Вячеслав Денисов - Топор правосудия
– Понятно… – Вадим достал платок и вытер пальцы. – Они с Анютой никак не могут угнаться за увядшим достоинством Перченкова. Лидер постоянно меняется. Однако «олень» нас не обманул. Слушай, Антон, Перец на самом деле тот мужчина, на которого стоит посмотреть? Ну, если дистрофию большого пальца в расчет не брать?
Дойдя до двери, он крикнул в коридор:
– Марков, друг, пусть твои орлы эту мать-героиню первой оформят!
Струге развел руками:
– Как и обещал. Он всегда держит слово.
– Это кого же я сейчас сдала, а? – Пытаясь вырваться из рук молоденького сержанта, наркоманка в недоумении вращала желтыми белками. – На что вы, суки поганые, меня раскрутили?
– В «хате» осенит, – отрезал сержант и выволок «кормящую мать» из кабинета.
– Антон, тебе пока чудовищно везет. Шерше ля фам, брат. Я сейчас позвоню в прокуратуру – мне водитель под отдел машину подгонит. А ты сообщи жене, что задержишься.
Иногда в своей трогательной заботе о чужой семье Пащенко был просто нелеп.
Глава 6
«Волга» Пащенко прижалась к стене дома на улице Гоголя ровно в половине девятого вечера. Во дворе прогуливались две мамы с одинаковыми колясками и неторопливо переговаривались между собой. На лавочке у первого подъезда расположилась стайка подростков.
– Даже не представляю, как можно попасть к ней в квартиру, – сознался Пащенко. – Если она прячется от всех бандитов города Тернова за неотданные в срок деньги, то вряд ли откроет дверь. Тут хоть милицией представляйся, хоть прокуратурой. Ты не заметил, свет-то хоть в квартире у нее горит?
– Свет горит, – вздохнул Антон. – Знаешь, Пащенко, я как вспомню, кто я такой, и подумаю, чем я тут занимаюсь… Как-то все неправильно. Несправедливо. Зачем все так?
Прокурор взглянул на судью. Что-то тоскливое было во взгляде Струге.
– Чем ты тут занимаешься? – переспросил Пащенко. – Себя спасаешь. Свою честь, достоинство, свой кусок хлеба. Если уж его больше некому спасать, Струге, то тебе придется это делать самому. Если хочешь, мы можем повернуть обратно. Завтра с утра иди к Николаеву и признавайся в том, что потерял уголовное дело. Так как?
– У тебя пассатижи в машине есть?
– Что?..
– Пассатижи. Щипцы такие металлические. Есть или нет?
– А фиг его знает, блин, что есть в этой машине, Струге. Я же не шофер.
– Я знаю. Ты – водитель. Иди, ищи плоскогубцы. – Судья прямо в машине принялся раздеваться – стянул дубленку, пиджак, развязал галстук и заправил воротник рубашки под джемпер. – Ну, нож-то есть?!
Анна Валентиновна Повелкова в последние месяцы чувствовала себя курицей перед массовым забоем на птицефабрике. Удачно взятый в банке кредит на поверку оказался неудачным вложением в собственное предприятие. Налет налоговой полиции, совершенный как нельзя некстати, вычистил фонды только что образовавшейся фирмы. Вместо ожидавшихся процентов прибыли возникли огромные долги перед государством, и несвоевременная их отдача грозила крупными неприятностями. Уголовное преследование для директора оптового продовольственного рынка могло означать все что угодно, но только не процветание. И Анюта пошла ва-банк. Заняв огромные суммы у «крыши» – охраняющей ее братвы, – она жила спокойно еще две недели. Именно на такой срок она брала на себя обязательство вернуть хозяевам средства, заработанные братвой кровью и потом. Не получилось. Рынок как-то подсел в последнее время. То ли первые дни после праздника вывернули карманы граждан, то ли все та же братва, решившая загнать Анюту в тупик, перекрыла для нее все каналы заработка.
Анюта ушла в подполье. Служебные рыночные дела она решала на явочных квартирах, в самой городской торговой точке не появлялась – одним словом, исчезла из поля зрения искавшей ее терновской братвы. Была еще одна проблема. Красавец Витя Перченков, еще недавно казавшийся милейшим человеком, мачо во всех отношениях, на самом деле оказался законченным подонком. Пользуясь вынужденной подпольной жизнью Анюты, он появлялся на рынке и от ее имени решал вопросы, связанные с наличным расчетом. В дополнение к этому с ним приключилась какая-то беда, не позволяющая более проводить с ним утешительные для больной души вечера. В постели Витя оказался не настолько полезным, чтобы на него можно было тратить деньги и в дальнейшем.
Окончательный разрыв с ним произошел сегодня в обед. Он появился, постучав в дверь привычным, известным только им двоим способом. Витя был до крайности возбужден и немного помят. Когда Анюта предложила разорвать ненужную более связь, Перченков повел себя очень странно. Он не умолял ее образумиться, не выяснял отношения, а лишь просил укрыть его в квартире на несколько дней. Анюта уже хотела вышвырнуть его вон, но он втащил в квартиру огромный баул, вынул из него две очаровательные норковые шубы и предложил их в обмен на кров. Устоять Анюта не смогла. Дождавшись положительного решения вопроса, Витя вынул из баула большой пакет – как поняла Анюта, одну из шуб – и сунул под мышку. Вручил сумку, пообещал вернуться к вечеру и исчез. А около половины десятого вечера произошел возмутительный инцидент: в квартире погас свет.
