Дневник жертвы - Кендал Клэр
– Свидетельские показания тебя расстроили, Кларисса. Я понял.
Ты, конечно, прав. Меня бесит, когда ты прав насчет меня. Меня бесит, что я не заметила, как ты за мной наблюдаешь. Не представляю, что бы я сделала, если бы увидела тебя в самый разгар этого отвратительного действа, а не в его последние мгновения. И это тоже меня бесит.
– Нет такого закона, который запрещает друзьям присяжных сидеть на местах для публики.
– Ты мне не друг.
– А, ну да. Я твой возлюбленный, – исправляешься ты.
– Ты мне не… – Я закусываю губу. У тебя такой несчастный вид, что тебя кто угодно пожалеет.
– Я думал, ты будешь счастлива меня видеть.
– Ты ошибся! – Оказывается, быть неприветливой не так уж и сложно. Думаю, моей маме и в голову не приходит, что на свете бывают такие люди, как ты. Меня уже трясет от ярости.
– Я больше не вижусь с Ровеной.
– Меня не интересует, с кем ты видишься, а с кем не видишься.
– Какая ты жестокая, Кларисса! Я так волновался за тебя, когда ты болела.
– Я тебя обманула. Я не болела. Мне просто нужно было, чтобы ты отстал. Я не хотела, чтобы ты нашел меня и узнал, что я здесь. Мне не нравится, когда меня преследуют. У меня есть право на частную жизнь!
Так гораздо лучше. Жестко, зато честно.
– Ты очень дурно поступила, Кларисса. Я был о тебе лучшего мнения.
– Меня не волнует, какого ты обо мне мнения. Я хочу, чтобы у тебя вообще не было обо мне мнения.
– Твой мобильник по-прежнему недоступен, Кларисса.
– Я сменила номер. Мне пришлось сменить его из-за тебя. Я уже миллион раз тебе говорила, что не хочу иметь с тобой ничего общего.
– Я обошел все залы суда, пока искал тебя.
Медленно качаю головой из стороны в сторону:
– Ты что, не понимаешь, что это ненормально?
– Вовсе нет. Это лишь доказывает, как много ты для меня значишь.
Ты распахиваешь руки, словно ждешь, что я сейчас упаду в твои объятья. Как ты мог подумать, что мне этого захочется? Делаю шаг назад.
– Тебе понравилось кольцо, Кларисса?
– Нет.
– Но ты не вернула его. Значит, понравилось.
– Не надо мне ничего присылать. И держись от меня подальше!
Поворачиваюсь, чтобы уйти. Ты хватаешь мою руку. Я вырываю ее:
– Не приближайся ко мне! Меня от тебя тошнит! И от твоих посылок тоже!
– Значит, сначала ты спишь со мной, а потом знать не хочешь? Ты не имеешь права давать мне отставку после всего, что между нами было!
Мозг сверлит фраза из брошюрки:
«Каждый третий преследователь близко знаком со своей жертвой».
– Всего одна ночь. И она ничего для меня не значила. Это моя самая большая ошибка. И я бы никогда ее не совершила, если бы не была пьяна. Если не хуже. Ведь было и еще что-то, не так ли? – На этот раз ты не знаешь, что ответить. – Почему я ничего не помню? Откуда на мне взялись эти отметины? Почему на следующий день мне было так плохо?
Молчание. Да, на этот раз мне есть что сказать, в отличие от тебя.
– Ты с ума по мне сходила, Кларисса, – отвечаешь ты, и я тут же об этом жалею: лучше бы ты молчал. – Ты так страстно отзывалась на мои ласки… умоляла меня делать с тобой разные вещи…
– Я была без сознания! – Я до боли сжимаю пальцами сумку, пытаясь унять дрожь в руках. Выпитый за обедом кофе уже где-то на пути обратно. Я сглатываю. – Что ты подсыпал мне в вино?
– Это просто абсурд, Кларисса! Ты хотела меня – зачем отрицать? Ты хотела меня так же сильно, как я тебя! Ты лежала и наслаждалась.
– Я тебя не хотела! Ни тогда, ни тем более сейчас!
Твои кулаки сжимаются и разжимаются. Твой рот перекошен, лицо сочится ненавистью.
– Сука! – Ты пытаешься совладать с лицом. – Я не хотел, Кларисса. Прости меня. Ты меня очень сильно расстроила, и я не знал, что говорю. Скажи, что ты меня прощаешь!
Брошюрки снова атакуют меня:
«От домашнего насилия в Англии каждый месяц погибает восемь женщин».
