Полигон - Денис Ратманов
И как им объяснить, что и среди обычных людей встречаются альбиносы? Рогоча с дебильной шутки, Фобос топает к распахнутым воротам и бормочет без умолку:
— Новенький! Пожрать принес. А то жрать тут особо нечего, новое мясо еще не запустили.
— Что?
— В ящичке-то у тебя, поди, деликатес! Мы раньше жили в лесу, ну, где предыдущее шоу было, а теперь нас сюда перевезли. Ну и пердь, всем пердям пердь! Печет, как на сковородке. Баба наша чуть не сдохла, пришлось в подвал ее переселять.
Чем дальше, тем больше происходящее напоминает Сандрино горячечный сон. Всегда острый на язык, он не находит слов.
— У вас и баба есть?
— Ну а чего б не быть? Без бабы оно тяжко. Эти дуры ж тоже на Погигон прутся, вот мы и поймали одну. Говорят, теперь еще будет, а то эта совсем испортилась после родов, и опять брюхатая.
Хихикая, он потирает руки, как лапки — огромная муха на куче дерьма, и продолжает, останавливаясь в проеме металлических ворот:
— Сказали, валить каждую ночь не больше двух рыл на каждого. Послезавтра уже запустят!
Похоже, ему нравится убивать. Эдакий бешеный пес. Сандрино шагает за ним и оказывается во дворе, где его встречает гемод, каким он должен быть в представлении нормального человека: чешуйчатый, безволосый, безгубый.
Коротышка резво семенит к Сандрино, здоровается, его рука, если не считать чешуи, вполне человеческая: пять пальцев, ногти, а не когти, вот только чуть более прохладная.
— Я — Деймос, — говорит он, слегка шепелявя, из-за чего «с» больше походит на «ф». — Новенький! Хорофо. Новенький расскажет про больфой мир.
«И мозгов, как у ящерицы», — думает Сандрино, ставит ящик, открывает… и на него тотчас налетают гемоды, расшвыривают вещи и патроны, чтобы добраться до еды. Бородатый Фобос одной рукой держит хлеб и сразу же его грызет, второй перебирает банки консервов, откладывает себе бобы и горох.
Оставляя ящик на разграбление, Сандрино идет осматривать дом — круглый, как перевернутый казан. Чтобы войти в дверной проем, приходится пригибаться, да и внутри макушка чиркает по потолку. Прямо в середине хижины — узкий лаз, ведущий вниз, а по обе стороны от него — сваленные кучей шкуры и вонючие тряпки, где эти двое, очевидно, спят. Как животные, в собственном дерьме. Как их еще не завалили участники шоу?
Мелькает мысль, что и он таким станет лет через несколько, и впервые Сандрино уверен, что смерть лучше такой жизни.
В подполе тоже низко, но тут живительная прохлада. Только Сандрино думает, что можно здесь обосноваться, как в темноте коридора лязгает цепь. Включив фонарик, Сандрино идет на звук, шарит лучом фонарика по извилистому проходу, выхватывает груду лохмотьев, которая, громыхая цепью, жмется к стене. Луч поднимается выше…
Женщина. Пакля спутанных волос, грязные потеки на щеках, половины зубов нет — то ли выбили, то ли выпали от недоедания. Под кожей просвечиваются кости, в глазах — безумие. И вонь. Нестерпимая вонь немытого тела и дерьма.
Развернувшись, Сандрино шагает прочь. Ему хочется добить это существо, чтоб больше не мучалось, а потом выпотрошить гемодов, потому что такое жить не должно.
Выскочив на поверхность, он меряет шагами двор, пинает попавшуюся кость… Наклоняется. Поднимает ее и поджимает губы. Малая берцовая человеческая кость. Но ничего, он завалит Тальпаллиса и улетит отсюда. В конце концов у него есть дробовик.
И забудет этих двух уродов как страшный сон.
Глава 6
Преддверие
Издалека, словно из другого мира, доносится знакомый голос:
— Вставай же! Ну не на руках же тебя нести… Твою мать. Лекс? Потащим его?
— А он вообще живой? Вдруг в коме? Он кровью харкал, а это значит…
Доносится вздох, сквозь вату в ушах пробивается шумное дыхание. Ближе, ближе… Урывками вспоминается бой, складывается в картинку. Сломанное ребро пробило легкое, я попытался восстановиться…
Живот скручивает спазм, я глубоко вдыхаю, но боли нет. Хочется есть. Нет — ЖРАТЬ. Открываю глаза, окидываю взглядом комнату и окончательно все вспоминаю.
