Сергей Донской - Арктическое вторжение
После 11 сентября 2001 года, когда рухнули башни-близнецы в Нью-Йорке, в любой, самой оживленной компании американцев всегда можно было заметить человека, бросающего тревожный взгляд в небо. Ночное или утреннее, безоблачное или затянутое тучами, небо перестало олицетворять покой и безмятежность. Космос давно не был мирным. Прошли времена, когда мир, затаив дыхание, следил за полетами космонавтов, передвижениями луноходов, верил в то, что на Марсе будут яблони цвести, и ждал, когда же представители инопланетного разума выйдут на контакт с землянами. Романтика испарилась из космоса. Теперь спутники запускались на земную орбиту вовсе не для того, чтобы заниматься там какими-то научными исследованиями. Получая приказы с наземных баз, они настраивали свои антенны, локаторы и объективы таким образом, чтобы корректировать запуски ядерных ракет, нарушать вражеские линии связи, посылать свои и гасить чужие радиоволны, наводить истребители на цель, фотографировать неприятельские объекты, подлежащие уничтожению.
Для подобных же, отнюдь не мирных целей использовались многочисленные орбитальные станции, две трети которых витали в космосе тайно, обходясь без всякой помпы и шумихи в средствах массовой информации. Там тоже готовились к войне – войне кровопролитной, разрушительной и при этом стремительной, благодаря чему она не представлялась такой уж страшной. Экипажи станций, бесшумно огибающих Землю по законам Кеплера, переходили в боевые отсеки, чтобы развернуть в черном вакууме антенны радиотелескопов, наводящих лазеры на объекты. Один за другим высвечивались на мониторах цели, а космонавты корректировали изображение и координаты, бегая пальцами по клавишам компьютеров, чтобы привести в действие системы наблюдения за вражескими штабами. Там, на далекой Земле, включались камеры широкого и точечного обзора, инфракрасные объективы, радиоэлектронные фиксаторы с самонастройкой, а перехваченная информация молниеносно перебрасывалась за тысячи километров.
И взвывали, пронзительно и яростно, двигатели «Харриеров» и «Сухих», готовых вылететь в прямо противоположных направлениях, и пилоты щурились, оберегая глазные яблоки от перегрузок при взлете, пока могучая сила не подбрасывала их прямо в небо с палуб авианосцев, и тогда, с перекрученными кишками и студенисто трясущимися щеками, они спешно связывались с пунктами управления воздушными полетами, которые автоматически переводили их в подчинение боевых информационных центров.
«Первый!.. Шестой!.. Двадцать второй!.. Тридцатый!»
Все новые и новые самолеты взмывали в поднебесье, и пилоты выстраивали их в звенья, понятия не имея, сгинут ли они сегодня где-то там, за облаками, или же вернутся обратно, плюхаясь на палубы, где будут остановлены пружинами аэрофишинеров. И срабатывали в воздухе автоматические системы «свой-чужой», квалифицируя серийные номера, чтобы в нужный момент обрушить на чужаков удары, равнозначные по смертоносной силе тем, которые будут получены в ответ.
Меняли курс целые эскадры, пеня морские волны неутомимыми винтами, вращаемыми котлотурбинными установками. Тысячетонные стальные левиафаны, подрагивая от распирающей их мощи, вспарывали синюю шкуру океана и резали ее вдоль и поперек, оставляя на поверхности следы, похожие на пену от стирального порошка. Стояли на капитанских мостиках командиры кораблей, вглядываясь в даль, туда, куда были направлены башенные орудия, ждущие возможности без помех выплюнуть все свои крупнокалиберные снаряды, припрятанные под четырехсантиметровой броней. Пушки пока что молчали, но боевые соединения американских и российских военных судов блуждали по морям и океанам, кто на малой скорости, кто полным ходом, ожидая команды атаковать противника.
Вместе с тем капитаны крейсеров, линкоров и эсминцев не могли чувствовать себя полноценными охотниками, потому что одновременно охотились и за ними. Их выслеживали глубоководные субмарины, оснащенные ядерными боеголовками и самонаводящимися торпедами, от которых не было спасения ни в рубке, ни в матросском кубрике, ни на палубе. Одни подлодки только подкрадывались к целям, а другие уже висели в толще воды, дожидаясь часа «икс» и прислушиваясь к звукам из океанских глубин чуткими барабанными перепонками акустиков. Стоило отдать приказ, и все колоссальное количество оружия, накопленного человечеством за полвека, должно было заработать на манер одной чудовищной мясорубки, перемалывая сотни тысяч людей в сплошное кровавое месиво.
