Георгий Вайнер - Умножающий печаль

Отпустил собаку, подошел к Марине, вполне нежно поцеловал ее в щеку, откинув голову, посмотрел на нее внимательно, как бы между прочим заметил:

— Подруга, не рановато ли стартовала? — и кивнул на бокал.

— Не обращай внимания… До клинического алкоголизма я не доживу, — усмехнулась Марина и взяла нас обоих под руки. — И вообще, Санечка, не становись патетической занудой, это не твой стиль.

Столовая, конечно, — полный отпад. Зал, декорированный под средневековую рыцарскую трапезную. Дубовые балки, темные панели, стальной проблеск старинных доспехов и оружия, кованая бронза, высокая резная мебель, цветы в литых оловянных сосудах, сумрачные красные вспышки камина. Все-таки, как ни крути, а обаяние буржуазии в старинном макияже — оно еще скромнее, еще неотразимее.

— Скажи на милость, — спросил я Марину, — а какой стиль должен быть у нашего выдающегося магната?

— Что значит — какой? — поразилась Марина очевидной глупости вопроса. — Он, как египетский фараон, повелитель всего, что есть и чего нет! Санечка наш — над мелочами, над глупостями, над людьми, над жизнью…

Она схватила меня за ухо, как я недавно начальника охраны Мишу, ну, может быть, понежнее, конечно, и сказала громким театральным шепотом:

— Александр Серебровский — фигура надмирного порядка, гиперборейская личность, можно сказать, персонаж астральный…

Сашка невозмутимо заметил:

— Шутка… — Он со вздохом посмотрел на Марину, потом обернулся ко мне:

— За годы, что ты не видел Марину, у нее бешено развилось чувство юмора. Имею в семье как бы собственного Жванецкого.

Марина обняла за плечи Серебровского и поцеловала его в намечающуюся лысинку.

— Прекрасная мысль, Санечка! Почему бы тебе не купить в дом настоящего Жванецкого? Представляешь, какой кайф — приходишь домой, а тут уже все мы: Михал Михалыч со своими шутками, я с моей нечеловеческой красотой, Мракобес, мечтающий загрызть кого-нибудь насмерть, вокруг — прекрасный неодушевленный мир обслуги. Просто сказка, волшебный сон! Купи, пожалуйста! Ну что тебе стоит?

— Хорошо, я подумаю об этом, — серьезно ответил Серебровский. — Ты же знаешь, что твоя просьба для меня — закон…

В этом роскошно навороченном буржуазно-антикварном новоделе должна была бы звучать пленительная музыка Игоря Крутого в аранжировке какого-нибудь Вивальди. А я слышал тонкий, приглушенный, задавленный подвизг истерии.

Они не хотели гармонии. По-моему, им обоим нравился звук аккуратно скребущего по стеклу ножа.

Я серьезно сказал ей:

— Знаешь, Маринка, если ты будешь так доставать мужа, жизнь ему подскажет парочку крутых решений семейных проблем.

— Не выдумывай, Верный Конь! — махнула рукой Марина. — Нет у нас никаких проблем. Наша жизнь — это романтическая повесть о бедных влюбленных. Или не очень бедных. Даже совсем не бедных. Скорее богатых. Наверное, очень богатых. Но наверняка — чрезвычайно влюбленных. Так я говорю, мой романтический рыцарь?

Она обняла Сашку и легонько потрясла его — так выколачивают монету из перевернутой копилки.

— Абсолютно! Тем более что современному рыцарю достаточно не обкакать шпоры, — невесело усмехнулся Сашка. — Все-все-все, садимся за стол…

Серебровский уселся во главе стола, и в ногах его сразу разлегся с негромким рычанием Мракобес. Мгновенно возникли неизвестно откуда — будто из небытия — два официанта в смокингах, предводительствуемые маленьким шустрым вьетнамцем, который нес в растопыренных пальцах развернутую веером полудюжину бутылок.

— Цто коспода будут пить? — любезно осведомился вьет, наклонив прилизанный пробор. — Оцень хорошо сан-сир, легкое шато-марго, монтрашо зевеносто третьего года, к рибе мозно сотерн… К утиной пецени «фуа гра» нузно взять молодой бозоле от Зорз де Бёфф…

— Подай ему, Вонг, божоле от Жоржа де Бёффа, — захохотала Марина. — А то он там у себя во Франции всех этих понтов не ловит!

— Приятно обслузить гостя, понимаюсего вкус настоясего вина, — с достоинством сказал Вонг.

— А мне приятно, что в доме моего старого друга служит настоящий сомелье — хранитель вин, — учтиво, стараясь не улыбаться, ответил я.

