Александр Звягинцев - Сармат. Смерть поправший
— Да, есть в этом сынке академика что-то не наше, — согласился Павел Иванович. — Но с другой стороны, как без них, интеллигентов-головастиков, в нашем деле обойтись? Вон он ситуацию быстро прокачал и, как компьютер, результат выдал.
— До результата дожить еще надо, — криво усмехнулся генерал. — И памятника нам с тобой за тот результат не поставят.
— Что не поставят, так это точно, — кивнул Павел Иванович и, потеплев глазами, спросил: — Как там родительница наша?
— Смотрит съезды депутатов и голову пеплом посыпает. Проведал бы ее, а то наступит скорбный час — и проститься не успеешь.
— Что, к тому идет?..
— Все под богом ходим, — уклонился от прямого ответа генерал. — В родной костромской деревне лежать наша матушка желает, и все тут...
— А где нам с тобой лежать придется, Сергей? — вырвалось у Павла Ивановича.
— На все воля божья. Куда-нибудь кривая кляча истории вывезет, — тряхнул сединой генерал. — Хотя, на тюремном погосте все же не хотелось бы.
— Мы с тобой — люди казенные, брат. И присягали мы не шушере партийно-хозяйственной, а нашим русским мужикам и бабам.
— Было бы не так, не влезал бы я в твои авантюры, — перебил генерал и протянул руку для прощания. — Буду держать тебя в курсе операции. Бывай, брат!
— Бывай, Сергей. И обеспечь прикрытие подполковнику и... и полный контроль над его действиями.
— По мере моих возможностей, брат, — от порога бросил генерал. — Полагаешь, что академический сынок может обернуться двустволкой?
— Береженого и бог бережет, — усмехнулся Павел Иванович.
И снова стелется под колеса генеральской «Волги» мокрое шоссе и заливает лобовое стекло занудливый дождь. Отделившись от водителя стеклянной перегородкой, генерал Толмачев и подполковник Савелов вели на заднем сиденье нелегкий разговор.
— Вадим, ты хоть понимаешь, с чем столкнешься? — хмуро спросил генерал.
— Поначалу с трудностями: по скрытому ночному перегону эшелонов с танками из Сибири на ближние промежуточные склады, поближе к какому-нибудь портовому городу, например к Новороссийску.
— Это не трудности! — отмахнулся генерал. — Американские спутники враз засекут перегон, но мы его оправдаем плановым ремонтом бронетехники и заменой устаревшего вооружения. Но почему ты предлагаешь Новороссийск?
— Кому придет в голову, что под носом у турок через Босфор и Дарданеллы мы решимся гнать корабли, набитые танками?
— А ежели придет в голову?.. Ладно, Вадим, — вздохнул генерал. — Турки турками, но меня больше беспокоят не они и даже не цэрэушники, а смежники из нашей родной «Конторы». Это тебе не турецкие погранцы, на бакшиш не клюнут...
— Сергей Иванович, — наклонился к нему Савелов. — Кроме того в Архангельске и Мурманске необходимо имитировать параллельные операции, отвлекающие от основной. Танки там надо перевооружать, подкрашивать, а потом, особо не таясь, грузить на корабли и по Севморпути гнать обратно на Дальний Восток. Исполнители, разумеется, об основной операции не должны догадываться.
— Подсадные утки? — хмыкнул генерал. — Это мысль, но надо подумать, надо подумать... Когда-то похожий трюк нам удался с переправкой ракет на Кубу. Но и ЦРУ с тех пор, не без нашей помощи, многому научилось...
* * *Вся сознательная жизнь генерала Толмачева прошла в противоборстве с ЦРУ и разведками стран НАТО. Это было и его судьбой, и его служебным долгом. Во многих странах планеты, где насмерть схлестывались интересы США и СССР, тайно действовали боевые группы генерала. Они состояли из самых отборных бойцов, говорящих на нескольких языках, умеющих выполнять боевые задания против любого противника и любым оружием: на земле, в воздухе, на воде и под водой, в тропиках, пустынях и арктических льдах. Но главное: его люди в любых условиях умели умирать молча, унося с собой доверенные им тайны.
Даже высокопоставленные руководители КГБ в деталях не знали методов подготовки его групп и особенностей проведения ими дерзких, порой граничащих с безумием, операций.
Людей в эти спецподразделения Толмачев отбирал сам лично: одного из тысячи безусых лейтенантов во всех родах войск. Предпочтение отдавал выходцам из устойчивых офицерских династий и потомственных казачьих семей, справедливо полагая, что они в своем генном коде унаследовали от предков тысячелетний опыт жесточайших войн.