— Ну и напугал ты нас. Минут десять тебя будила, — бормочет склонившаяся надо мной Надана. — Думала, ты того… то есть тю-тю. А у нас вылет через пятнадцать минут…
— Ты еду взяла?
Она таращится, как на идиота, протягивает тарелку, накрытую полотенцем. Лекс наблюдает молча, он внешне спокоен и делает вид, что не удивляется.
— Я поняла. Сама дико обжиралась после того… ну…— Надана косится на Лекса, я киваю — понял, мол, беру у нее тарелку, где целых три куска мяса и какая-то неизвестная мне каша и начинаю есть, отмахиваясь от характеристик еды.
Хочется рвать мясо зубами, проглатывать куски не жуя, но стараюсь сохранить достоинство, управляюсь минут за семь, чувствую себя лучше. Надана, видимо, помнит, что был за зверский голод после моего лечения.
Лекс ждет, когда я доем, и спрашивает:
— Ты хочешь сказать, что нормально себя чувствуешь?
Ставлю тарелку на пол, поднимаюсь, потягиваюсь. Боль ушла, в теле появилась такая легкость, словно его вовсе нет.
— Как видишь. Идем?
— Ну и клево! А я реально боялась за тебя! — искренне радуется Надана.
— Невозможно,— говорит Лекс, шагающий позади нас по коридору. — Леон, ты случайно не гемод?
— Неслучайно не гемод,— отвечаю не оборачиваясь.
Все участники уже отбыли, и дроны разлетелись, только один нами заинтересовался, чуть ли на плечо не садится, так и хочется пришибить его, как назойливую муху. Интересно, заметят ли наблюдатели, что я был сильно травмирован, а потом чудесным образом излечился? Лишнее внимание мне ни к чему.
Надана переходит на бег, и мы вылетаем на парковку флаеров, где их осталось немного, погружаемся в наш и отправляемся на базу втроем.
— Все, завтра Полигон,— вздыхает Надана.
— Жалеешь, что ввязалась? — спрашивает Лекс, вальяжно развалившийся в кресле.
— Не-а. Но я хочу быть в команде Леона. Теперь понимаю, что одна не вытяну.
— А я здесь, чтобы выиграть. Я в себе уверен,— улыбается Лекс.
Надана хохочет.
— Ага, уверен он! Да если б не Леон, тебя на перо посадили бы во второй день!
Лекс на нее даже не смотрит.
— А тесак у него из-под подушки кто достал? Так что мы квиты.
Аргумент ненадолго затыкает Надане рот, но она ерзает, кусает губу и наконец не выдерживает и продолжает вербовать Лекса:
— Ты не понимаешь, с ним мы реально выиграем, а подняться на уровень — тоже хорошо. Если тебя пришибут, он сделает так…
— Надана! — пресекаю ее болтливость я, незачем говорить эта на камеры, которых в салоне море, она спохватывается и прикусывает язык.
— Плох тот солдат, что не хочет быть генералом, — парирует Лекс.
— Пфф. Генерал нашелся…
Почему-то предательство Лекса задевает меня, я уже начал рассчитывать на парня, он бы нам пригодился. Хотя, наверное, его правда имеет место быть: Лекс не просил о помощи и уж тем более не рассчитывал кому-то подчиняться, я сам вызвался его отбивать, точнее, программа меня надоумила. Сделал добро — забудь. Никто ничего тебе не должен, и предательством его позицию называть… Слишком громко.
— Надана, успокойся. Хочет человек рискнуть — пусть.
— Хрен там! Он же потом сам приползет. Или ты думаешь, что тебя с такой рожей кто-то будет слушаться? Тьфу.
— Успокойся…
— Ладно. Но когда он приползет, я сама ему глотку перережу!
— Договорились,— спокойно отвечает Лекс.
Надана продолжает:
— Так что, Лео, будем в команде? Я видела, что ты можешь, и согласна быть в твоей пятерке.
— Поговорим утром, когда в подробностях узнаем правила. Может, уже отсюда можно выдвигаться командой.
— Сомневаюсь,— говорит Лекс. — Тогда шоу быстро закончится. Предполагать нет смысла. Лучше хорошенько выспаться, учитывая, что нам предстоит. И еще. Леон, я тебе не враг.
Проверяю его отношение ко мне: равнодушие. Не врет. Все-таки программа — нехилые такие костыли. Без нее как минимум один раз меня бы уже убили.
На ужин мы приходим последними, Лекс садится с нами, Надана на него смотрит волком. Зал полупуст. Рекруты сосредоточенное работают челюстями, кто в одиночестве, кто — группами по два-три человека. Многие собравшиеся, где-то четверть, выглядят изрядно помятыми. Когда мы садимся за стол, остальные уже поели и ждут вечернего явления Блейма.