— Сомелье! Наш сомелье Вонг Фам Трах! — продолжала смеяться Марина, и в ее смехе просверкивали уже заметные искры скандала. — Я помню, как вы с Сашкой бегали ночью покупать водку у таксистов…

Вонг направился к боковому столику, чтобы раскупорить бутылки, но Серебровский мгновенно остановил:

— Я тебе уже говорил, чтобы ты открывал бутылки при мне…

Марина углом глаза смотрела на мужа, потом положила мне руку на плечо:

— Сумасшедшая жизнь!

— Твой муж мне объяснил — нормальный карнавал, — пожал я плечами.

— Ненормальный карнавал, — покачала головой Марина. — Во всей Москве Санек не сыскал дворецкого-японца, пришлось взять вьетнамца, которого мы продаем за японца. Но шутка в том, что те свиные рыла, для которых гоняют эти понты, не отличают японца от вьетнамца, они все на их взгляд — косоглазо-узкопленочные. А Вонг, я думаю, только нас ненавидит больше японцев.

— Многовато разговариваешь при обслуге, — отметил Серебровский и поднял бокал: — За встречу… За прошедшую вместе жизнь… За нашу молодость…

Все чокнулись, по-птичьи тонко звякнул хрусталь, мы с Сашкой как-то неуверенно пригубили, а Марина выпила вино одним долгим глотком.

Она не закусывала, а сидела, опершись подбородком на ладонь, и внимательно, пьяно рассматривала меня.

Все-таки она обалденно красивая баба. Божий промысел, дьявольская шутка, слепая игра мычащих от страсти генов, еле заметные мазки мэйк-апа — не знаю, что там еще, да и предполагать не собираюсь, а вот поди ж ты — чудо!

Присутствует в ней какая-то кощунственная, невероятно волнующая смесь иконы и порнографической модели из глянцевого журнала, и действует она как алхимический субстрат — достаточно одного взгляда на нее, и вместо вялой маринованной сливы простаты вспыхивает в мужских чреслах солнечный протуберанец, а яйца становятся больше головы.

К сожалению, все это добром не кончается. Не дело это, когда с одной бабой хотели бы переспать три миллиарда мужиков. Ну, минус гомики, конечно, зато — плюс лесбиянки. Я считаю и всех тех, которые не слышали о ее существовании, но, несомненно, стоило бы им взглянуть разок, они — как тот грузин из анекдота — сказали бы: «Конэчно, хочу!»

Ну а ты, Верный Конь?

Не буду отвечать. Имею право. Никого не касается. Мне мои дружки, суки этакие, Кот Бойко и Хитрый Пес, придумали на целую жизнь жуткое амплуа — Верный Конь. Не друг я ей, не любовник, не муж, даже не воздыхатель. Мне досталась ужасная роль — быть свидетелем, как два моих друга, два брата приспособили самую красивую на земле женщину в нашу популярную национальную забаву — перетягивание каната…

Марина положила руку на мою ладонь и спросила:

— Серега, ты счастлив?

Я поднял на нее взгляд:

— Ничего не скажешь — простенький вопрос! Наверное, «нет счастья на земле. Но есть покой и воля…»

— И ответ простенький, — кивнула Марина. — Обманул поэт — нет покоя, и воли нет поэтому…

Серебровский дожевал кусок и спокойно сказал:

— Я думаю, Мариночка права. У нее нормальная точка зрения умного человека, бесконечно утомленного непрерывным отдыхом. А Марина — невероятно умный человек. Пугающе умна моя любимая. И ничем не занята.

Марина хмыкнула:

— Видишь, Серега, — жалким куском рябчика попрекает, горьким глотком монтрашо девяносто третьего года укоряет. Страна в разрухе, мы на пороге голода и нищеты, а я гроша живого в дом не приношу. Нет, Серега, нет счастья на земле…

— Счастья наверняка нет, — согласился Сашка. — Во всяком случае, в твоем понимании. А что есть вместо счастья, Марина?

Марина повернулась к нему и произнесла медленно, со страхом, болью, неприязнью:

— Не знаю. Христос сказал: сладкое обольщение богатства…

И снова в благостной тишине семейно-дружеского ужина я услышал визг тревоги, опасности, стоящей на пороге ненависти.

Я, медленно постукивая пальцами по столу, неуверенно сказал:

— Иногда в жизни счастье заменяет долгое везение. Фарт. Это я от профессиональных игроков знаю.

— Тогда все в порядке! — захлопала в ладоши Марина. — Мой муж Санечка и счастливый, и везучий! У нас, Серега, есть своя ферма — Санек купил какой-то племенной совхоз. Серега, ты знаешь что-нибудь омерзительнее теплого парного молока? Но это не важно. Я тебе, Серега, расскажу по секрету, ты смотри, никому не проболтайся, — у нас там куры яйцами Фаберже несутся. Вот какие мы везуны!

— По-моему, приехали, — вздохнул устало Серебровский.

В Центре радиотелеперехвата «Бетимпекс» два инженера-оператора перед огромным монитором с картой Москвы что-то объясняют Николаю Иванычу.