Фридрих Незнанский - Крайняя необходимость
— Ах да, перитонит, — вспомнил Турецкий. — Я столько раз слышал это слово, и всегда оно на меня ужас нагоняло.
— Перитонит — это воспаление брюшины. Развивается преимущественно как осложнение аппендицита и некоторых других острых заболеваний. Бывает общий и местный… Да зачем это вам, Александр Борисович?
— Действительно, — встряхнулся Турецкий. — Вроде совершенно ни к чему даже и для общего развития. Живот у меня не болит.
— Никогда? — прищурился доктор.
— Никогда, — подтвердил Турецкий.
— Серьезно? — округлил глаза доктор.
— Абсолютно.
— Я не верю.
— Ну… — Турецкий почесал затылок, — доказать я это, конечно, никак не могу, так что поверьте уж на слово.
— Все равно не могу, — признался хирург после некоторой паузы.
— Это нехорошо.
— Почему?
— Потому что людям надо верить.
— Да? А я считаю, людям надо верить только в самом крайнем случае.
— А! — сообразил Турецкий, — Мордюкова в «Бриллиантовой руке»?
— Управдом — друг человека, — подтвердил Иванов.
Посмеялись, потом хирург заметил:
— Александр Борисович, на глаз вы в неплохой форме, но чтобы у человека никогда не болел живот — я такого не встречал. Вспомните все же, когда последний раз вас тревожили какие-нибудь неприятные ощущения?
Турецкий честно напрягся и все-таки не смог вспомнить.
— Идеально питаетесь? — не отставал Иванов.
— Да не сказал бы…
— Никогда не переедаете?
— Э, доктор, — засмеялся Турецкий, — я давно уже пищу воспринимаю как закуску. Когда же тут переедать?
Иванов был искренне удивлен.
— Слушайте, — сказал он, — ваш случай как раз для моей диссертации. Хотите послужить науке?
— А что надо делать? — осторожно поинтересовался Турецкий.
— Во-первых, вам придется на недельку лечь ко мне на обследование. Заодно отдохнете от своей служебной суеты. Ну а потом…
— Ну нет, — запротестовал Турецкий. — И даже не просите. Может, когда-нибудь… на пенсии…
— До пенсии еще дожить надо, — расстроился Иванов.
— Ничего, дотянем как-нибудь…
Хирургу явно не хотелось возвращаться в больничный корпус, Турецкий не спешил, и они закурили еще по одной.
— Доктор, а почему бы аппендикс не удалять прямо при рождении? — брякнул вдруг Турецкий несколько неожиданно даже для самого себя. Надо же было, в конце концов, о чем-то говорить.
Хирург посмотрел на него с еще большим удивлением.
— Что? Нет, ну надо же! — хмыкнул Иванов. — Сегодня день сплошных откровений.
— Вы о чем?
— Да все о вас. Нестандартный подход. Сразу видно человека с нешаблонным мышлением. Никогда медициной не интересовались?
— Бог миловал.
— Понятно. Дело в том, — сказал Иванов, — что подобную идею когда-то высказал мой однокурсник Сережа Великанов. Вот мозговитый парень был. Но тут он, правда, прокололся, даром что первокурсник.
— Почему же — прокололся? — спросил Турецкий, мотая произнесенную Ивановым фамилию на воображаемый ус.
— Да просто выяснилось, что такое ноу-хау уже пробовали до нас. Оказалось, что еще в конце шестидесятых годов в Штатах какое-то время аппендикс удаляли у всех новорожденных. Просто на всякий случай.
— Вроде как бомбу замедленного действия?
— Ну да. Правда, потом от этой идеи все-таки отказались.
— И почему же?
— Да всего-навсего изучили статистику. Оказалось, детишки стали много болеть, отставать в умственном и физическом развитии. Аппендикс, этот незатейливый отросток, богат особой тканью, влияющей на иммунитет, кроветворение и многое другое.
— Аппендикс?!
— Именно. Аппендикс, представьте себе, не архитектурное излишество вроде скульптур Церетели, а необходимая организму вещь. Но если, выполнив свою миссию, он начинает мешать нам жить, то его приходится отсекать, и главное здесь — не упустить время. В общем, вот такая непростая загогулина в организме.
Турецкий покивал с умным видом и спросил как бы невзначай:
— Доктор, а как, вы сказали, звали вашего однокашника? Великанов?
— Да, был такой умный парнишка — Серега Великанов.
— Почему — был? Что-то с ним потом случилось?
— Что с ним могло случиться? — пожал плечами Иванов. — Стал врачом. Говорили, весьма неплохим. Догадаться можно было — он из семьи потомственных врачей, и у него, я помню, пациенты в руках просто млели. В хорошем смысле слова. Помню, у него было такое выражение: «Врачу необходимы всего лишь три качества — знание, интуиция и милосердие».
— Неплохо, — оценил Турецкий. — И где он сейчас, ваш потомственный доктор?
— Кажется, уехал из Москвы куда-то.