Президент Астафьев, он же Главнокомандующий Вооруженными силами России, хорошо представлял себе, как это будет. За несколько недель до трагедии в Арктике он в очередной раз побывал на восьмидесятитысячетонном авианосце, палуба которого была заставлена истребителями, перехватчиками, штурмовиками, а также противолодочными вертолетами. В трюмах плавучего гиганта помещалось горючее, боеприпасы и атомные бомбы. Прохаживаясь по палубе, Астафьев удивлялся, какими короткими выглядят взлетные полосы. Сопровождавший его адмирал Балтийского флота перехватил взгляд президента и решил отличиться, разъяснив, что к чему, как и почему.
– Высокая скорость движения аэродрома, – негромко произнес он, покашливая для солидности, – создает дополнительную подъемную силу при взлете, когда бомбардировщик стартует, разгоняемый катапультой с носа корабля.
– Вот как? – обронил Астафьев, на симпатичном глазастом лице которого не отразилось никаких эмоций.
– Да, да! – закивал приободрившийся адмирал. – А во время посадки, которая происходит под некоторым углом с кормы, эта скорость автоматически вычитается из скорости истребителя.
– И что? – холодно осведомился Астафьев.
– Я просто хотел объяснять, каким образом эти птички умудряются взлетать и садиться обратно, – смешался адмирал.
– Вы голубятник?
– А? Нет… С чего вы взяли?
– Только голубятник станет рассказывать главнокомандующему про птичек, – отчеканил Астафьев, выпуклые глаза которого с холодным любопытством разглядывали вытянувшегося в струнку собеседника. – Может быть, вам другую карьеру стоит избрать, пока не поздно?
Адмиралу отчего-то представился дрессировщик птиц в цирке. Стоит, расставив руки, а белые птицы кружатся вокруг, садятся ему на ладони, на плечи, на голову…
«И срут, срут, срут», – подумал он тоскливо.
– Прошу меня простить, – сказал он, заливаясь мучительным румянцем. – Но мне показалось, что вы оцениваете длину палубы и удивляетесь тому, что ее хватает для взлета истребителей.
Так оно и было, хотя, естественно, Астафьев не стал признаваться в этом. По его глубочайшему убеждению, президент всегда был обязан быть компетентным во всех областях, не имея права признаваться в сомнениях или невежестве. Не в меру наблюдательный адмирал получил взбучку за то, что принялся изображать из себя всезнающего преподавателя, отведя Астафьеву роль недалекого школяра. Это было оскорбительно, и возмездие не замедлило обрушиться на голову незадачливого морского волка.
Астафьев, собственно, предложил ему выйти на пенсию и заняться разведением «птичек», как было произнесено с неподражаемой иронией, а то и наняться экскурсоводом на какой-нибудь списанный боевой корабль. Адмирал, понурившись, слушал и гнал из головы видения ненавистной цирковой арены. К счастью, пытка продлилась недолго. Отведя душу, Астафьев успокоился и перевел разговор на другую тему. Ведь в действительности он был очень любознательным человеком. Вот только наставительный тон выводил его из себя. Он предпочитал, чтобы его учили ненавязчиво, как бы между прочим.
Что касается Джонатана Брауна, то он не стеснялся устраивать для себя настоящие уроки и общепознавательные лекции, на которых часто был единственным слушателем. В те часы, когда армии США и России разминались, поигрывая мускулами на виду друг у друга, Браун все еще не знал, какой ответ дать Астафьеву, а потому, не сводя глаз с министра обороны Роберта Гэйтса, внимал его докладу о военном противостоянии с Россией и пытался разобраться в том, кто имеет больше шансов на победу.
– Теперь перенесемся с суши на море, – предложил мистер Гэйтс, польщенный живым интересом, проявленным президентом Америки. – Наши авианосные ударные группы практически неуязвимы, пока цел сам авианосец. Уничтожить его можно, только лишив подвижности, а подвижность его обеспечивается реактором, помещенным в многослойный корпус в коконе из кевлара.
– Насколько надежно защищены наши авианосцы? – спросила госсекретарь Хеллари Хиллтон, сверля взглядом экран, на котором сменялись схемы, карты и спутниковые фотографии.
Гэйтс пожал плечами:
– Настолько, насколько вообще защищены авианосные ударные группы.
– А точнее?
– Собственные средства противовоздушной обороны, – принялся перечислять Гэйтс, – автоматические многоствольные пушки, управляемые ракеты, локаторы… – Он подождал, пока на экране возникнет новое изображение, и прикоснулся к нему пластмассовой указкой. – Во второй линии обороны стоят крейсеры, внешний круг патрулируют эсминцы, в небе летают наши «Хокаи», а внизу дежурят подводные «Тритоны». Все это находится в постоянном движении, чтобы запутать противника и не дать ему возможности нанести прицельный удар. – Гэйтс усмехнулся, не скрывая превосходства американской военной машины над вероятным противником. – Кроме того, авианосные ударные группы, или сокращенно АУГ, никогда не функционируют в одиночестве. Все они входят в так называемые авиационные ударные соединения.
