Дмитрий Черкасов - Точка росы
— Не рычи, не боюсь. А сколько ты мне дашь? Я ведь паспорта с собой не ношу!
— Лет пять я бы тебе вкатил, это точно! Вставай, одевайся.
— Мне двадцать три. Правда, правда. Чего ты психуешь? Обиделся? Я никуда не пойду. Там же холодно! И ты сам меня привел!
— Я привел ребенка!
— А что — дети и взрослые мерзнут по-разному?
Старый чертыхнулся, сел в массивное кресло рядом с кроватью. Теперь он перестал церемониться и чувствовал себя в своей тарелке. “Здравствуй, девочка секонд-хэнд!” — вдруг вспомнились ему слова разухабистой песенки. Рита смотрела на него ласково и насмешливо.
— Тебе стыдно? Ты будешь врать мне, что не знаешься со шлюхами?
— Не буду.
— Молодец. В твоем возрасте и положении это было бы полным кретинизмом.
— Что — это? Не знаться или врать?
— И то и другое.
Тыбинь повернулся к ней. Кресло жалобно скрипнуло. Она улыбнулась и сказала, подтянув коленки к подбородку:
— Так я остаюсь?
— Остаешься, но денег не получишь. И спать будешь не на диване, там мое место. Здесь, в кресле постелю тебе.
— Дядя Миша, ну ты же добрый! Я тут уже так уютно устроилась... А про деньги давай завтра поговорим!
— Не называй меня дядей! Денег не получишь. Черт с тобой, спи на диване.
— И-и-и!!
Она задрыгала ногами, взбивая одеяло, и так пронзительно завизжала, что Тыбинь перепугался не на шутку.
— Тихо! Сдурела! Что соседи скажут!
Он все-таки чувствовал себя в глупом положении и не мог перестать видеть в ней ребенка. Мысль забраться к ней в постель показалась ему извращенной и кощунственной. “Кто ее знает... может, она все-таки несовершеннолетняя?” — рациональным объяснением успокоил он себя. “Еще подставит... позора не оберешься”.
— Паспорт бы не помешал все-таки...
— Ты хочешь убедиться, что мне восемнадцать? Чтобы без опаски меня трахнуть? Какой правильный...
Последние слова она сказала невесело, с иронией.
— Паспорт мой у моего хахаля. Из-за паспорта вся катавасия и тянется...
— Этот старик — твой хахаль?
— Нет, это папанька. А хахаль — Жорка-моряк... ты его с дружками прогнал. Я им деньги должна за проезд... вот и отрабатываю. Не отдам — квартиру папанькину отберут.
— А девочкой зачем наряжаться?
— Это я сама придумала. Клиенты лучше идут. В Гамбурге хорошо клевали немцы.
— Что ты делала в Гамбурге?
— Поехала, дурочка, счастья искать... В танцевальную труппу... ну и все прочее.
Обычно в этом месте следовала жалостливая история, и Старый насторожился. Но Рита не стала ничего рассказывать. Потянувшись и сладко зевнув, она сказала:
— Хорошо, что ты мент. Ты ведь мент, да?
— Почему хорошо?
— Вы, менты, к этому проще относитесь. Знаете жизнь. А то оттопчут тебя — а потом начинают причитать: ах, бедная девочка! Ах, куда мы катимся! Или мыться бежит сразу, смотрит — не заразился ли чем. Смотреть противно... В Европе все привыкли, соплей не распускают, но очень норовят попользоваться на халяву. Чуть зевнула — и смоется, не заплатив. И прижать его нечем. Это у тебя Нотр-Дам? Я там была. Красотища! Специально в Париж ездила на два дня.
Она взяла с журнального столика маленькую латунную копию двухбашенного собора.
— Ты вот так поставь, ладно? Когда настольная лампа светит, он так больше похож на настоящий. Я тоже всю жизнь мечтала посмотреть. Какая там подсветка обалденная! А за мной французы хвостом ходили!..
Так она болтала, а потом Рита незаметно и быстро уснула. В полутьме на белой наволочке резко обозначилось ее усталое лицо, худое, губастое и лопоухое, как мордочка веселой мартышки. Старый еще некоторое время ворочался в кресле со странным ощущением праздника в груди, потом осторожно прилег рядом с ней на диван, поверх одеяла. Несколько раз ему хотелось погладить ее, как ребенка, по русым вьющимся волосам, но она часто и тяжело дышала — и он побоялся разбудить ее.
Глава 3
“ЗДРАВСТВУЙ, ПЛЕМЯ МОЛОДОЕ, НЕЗДОРОВОЕ!”