— Понятно, — протянул Турецкий. — Давно с ним не виделись?
— Да уж года два, не меньше. Встретились как-то случайно на выставке медоборудования… — Иванов спохватился: — А почему такой интерес?
— Сейчас объясню. Расскажите про вашу встречу что хотели.
— Ну что… Как обычно однокашники сталкиваются после большого перерыва? «Привет», «как дела», «пока»… «Ты где сейчас», — спрашивает. «Я в Москве, — говорю, — в ЦКБ, могу тебя устроить». — «Не нужно, спасибо, у меня все в порядке». — «А ты где», — я спрашиваю, интересно же, где у нас сейчас порядок. «А, там», — говорит и машет рукой куда-то. Вот и весь разговор. Но кажется, я слышал, он где-то в Подмосковье. Так почему вы спрашиваете, Александр Борисович?
— Видите ли, тут деликатный момент… — Турецкий помолчал. — Мои друзья сейчас занимаются делом одного доктора, которого зовут точно так же. Сергей Великанов.
— С ним что-то случилось? — нахмурился Иванов.
— Да, у него большие неприятности, но, видите ли, я не убежден, что мы с вами говорим об одном и том же человеке. Вы не знаете, куда именно Великанов уехал из Москвы?
Иванов отрицательно покачал головой.
— Ну что же…
— Постойте! — спохватился хирург. — Есть вариант. У него был роман с одной девушкой с нашего курса. Вот ее легко можно найти. Она всегда появлялась на встречах выпускников.
— Тот Великанов, о котором я говорю, холост, — уточнил Турецкий.
— Ну и правильно, — подтвердил Иванов, — они же расстались, насколько я помню, да и воды много утекло. Может, он уже не раз женился и разводился после института. Но мне кажется, она все про него должна знать, у них совершенно сумасшедший роман был.
— Нет, — вздохнул Турецкий, — как раз наш Великанов не женился ни разу. Но, доктор, я вам действительно буду очень признателен, если вы подскажете, как найти эту барышню. Только не пугайте никого словами типа «Генпрокуратура» и прочее, ладно?
— Я понял, — улыбнулся Иванов. — Считайте, договорились.
Турецкий крепко пожал огромную ладонь, которая совсем недавно оперировала его друга и шефа. Она излучала тепло и силу, такой и должна быть, наверное, рука настоящего доктора.
— Спасибо вам за все, — сказал Александр Борисович.
— Не за что.
— Есть за что, — заверил Турецкий. — За Константина Дмитриевича родина у вас в долгу. Ну и насчет этой девушки, конечно, звоните — буду ждать с нетерпением.
— Знаете, у нас говорят: операция — самый дешевый метод, если все нормально, и… самый дорогой, если есть осложнения.
Турецкий засмеялся и протянул Иванову карточку:
— Вот моя визитка, пожалуйста, обращайтесь, даже если вам в метро на ногу наступят.
— На мою могут наступить! — засмеялся Иванов, и они оба невольно посмотрели на его туфли. Размер был сорок пятый, не меньше.
Докурили уже в молчании и попрощались. Турецкий пошел к машине, у него было удивительно ладно на душе — просто потому, что встретил хорошего, несуетного человека, который занят своей благородной работой, делает ее честно, спокойно и профессионально. Возможно, они еще когда-нибудь пересекутся по поводу этой знакомой Великанова, но, скорее всего, вряд ли будут общаться регулярно — слишком на разных орбитах вращаются. От этого было немного грустно, но и… тоже хорошо.
Турецкий не дошел до машины, передумал и развернулся обратно. Что-то подсказывало ему, что Меркулов пришел в себя, а ему срочно нужно было с ним переговорить. Преодолев сопротивление медсестер и охраны с помощью своей безотказной корочки, он добрался до меркуловской палаты. Тот действительно отошел от наркоза.
— Что ты мне принес? — поинтересовался Меркулов.
— Да я как-то… — растерялся Турецкий.
— Больным положены гостинцы, — вялым, но назидательным голосом сказал Меркулов. — Апельсины там в авоське…
Все-таки он еще не вполне в порядке, сообразил Турецкий. Знает Костя о своей отставке или нет, как бы это выяснить?
— Я тебе, Костя, анекдот принес, вот слушай. Доктор заходит в палату, там лежат три женщины. Доктор спрашивает у первой: «Как звать?» — «Евдокия». — «Отлично. На операцию пойдете первой. На операцию, как известно, идут, а с операции — несут». Обращается ко второй: «А вас как?» — «Прасковья». — «Хорошо. Прасковье мы сегодня будем удалять желчный пузырь». — «Аппендицит, доктор, аппендицит!» — «Хорошо-хорошо, как скажете». Подходит к третьей койке, спрашивает: «Ну а вас как звать, голубушка?» — «Надежда». — «А-а, Надежда! А Надежда у нас сегодня оперироваться не будет». — «Почему, доктор?!» — «Потому что надежда умирает последней».
