом завяжется! Н-да, тут поневоле философом станешь, причем с малолетства. Аккурат с того момента, когда тебе мама скажет: «Кымджы-бердыйсы-оглы, дорогой!». И все же позволил себе небольшое уточнение, напрягши всю свою воспитанность:
– Простите, уважаемый Ханджар, мою невежественность и забывчивость, но мой добрый друг и соратник, который сейчас вон там… э-э… наслаждается сном, по-моему, называл другую фамилию вашего достойного начальника…
Старик благосклонно кивал при каждом слове иноземного гостя, а потом ответил просто и без затей:
– Махмудов, вероятно? Ну так все правильно, Махмуд-оглы – его настоящая фамилия, а Махмудовыми их род стал после революции, когда Советы все имена принялись чесать под одну гребенку. Дангатар Махмуд-оглы, молодой человек, означает «Дангатар, сын Махмуда». Или, по-вашему, Махмудов. А вот если б досточтимый Дангатар был девочкой, то тогда ее фамилия была бы Махмуд-гызы.
– Ловко, – повторил Карташ, переваривая информацию и смекая, что старик не так прост, как кажется.
Неторопливо и очень осторожно, на иносказаниях и эвфемизмах, поговорили еще о том, о сем – Карташа больше интересовало, что в стране происходит, как тут у вас на предмет преступности, есть ли у нее, преступности, связи с российским криминалитетом – знает ли уважаемый Ханджар, что такое криминалитет? – и есть ли возможность русским преступникам, например, уголовным, безнаказанно перебраться через границу сюда.
Уважаемый Ханджар на политические вопросы отвечал уклончиво и говорил в основном о том, что Алексей знал из газет и без проклятого старца. Например, что в стране имеет место то, что происходило при товарище Бровеносце, если даже не более круто. Главным официальным паханом в стране являлся его превосходительство Сапармурат Ниязов, Туркменбаши, нынешний, без ограничения срока полномочий, бессменный президент, и что выше его, отца всех детей и спасителя отечества, только Аллах. Сей факт, и весьма успешно, проталкивался в головы мирного населения абсолютно всеми газетками и телерадиоканалами – по той простой причине, что негосударственных газет и каналов не существовало напрочь. Как не существовало частников, кооператоров, диссидентов и прочего инакомыслящего элемента. Все строем на построение светлого Завтра – да чтоб с чувством глубокого удовлетворения на лицах! А если кто посмеет что-нибудь вякнуть против или, там, нетрудовыми доходами озаботиться, так сами знаете что будет. И тэ дэ, и тэ пэ. В общем, переразвитой социализм в чистом виде... Карташ не хвалил и не ругал такое положение вещей – во-первых, ему было глубочайше плевать, а во-вторых, он здравомысляще понимал, что наши газеты и каналы тоже не дурни приврать, чего уж греха таить.
Конечно, недовольные были, куда без них, иначе не бывает – разве что веселящий газ в воздухе распылять. (Даже Ханджар признал с опаской, что недовольные есть и среди правителей велаятов, но пока это так, шепотком и кулуарно, высказываться против Туркменбаши вслух пока никто не решался.) Конечно, были и уголовники, без них тоже никуда, как ни крути. Но в этом вопросе старик прикусил язык и ограничивался лишь отговорками, что сам он не в курсе дела.
В свою очередь толстый верблюд то и дело и, надо признать, весьма ловко пытался свернуть разговор на груз: не было ли препон на границах, успешно ли груз доехал, не пострадал ли во время перевозки и куда был заныкан. Карташ атаки отбивал не менее ловко, так что вскоре выдохлись оба, а поскольку тем для беседы больше не нашлось, то и примолкли.
Но тишина не настала – почти тут же в заднюю стенку кабины заколотили кулаком, и водила что-то прокричал по-своему. «Мерседес» замедлял ход. Уважаемый Ханджар вновь засуетился, подхватился с лавки, приник к переднему окошку и залопотал ответно. Вскинулся и боец, напрягся, прислушался, бдительно окинул взглядом дорогих гостей: не готовятся ли когти сорвать.
– Что там еще не слава богу? – спросил Алексей, напрягшись ответно.
– Ай, плохо дело, – нервно потер ручки старик, вновь повернувшись к нему. – Говорит, радиатор закипел, а воды нет! Не озаботился запас воды взять, сын дохлой скорпионихи и тухлого урюка!
Он опять превратился в беззлобного потешного евнуха. Эге, а непростые, оказывается, старички у Дангатара служат. Станиславский охрип бы, скандируя: «верю! верю!».
– Ваши предложения?
– На наше счастье, тут рядом аул есть небольшой, там вода! Заправимся и поедем.
В самом деле, из-под капота вовсю валил пар, а в клубах этого пара ковырялся водила, громко матерясь по-своему. Наверняка проклинал тот день, когда он сел за баранку этого пылесоса. Ханджар гавкнул на него, тот огрызнулся, старика поддержал второй боец, а потом и примкнувший к ним третий, из кузова, шофер отбрехивался… Короче, сплошной восточный базар получился. Весьма натуральный. Проснувшийся от шума Таксист был мрачен и зол, заглянул под капот, но помогать коллеге даже не рыпнулся. Проснувшаяся Маша встала рядом с Карташом и некоторое время с сонным интересом прислушивалась.
– Смешно как ругаются, – наконец резюмировала она. Поправила прическу. Огляделась по сторонам, обозрела степь. И зевнула. – Мы где? Долго еще?
Кажется, она совершенно не была обеспокоена происходящим посреди пустыни, целиком полагалась на мужчин. Если понадобится, ее позовут. Ну не чудо ли девка, а?
– Около какого-то аула, полного аксакалов и саксаулов, – сказал Карташ. – Долго ли – понятия не имею. А послушаешь их имена, так вообще обхохочешься…
– Короче, влипли, начальник, – подошедший Гриневский сплюнул в пыль. – И это не подлянка, точняк закипел, я проверил… Хотя, если они воду еще там, на сортировке, не долили… Что делать-то будем, начальник?
– А вон и один из твоих аксакалов! – Маша вытянула пальчик.
Они обернулись. Оказывается, совсем неподалеку серело несколько приземистых строений в окружении каких-то чахлых кустиков – располагались они против солнца и почти не видны были в зыбком сером мареве, колышущемся над пустыней, потому их и не приметили сразу. От домишек к машине неторопливо двигался человек – мужик или баба, пока на расстоянии было не разобрать…
Нет, все ж таки мужик. В одежке, более всего напоминающей кимоно, только серое и пыльное, как сама пустыня, – короткий халатик, подпоясанный многажды обернутой вокруг талии полосой черной материи, и короткие штанишки, из которых выглядывают черные тапочки и худые лодыжки. Когда он подошел, ругань в мгновенье ока стихла, все тут же успокоились, и стороны степенно поклонились друг другу. Мужик что-то спросил у Ханджара, тот принялся объяснять, показывая попеременно то на грузовик, то на горизонт, то на гостей, то почему-то на солнце. Мужик слушал внимательно, иногда кивал грязной чалмой, иногда ковырялся во всклокоченной бороде до середины груди, но недовольства или враждебности пока не проявлял. Был он чуть моложе Ханджара, но не в пример подтянутее и жилистее. Видно было, что жизнь он провел главным образом на свежем воздухе, занимался исключительно благими делами типа животноводства и сельского хозяйства, короче, такой в Думу не полезет.