I
Андрей Лехельт беззаботно миновал проходную “кукушки”, снизу вверх поприветствовав необычно мрачного, нервно покуривающего прапорщика Рубцова, переодетого в форму частного охранника. Вприпрыжку перебежав узкий заснеженный двор, он с любопытством заглянул в широкие ворота гаража. В полумраке сыпала искрами, вспыхивала северным сиянием сварка: техники варили машину “наружки”, у которой при вчерашней погоне оторвалась передняя подвеска. Ребятам повезло, что вдоль трассы шел заснеженный пологий склон, принявший удар. Вокруг покалеченного авто бродил свирепеющий зам по технической части в сопровождении испуганного начальника гаража, теребящего пачку путевых листов в безнадежных поисках отметок об осмотре машин перед выходом. “Правильно! — подумал Лехельт. — Мы гоняем не хуже, чем ралли! Наши колеса как самолет к вылету готовить надо!”
Он поднялся знакомой скрипучей деревянной лестницей на второй этаж базы, предъявил пропуск. В длинном прямом коридоре с множеством выходящих в него дверей было непривычно пусто. Разведчик Дональд глянул на часы, убедился, что прибыл вовремя, и пошел вразвалочку крашеной “палубой” конспиративной квартиры, заглядывая поочередно в комнату хранения оружия, на склад спецснаряжения, в секретку, в комнату отдыха, в комнату инструктажа... Никого, кроме технического персонала, не было. Лишь в конце коридора, напротив кабинета начальника отдела, в комнате оперативного дежурного гудели возмущенные голоса. Андрей поспешил туда.
Навстречу ему распахнулась дверь, оттуда вышел расстроенный Зимородок. Огорченно махнув рукой, он сказал:
— Учишь вас, учишь — а все без толку!
Лехельт, едва не присев от такого приветствия, развел руками и открыл было рот, но Костя снова поспешно скрылся в комнате, обычно тихой, спокойной, а сейчас до отказа набитой разведчиками. Некоторые были в куртках, некоторые уже сняли верхнюю одежду. Слышались голоса:
— Вот, вот, Алиев идет! Этого не проведешь! Обязательно заметит!
— Спорим, что не заметит!
— Спорим! На пиво! Проиграешь — всей моей группе ставишь пиво!
— А если выиграю — ты моей! А Алиеву — две бутылки!
— Тихо! Костя, разбей!
Спорили старшие оперуполномоченные Моцарт и Сальери, которых в просторечии звали Моц и Салик — для краткости. Заинтригованный Лехельт, привставая на цыпочки, затоптался у согнутых спин, плотно окруживших рабочий стол оперативного.
— Ребята, в чем дело?! Ребята, дайте посмотреть! Ну ничего же не видно!
Все присутствующие уткнулись лицами в монитор внешнего наблюдения, стоявший на столе, и в пылу азарта не обращали внимания на его прыжки и жалобные повизгивания. Опознав на необъятных ягодицах знакомые потертые джинсы Морзика, Лехельт достал из кармана перочинный ножик и, отмерив на лезвии ногтем глубину укола, ткнул им в задницу приятеля. Возмущенный вопль Черемисова слился с раздосадованным стоном Моца:
— Эх, Алиев! Шляпа! Сейчас за пивом его погоню!
— Не сейчас, а после смены! — раздался зычный голос невидимого за толпой начальника отдела Завалишина. — Все это, конечно, интересно, но хватит забавляться! Думайте, что делать! Ситуация не из приятных: мы можем засветить треть оперативного состава!
Предложения сыпались наперебой. Андрей, кое-как вырвавшись из лап разгневанного Морзика, просипел:
— Что происходит?
— Сам посмотри!
— А мне не видно!
— Вот, наберут недомерков в разведку!
— Большая фигура — дура! Мал золотник — да дорог!
— Ладно, раскудахтался! Забирайся ко мне на закорки, так и быть! Невелика ноша... цыпленок табака...
Черемисов развернулся назад, к экрану, а Лехельт, благоразумно решив более не препираться, проворно вспрыгнул ему на спину, цепко охватив ногами теплый приятельский круп, и руками подтянулся за могучие плечи.
— Оп-ля! Красная кавалерия!
Он еще покрутил над головой воображаемой шашкой, но вдруг быстро сник, даже пришел в ужас: за столом, рядом с оперативным сидел крупный, одышливый Виктор Петрович Завалишин, а монитор внешнего видеоконтроля был переключен на камеру скрытого наблюдения. На экране был виден рослый очкастый чудак, затаившийся у сугроба около ларька напротив проходной базы. В руках у чудака была портативная видеокамера.
Это был Рома, в спортивной черной шапочке, натянутой по самые очки! Лехельт, узнав его, едва не съехал по спине Морзика вниз. Вовка Черемисов, взбрыкнув, как норовистый конь, подкинул легкое тело друга повыше, на загривок. Обернувшись, он заржал, скаля большие лошадиные зубы.
— Узнал своего корешка?!
— Узнал... — шепотом подтвердил Андрей ему на ухо. — Давно снимает?
— А фиг его знает! Засекли только перед твоим приходом. Не дыши в ухо — щекотно! Клякса сказал, что ты его учуешь — у тебя, мол, шестое чувство. Всем заперло, ну, и стали спорить.
— И?..
— Что — и? Ты лопухнулся!
