Волк: Лихие 90-е. Финал (СИ) - Киров Никита
По телевизору шли новости. Я ещё раз посмотрел на календарь, потом в экран. Ждал кое-чего, сигнала на старт, только в отличие от других бегунов, я заранее позаботился, чтобы проехать дистанцию в комфортабельной машине, а не мчаться на своих двоих.
Мы все её пройдём.
— Видал? — в кабинет зашёл Женя. — В обменниках очередь, капец, чуть ли не как в мавзолей.
— Ты доллары хотел купить? — я удивился.
— Не, Волк, уже давно всё сделал, как ты говорил. Просто мимо ехал. Ты звал?
— Да, надо ещё кое-что сделать.
Он сел напротив. Вспомнилось, как вышел тогда ночью и увидел человека, который потерял всё и спивался несмотря на молодой возраст. Дал ему возможность, а он шёл следом за мной и никогда не сомневался.
— Смотри, Женька, нам надо… так, минутку, погоди.
Я взял пульт и прибавил звук. Женя повернулся к телевизору.
Там показывали толпу журналистов, к которым не спеша подходил Борис Ельцин, чтобы сказать пару слов и успокоить народ.
Вышло не очень.
— Борис Николаевич, по поводу девальвации, — обратился к президенту журналист. — Сейчас все говорят: будет девальвация или нет? Одна фраза, от вас зависит…
— Не будет, — произнёс Ельцин.
— Не будет девальвации? — с сомнением в голосе спросил журналист.
— Нет.
— Твёрдо и чётко?
— Твёрдо и чётко, — заверил президент.
— Вот Женя, — сказал я, выключая телевизор кнопкой на пульте. — Если они говорят, что чего-то не будет, то… сам знаешь, что случится дальше. Вот теперь-то для нас всё и начинается.
Глава 6
Сначала был небольшой мандраж. Пусть я и сказал Жене, что пора действовать, многое сейчас зависит от нашей предварительной подготовки, от всех этих встреч и договорённостей.
Нет, я понимал, что генерал Рыбаченко всё равно окажется за решёткой, если его не грохнут раньше, что банк «Терекстройинвест» скорее всего закроют, а если не закроют, то он не переживёт дефолт. И понимал, что множество опасных людей с Северного Кавказа решат рассчитаться со мной. Ну а Платонов, скорее всего, посмотрев на все эти проблемы, решит свалить в Лондон, чтобы оттуда мне гадить.
Но тут вопрос в другом, ведь я рисковал сильно, а этот риск должен быть оправдан, это мой вклад в будущее. И пусть над операцией работали лучшие из оставшихся аналитиков в спецслужбе, кто ещё не ушёл в другие хлебные места, мне надо было добиться чего-то и для нас самих.
Пусть Ремезову я доверял, но он же теперь не один. Он работает от лица своей Конторы, огромного бюрократического механизма. И пусть каждый ход операции контролировали агенты ФСБ, свой шанс я упускать не собирался.
Лучше перестраховаться, а то мало ли, будет в итоге, как в той сказке про мужика и двух генералов: вот тебе рюмка водки и пятак серебра, веселись, мужичина. Нет, я за такое работать не буду.
Поэтому повсюду, куда я мог дотянуться, я оставлял свои зацепки.
Но когда на уме огромные бабки и сложные схемы, легко забыть о других вещах.
И вот, в день, когда по телевизору официально объявили дефолт, а люди штурмовали обменные пункты и банки, пытаясь получить свои вклады, я устроил собрание на комбинате.
Актового зала у нас не было, хотя Антонов хотел построить такой по возможности. Так что охранники, кто был не на постах, и те, кто приехал с выходных, собрались у гаража.
Парни собирались кучками, курили, обсуждали новости и нервничали, мат летел со всех сторон. Обстановка и правда нездоровая, только привыкли жить в это сложное время, как лихие 90-е собрались с новыми силами и ударили ещё раз, не менее больно, чем в прошлые разы.
Немалая часть присутствующих — участники горячих точек, которых я так долго собирал по всей области и за её пределами. Много ментов, мужиков в возрасте, кто ушёл на пенсию по выслуге. Много молодёжи, спортсмены с секции кикбоксинга, недавние дембеля, кто не нашёл другой работы. И прочие, кто искал, как прокормить семьи, но не хотел идти в братву.
