Когда шатается трон - Андрей Ильин
Молчат бойцы, глаза пучат. Страшен Кавторанг, страшнее немцев – тех они еще не видели, а этот вот он – рядом, и кулачищи у него с голову поросёнка.
– Где пленные, которых мы вчера взяли?
– В землянке.
– Тащи их сюда.
– Политрук не велел, сказал, их на Большую землю надо.
– А мне по… Как я их туда доставлю? Или мне раненых вместо них на бережку оставлять? Тащи давай!
Притолкали трёх немцев. Таких же пацанов с тонкими шеями, торчащими из воротников мундиров.
– Значица, так, данной мне здесь властью приговариваю этих гансов к исключительной мере. Адвокатов у меня здесь не имеется, так что обжаловать приговор некому.
Прибежал политрук.
– Что здесь происходит?
– Суд над врагами моего Отечества. Есть возражения?
– Их на транспорт надо, в тыл.
– А когда он будет, ты знаешь? А они пока жрать в три горла станут. Я лучше своих бойцов накормлю. Нет у меня здесь лагерей для военнопленных. Можешь жаловаться. После, если мы отсюда живыми выйдем. А пока так… Слушай мою команду: для приведения приговора в исполнение из каждого отделения по два бойца… Ты… Ты… И вот ты… Строиться!.. Лишних патронов у меня для вас нет, каждый на счету, я их для немцев берегу. Штыки… примкнуть. Штыковому бою вас учили, чучела соломенные потрошили? Ну вот и славно, теперь посмотрим, чему вы научились. Кто сильно жалостливый, кто не сможет, того я сам лично пристрелю как дезертира, отказывающегося выполнять приказ. – Выдернул из кобуры пистолет.
– Ты что творишь? – дёргает Кавторанга за рукав политрук. – Это что за партизанщина?
– Воспитываю личный состав. Им завтра в бой идти, а у них молоко на губах не обсохло. Их там как цыплят передушат. Лучше так и теперь, через колено, чем после. Ничего, проблюются, проплачутся, бойцами станут.
Стоят пацаны, еще не солдаты, бледнее бледного.
– На изготовку!.. По одному!..
Такие правила, если не ты, то враг – тебя, мгновения не сомневаясь. Потому что война. Десант. «Пятачок»…
* * *
– Молодец, Пётр Семёнович. – Товарищ Берия снял и протёр пенсне. Встал. Спросил резко, как выстрелил: – Откуда узнал? Кто сказал?
– Никто. Командиры просчитали методом перебора. Дача эта, если судить по охране, кого-то из высоких чинов.
– А если моя? – улыбнулся Берия. Только от этой улыбки у Петра Семёновича холодок по спине пробежал. – Что на это скажешь?
– Зачем нам силой проникать на вашу дачу?
– А чья тогда? Не лги мне, на зоне сгною!
Глядит товарищ Берия, как сверлом черепушку сверлит.
– Ну, отвечай. Как ты считаешь, чья дача?
– Товарища Сталина, – тихо сказал Пётр Семёнович.
– Уверен?
– Так строго охранять только его будут. Я карту посмотрел Подмосковья, с названиями. Всё совпало.
– Почему признался, не утаил?
– Всё равно бы узнали, не теперь, так после. Хочу попросить отстранить меня от этого дела.
– Боишься?
– Боюсь, – честно ответил Пётр Семёнович. – Командиры догадаться могут и отказаться. А я… Если это товарищ Сталин… Я тоже…
– Думаешь, я хочу на товарища Сталина покушение совершить?
Пётр Семёнович замотал головой.
– Нет, конечно, нет! Товарищ Сталин – он наш вождь. Он войну… Но зачем тогда оружие и план?
– Всё правильно просчитал, молодец, – похвалил товарищ Берия. – Только вывод неправильный сделал. Совсем. Не умеешь ты два плюс два сложить, семь у тебя получается или двенадцать! Не покушаться, охранять вы товарища Сталина должны. Тебе – скажу. В стране заговор. Там! – Лаврентий Павлович ткнул пальцем в потолок. – Многим товарищ Сталин поперёк дорожки встал, многим мешает. Большую часть охраны на ближней даче сменили. Обслугу… Под Власика роют, который как цепной пес хозяину служит. Не сегодня завтра и его уберут… Товарищ Сталин теперь на даче, как заключённый на зоне среди во́хры. Обложили его со всех сторон, только он об этом не догадывается.
– А как же вы?..
– Думаешь, товарищ Берия всесилен, думаешь, он один со всеми совладать может? Заговорщики тоже не дураки, много чего про меня товарищу Сталину наплели, так что прежней веры мне нет. Стар Иосиф Виссарионыч стал, доверчив, как дитё малое. Я, конечно, справлюсь, не таких врагов к ногтю прижимал, но могу не успеть. И если они… если решатся, тогда ваш черед настанет. Вам товарища Сталина из тенет, что вкруг него сплели, освобождать. Для этого у вас оружие, чтобы путь расчистить и спасти нашего вождя и учителя. Хоть всю охрану положи. Спасти и вывезти в безопасное место, которое я укажу. Впрочем, дальше его не вы поведёте. Ближе к делу людей своих вам в помощь дам, которые на месте были и все ходы-выходы и порядки знают. С ними не пропадёте. Ясно теперь? На том – всё, я и так тебе много лишнего сказал, а ты ведь можешь мои слова против меня оборотить. Так что если сболтнёшь лишнее…
– Понимаю, товарищ Берия. Я никому ни полслова. Я за товарища Сталина!.. Вот только командиры… Что им мне сказать?
– Часть скажи… Что поручено вам важного человека из-под охраны вытащить. Кого – не раскрывай, до конца не раскрывай, до последнего момента, когда на попятный поздно идти будет. И если кто, узнав, сомнение выскажет или взбунтуется – сам знаешь, что с ним делать… Если что, тебе мои люди помогут, они рядом будут. Ну да ты своих бойцов лучше меня знаешь. Большое дело я тебе, Пётр Семёнович, поручаю, выше некуда – жизнь товарища Сталина!
– Я сделаю, я не подведу!
Смотрит Пётр Семёнович преданно, кивает и глаза у него увлажняются.
– На днях тебе своего человечка пришлю, поглядеть, что там у тебя да как. Он в дверцу стукнет и слово скажет, по которому его пустить обязаны без задержки. Так что ты не расслабляйся.
– Когда пришлёте?
– Экий ты прыткий, про всё знать желаешь! Я его без предупреждения пришлю – может, завтра, может, через месяц, а может, и вовсе его не будет. Пьесу «Ревизор» нашего великого классика Гоголя читал? Вот и жди инкогнито с секретным предписанием. Как Городничий. Всё, ступай.
Дверь за Петром Семёновичем бесшумно закрылась.
Встал Лаврентий Павлович, по кабинету зашагал, руки за спиной сложил.
Опасную игру он затеял – против всех. Но куда деваться, когда он как в террариуме, среди десятков ядовитых гадов, которые в кольца сплелись и непонятно, кто первый цапнет? Пока опасней всех хозяин. Он решил под старость лет команду сменить, чтобы в почёте и покое свой век дожить. И если ему