Не хочу, чтобы они вот так выпрыгивали на меня из-за угла. Не хочу о них думать. Не хочу им верить. Они как заботливые друзья: нашептывают на ухо неприятную правду, которую я не желаю знать. «Каждый месяц погибает восемь женщин». Предпочитаю думать, что эти цифры просто взяты с потолка.
– Я ухожу. Пойдешь за мной – вернусь в здание суда и скажу охране. Они еще там.
– Скажи, что ты меня прощаешь, и я уйду.
– Я никогда тебя не прощу. Если я еще хоть раз увижу тебя в здании суда, я пожалуюсь судье.
– Я не хотел, Кларисса. Не хотел тебя так называть.
– И на работе я тоже все про тебя расскажу. Расскажу, как ты пришел сюда, расстроил меня и я не смогла справиться с возложенными на меня серьезными обязанностями.
Я не щажу тебя; тошнота прошла, и меня больше не трясет. Я знаю, что мои слова отобьют у тебя всякую охоту приходить в суд.
– Я подам на тебя официальную жалобу в отдел кадров, – продолжаю я. – Они считают, что несут ответственность за тех сотрудников, которых вызывают в суд. – Между прочим, это истинная правда. – Я знаю, тебе не хочется, чтобы на работе узнали, чем ты занимаешься. – И это тоже правда. И злобный огонек, загоревшийся в твоих глазах, это подтверждает. Ты никогда не шлешь мне электронные письма с университетского адреса.
– Нет, ты сука! Ты совсем не та женщина, какой я тебя представлял!
– Да, не та. Ты меня совсем не знаешь. Просто оставь меня в покое. Больше мне от тебя ничего не нужно.
Я ухожу. Ты меня не преследуешь.
В брошюрах пишут, что говорить нужно решительно, четко и недвусмысленно. Что ни в коем случае нельзя пытаться смягчить удар. Что «Нет!» – это абсолютно полноценное предложение. И произносить его нужно твердо и без колебаний.
ВторникУ мистера Турвиля было красное лицо и внушительная фигура. Парик съехал на сторону и едва не падал каждый раз, когда мистер Турвиль вытирал лоб. Бесцветные глаза Доулмена неотрывно глядели в спину человека, который должен был его спасти, а тот тем временем раздавал всем газетные вырезки.
Карлотта Локер сидела на зеленой, усыпанной одуванчиками поляне, одетая в воздушную сиреневую блузку и джинсы клеш. На ногах у нее были легкие кроссовки. Цвет травы удивительно гармонировал с цветом ее глаз; светлые волосы до плеч были распущены и заправлены за уши. Она смотрела исподлобья, слегка нахмурившись, и щурилась от яркого весеннего солнца. У нее был грустный и одновременно храбрый вид, словно она побывала на волосок от гибели и теперь смотрела на все другими глазами. Кларисса недоумевала: со стороны мистера Турвиля было довольно странно показывать им такую фотографию.
Она взглянула на заголовок: «Молодая женщина ускользнула от жестокого насильника и убийцы».
Статья была написана почти три года назад, в самом конце апреля. Подпись под фотографией гласила: «Вверху: Карлотта Локер, едва не ставшая жертвой Рэндольфа Моубрея».
Она начала читать.
Карлотта Локер чудом избежала участи девятнадцатилетней Рейчел Херви, погибшей в августе прошлого года от рук безжалостного маньяка, извращенца и насильника – двадцатишестилетнего Рэндольфа Моубрея. Карлотта – симпатичная двадцатишестилетняя женщина и активная тусовщица – познакомилась с этим жестоким садистом и убийцей в одном из лондонских ночных клубов. Хитрый, расчетливый и высокомерный Моубрей совершенно ее очаровал. «Я с ужасом вспоминаю, как легко я согласилась к нему поехать, – говорит она. – К счастью, я плохо себя почувствовала и поэтому передумала. А потом я узнала, что как раз в тот вечер он убил ту девушку. На ее месте могла быть я!»
Рэндольф Моубрей писал диссертацию о серийных убийцах в литературе. Он преследовал Рейчел несколько месяцев. В тот трагический день он насиловал ее и пытал, а в конце задушил. Тело девушки он спрятал у себя дома под половицами. Его нашли через десять дней. Пропавшую студентку объявили в розыск, по телевидению показывали реконструкцию ее последних перемещений. Судебное разбирательство длилось пять недель – тяжелейшее испытание для семьи погибшей; и оно превратилось в настоящий кошмар после того, как Моубрей заявил, что Рейчел якобы сама его домогалась и настаивала на извращенных сексуальных играх. Убийца утверждал, что эти игры просто вышли из-под контроля и смерть девушки наступила случайно.