Да, немало из них от безнадёги оказались бы на том же пивзаводе, мясокомбинате или рынке. И потом, в нулевые, когда лидеры банд оказались бы за решёткой или погибли, остатки банд ещё долго копошились бы в городе, образовывая новые ОПГ, а потом бесславно исчезая.
Нет, не в этот раз. Они здесь, работали, строили планы, а сейчас нервная обстановка на них давила. Здесь и обычные охранники, и те, кто готовился к переходу в новую, секретную, контору, и верхушка фирмы, включая тех, кто начинал с нами с самого первого дня.
Пока здесь только люди с комбината и города, они же передадут всё отсутствующим. Потом слетаю на север, так же поговорю с охраной завода, и в Питер, где уже почти открыт наш новый филиал на базе другой фирмы.
— Много говорить не буду, — сказал я, забравшись на ящик. — Меня вы знаете все, в курсе, что я за слова отвечаю, что никого из вас не подвожу и не бросаю. Времена наступают тяжёлые, но обязательства по зарплате и остальному мы не нарушаем, всё будет, как и раньше. Вся социальная часть тоже актуальна. Комбинат — держится, мы стоим на своих двоих. И будем стоять, всех будет штормить, а мы устоим. А тех, кто против нас, будет штормить ещё больше. Так что отобьёмся, и наезды на комбинат закончатся надолго. У меня всё. Но если у кого проблемы с финансами из-за всего этого, подходите ко мне, Леснякову или Ковалёву, поможем, не бросим.
Спрыгнул и подошёл к толпе, потому что прилюдно выступать не любил, а спокойно говорил со всеми желающими, кто подходил ближе. Только конкретика, без лишних слов, все и так понимают, что в ближайшее время ничего хорошего не будет, но лучше перетерпеть трудности, чем остаться без работы и средств к существованию в дальнейшем.
Продержится ЧОП, продержится и комбинат, с ним город и область, а там, глядишь, и целая страна.
— Максим, — ко мне подошёл Машуков, когда я закончил встречу. — Хотел поговорить. Не знаю все твои планы полностью. Но те, кто против нас, денег не пожалеют, чтобы тебя достать.
— А я их уже не жалею, — сказал я. — Пока мы тут говорим, всё крутится, Денис. Ничего не будет зря.
* * *Санкт-Петербург
Официально это историческое здание на Университетской набережной не принадлежало генералу Рыбаченко, и арендовала его совсем другая фирма, с которой он никак не был связан по бумагам. Но работал он здесь, не по делам министерства, а по своим личным.
Нравилось ему подойти к большому окну и смотреть на город, с этого места как раз было видно Сенатскую площадь, Исаакиевский собор, шпиль Адмиралтейства и много чего ещё из городских достопримечательностей. Можно смотреть и при этом ещё попивать вино и раздумывать о судьбе страны.
Но в этот раз роскошный вид его не радовал. С самого утра начались какие-то проблемы, когда из банка пришла странная бумага.
Генерал Рыбаченко снова всмотрелся в визитку банка и набрал номер по сотовому. Банк находился на Кипре, поэтому каждая секунда разговора стоила немалых денег, и генерал из-за этого злился.
— Алё! — кричал он в трубку. — Рыбаченко это! Позови мне банкира! Банкира, говорю! Этого, как его… — генерал на несколько секунд задумался, вспоминая имя. — Андреас Патеас, во! Позови мне его, говорю! Позови… Да идите вы…
Рыбаченко выругался и бросил трубку. На той стороне тоненький женский голосок всё это время отвечал на греческом, на котором генерал не знал ни слова.
А ещё вчера с ним беседовал банкир Патеас, который говорил на русском без акцента. Беседовал он вежливо, приглашал на Кипр за счёт банка и радовался денежному клиенту.
Но сегодня по факсу пришло уведомление на греческом и английском. Слова Рыбаченко разобрать не мог, но зато понимал красноречивый ноль в разделе баланса вместо семидесяти миллионов долларов, которые были там три дня назад.
Он набрал другой номер.
— Где Петров? — проорал Рыбаченко в трубку, грохнул кулаком по столу.
— Не могу знать, товарищ генерал, — ответил на другой стороне испуганный голос. — Со вчерашнего дня не видел.