Анюта, если бы могла появиться на улице, уже давно покинула бы квартиру, предоставив ее на время нуждающемуся Перченкову, но обстоятельства складывались так, что выходить ей нельзя было ни при каких обстоятельствах. Бросив на сковородку рыбные палочки, Анюта плеснула себе в широкий бокал абсента, от которого начала косеть еще полчаса назад, и отправилась в зал смотреть по «ящику» «Семейные узы».
Вот тут-то и погас свет. Простояв около минуты посреди комнаты, Анюта поняла, что чуда не произойдет. Внезапно свет только вырубается. Чтобы он снова появился, нужно предпринять целый комплекс мероприятий. Она позвонила в жэу. Однако ей сказали, что планового ремонта не происходит и вполне вероятно, что это частный случай. Впрочем, Анюте пообещали прислать дежурного электрика, заранее предупредив, что в такое время суток он один работает по всем заявкам.
Но чудо все-таки случилось. Через десять минут электрик постучал в дверь и попросил посветить на лестничной площадке около электрощита. Отставив абсент в сторону, Анюта вынула из кармана халатика зажигалку и пошла щелкать замками.
Она разглядела крепкого молодого человека, который стоял у открытого щита и ковырялся в проводке.
– Посветите, пожалуйста, вот сюда, – попросил электрик и показал, куда именно.
Через полминуты, за которые Анюта успела разглядеть электрика и даже восхититься струящимся от него ароматом дорогого одеколона, свет зажегся. Поломка была устранена.
– Можно помыть руки? – спросил электрик.
– Только не в ванной комнате, – сказала она, освобождая проход к кухонному крану.
Анюта игриво шевельнула бедром и пропустила работника жэу. «Было бы неплохо угостить его абсентом, – подумала она. – И было бы совсем хорошо, если бы он остался на пару часов. В любом случае, с Перцем все покончено».
– Ну, вот и все, хозяйка, – заключил электрик, отложив в сторону полотенце. – Счетчик включен…
Анюта упала на пол, так и не дослушав окончание фразы.
– …Теперь и о Перце поговорить можно, – уже без энтузиазма, понимая, что разговаривает сам с собой, договорил Антон Павлович.
Стоя над телом директрисы продовольственного рынка, Струге поглаживал затылок и размышлял над тем, что из сказанного им могло лишить сознания эту славную на первый взгляд женщину.
Уложив ее на диван, он высунулся в форточку и свистнул ожидавшему Пащенко. Через минуту в квартире был и прокурор.
Доехав до вокзала, Перец вынул из ячейки камеры хранения пакет и отнес его к машине. Он уже заключил сделку с продавщицей из парфюмерного магазина «Сибирская роза» о покупке-продаже взятой разбоем шубы и сейчас дожидался вечера. К десяти часам она должна была привезти деньги. Те деньги, что время от времени откладывались Перцем после удачных «операций» с ныне покойным Семенихиным, хранились в банке и являлись своеобразным неприкосновенным запасом. Ими он воспользуется, когда другие способы получения средств «на жизнь» будут невозможны. Он рассчитывал на сорок шуб, но после схватки с неизвестным мужиком, лица которого он даже толком не запомнил, удалось унести лишь баул с восемью. Сейчас же, чтобы не зависеть от обстоятельств, нужны были наличные. Получив деньги за одну из унесенных с квартиры на Выставочной шуб можно было некоторое время чувствовать себя спокойно.
Собственно, не шубы составляли для Перченкова основную ценность. На руках он имел около трех десятков расписок и долговых обязательств, которые при правильном ведении дел можно было превратить в деньги. С этими же бумагами лежали документы на квартиру какого-то пропойцы, которого Перец в глаза не видел, а также два пакета документов на две фирмы, задолжавшие определенным людям определенные суммы. Такие документы у людей, подобных Перченкову, накапливаются весьма прозаическим способом. Тот, кто связан с зоной, связан и с большими финансами. В следственных изоляторах и в самих колониях сидят так много лохов, что только успевай собирать бабки в мешок. Братва «опускает» какого-нибудь «карася» в камере, играя с ним в карты или «прокалывая» на самых банальных вещах, которые простофиле, попавшему в застенки, непонятны. Не на ту кровать сел, не так ответил… Вариантов – тысячи. Лишь бы лох был денежный. За стенами СИЗО проигрываются состояния похлеще, чем в Монте-Карло. Подследственный, вовлеченный в игру – в «буру» или «рамс», – даже не подозревает, что в этой камере он один будет играть против всех. Даже не играть, а спускать свои деньги. Разум возвращается к незадачливому картежнику, когда он уже проигрывает пару-тройку сотен тысяч. Сев за карты от нечего делать, через час он понимает, как опасно находиться за решеткой без понятий. А когда после игры выдвигается ультиматум: «Брат, либо на воле твоя баба за неделю рассчитывается с братвой, либо мы объявляем тебя «фуфлыжником». Если ты не знаешь, кто такой «фуфлыжник», попроси вертухая на часок поместить тебя в «петушиную» камеру. Там сидят все, кто сыграл, но не рассчитался».