Фамилии отобранных сразу изымались из всех актов гражданского и военного состояния. Они навсегда переставали существовать для общества, а многие и для своих близких. Их последующая боевая, интеллектуальная и психологическая подготовка занимала пять-шесть лет, что являлось залогом минимальных потерь при выполнении ими боевых заданий.
Исключением были только несколько особых групп. Их костяк составляли офицеры, вдохнувшие трупный смрад и кислый тротиловый запах в ангольских и мозамбикских джунглях, в никарагуанских москитных болотах, в горах Ливана и пустынях Сирии. Тем не менее подготовка таких групп на засекреченных таежных и пустынных полигонах занимала не менее трех лет, после чего на их долю выпадали самые неблагодарные и рисковые задания государства.
В прошлом году при выполнении задания особой государственной важности группа майора Сарматова — одна из таких групп — фактически была предана политическим руководством страны, и вся, кроме капитана Савелова и старшего лейтенанта Шальнова, погибла в горах Гиндукуша. Это была самая тяжелая потеря за все годы существования тайного департамента генерала Толмачева. Могильным камнем лежала погибшая группа на душе генерала. По строгой инструкции фамилии и боевые дела погибших при выполнении заданий не расшифровывались и уходили в полное небытие. Таковы были правила их жестокой мужской работы во имя интересов государства.
В последние три года генерал Толмачев не хуже своего брата понял, что развал великой Империи под названием Советский Союз неотвратим, если срочно не принять экстраординарных спасительных мер. Но кремлевские стратеги, провозгласившие «Новое мышление», высокомерно отмахивались от предупреждений руководителей Лубянки, в частности и о том, что доллары ЦРУ, словно зараза, разлагают партийно-хозяйственную верхушку союзных республик, что в них, как на дрожжах, растет пробудившееся националистическое подполье, открыто провозгласившее махровую русофобию и отделение от России.
Не менее тревожная обстановка, по его мнению, складывалась и в самой России. Тяжкий груз прошлых ошибок и преступлений, бессовестные демагогия и вранье, неспособность КПСС к самореформированию и полное отсутствие политической воли у руководителей государства предопределяли теперь трагическое развитие событий.
Заполнившие в последние годы кремлевские и министерские коридоры, под личиной экономических и иных советников, кадровые американские и английские разведчики, несмотря на протесты Лубянки, свободно перемешались по всей стране и даже получили неограниченный доступ ко многой засекреченной оборонной и технологической информации. Уже не таясь, обещаниями о райской жизни «советники» переманивали в Штаты и в Европу ведущих ученых-оборонщиков, аспирантов технических вузов и даже подающих надежды студентов. С подачи «советников» телевидение и средства массовой информации, под прикрытием принятого съездом народных депутатов закона о свободе слова, буквально культивировали ненависть к армии и к КГБ, и в то же время совершенно замалчивали их роль в предотвращении многих событий, грозящих непредсказуемыми, кровавыми последствиями, не только для нашей страны, но и для всего мира. «Ослабленного болезнью льва стремится лягнуть даже облезлый осел», — читая прессу нового Смутного времени, с горечью вспоминал генерал восточную мудрость.
Понимая, что в поединке с ЦРУ счет теперь не в пользу КГБ, тем не менее сам генерал Толмачев сдаваться на милость «советников» не собирался. Он считал, что каким бы ни было будущее России и какие бы взгляды ни исповедовали ее вожди, выживать ей придется в жестоком мире, который с развалом последней Империи станет еще более безумным и непредсказуемым. Значит, России и впредь будут необходимы профессионалы, ставящие ее безопасность выше своих личных интересов и даже выше своей жизни.
И еще: привыкший за многие годы работать на опережение противника, генерал Толмачев понимал, что на безопасность будущего государства надо начинать работать сейчас, немедленно, пользуясь грызней новой элиты за власть и собственность да неразберихой смутного времени. Неожиданное предложение брата о тайной поставке оружия во враждебную Америке ближневосточную страну соответствовало собственным планам генерала. Привыкший тщательно обдумывать свои решения, он, хоть и не без колебаний, принял его, полагая, что в случае успеха будет заложен первый камень в здание безопасности будущего государства Российского. Кроме того, операция «Рухлядь» была как бы очередным раундом его личного поединка с ЦРУ. Поединка длиною в почти всю его сознательную жизнь.
