Анатолий Гончар - Афганский компромат
— Михалыч! — Кречетов сидел за столом и нервно вращал пальцами авторучку, лежавшую на нем. — Их не поднимешь, они в край обленившиеся. Я приказал им заполнить журналы боевой подготовки. Прошла неделя, и что? Хрен там!..
— Да я все понимаю. — Сергей действительно видел, что не все так просто. — Но, может, наши командиры групп такие лишь по одной причине? Допустим, они знают, что любые их старания ты не оценишь, даже накажешь за инициативу? Беда в том, что рота привыкла к тому, что ты единолично заправляешь всем. Стоит тебе уйти куда-то на повышение, и роты как дисциплинированной боевой единицы вскоре не будет. Надо менять себя, свое отношение к офицерам и к личному составу. Саша, иногда ты просто великолепно работаешь с бойцами, можешь объяснить, доказать, показать собственным примером. Но случается и по-другому. — Ефимов хотел сказать «чаще всего», но смягчил высказывание. — Через слово оскорбления. Понимаешь, если пару лет назад бойцы-желторотики воспринимали это еще более-менее нормально, спокойно, то теперь прошло время, многое изменилось. Большинство наших солдат успело понюхать пороха. Все, что прежде пропускалось ими мимо ушей, сейчас воспринимается как оскорбление, да, собственно, таковым и является.
— Михалыч! — Кречетов выглядел уставшим. — Но ведь по-другому с ними нельзя, чуть проявишь слабину — на шею сядут.
— Не спорю, в какой-то мере ты прав. «Сколько солдата ни целуй — везде задница». Эта поговорка появилась недаром, — согласился Ефимов. — Но наши бойцы по большей части уже взрослые дяди. Они хотят соответствующего отношения к себе. Да и пацанов тоже следует хоть немного уважать. Костяк роты уже несколько лет один и тот же. Ты же всех бойцов прекрасно знаешь. Среди них единицы таких, которые признают только дубину. С остальными вполне можно работать на понимании.
— Идеалист ты, Михалыч! — Кречетов почесал подмышку, продолжать трудный разговор ему явно не хотелось. — Ладно, пора спать. Завтра нам обещали тяжелый день.
— Спокойной ночи, — сказал Ефимов, кивнул ротному и вышел в коридор.
Только за ним закрылась дверь, как Кречетов встал, с силой пнул тапок, подвернувшийся под ногу, и проговорил самому себе:
— Помочь, поднять, научить!.. А меня кто учил? Ни фига подобного. Все сам! Мне что, было легко? Михалычу просто рассуждать! Когда эти великовозрастные вундеркинды пришли в роту, его на месте месяцами не было, он в своем спортзале отирался. А я все один! Ни одного толкового командира группы и десятки каких-то ни разу не воевавших рыл с дешевыми понтами и претензиями! Я должен был с ними по уставу? Если бы я их наказывал за невыполнение приказов, то сам бы крайним и оставался. Чем их застращать? Выговорами? Да клали они на них с прибором! Словами никого не исправишь! А вот опоздала какая сука к разводу, набил морду, следующий раз задумается, да и не только он. На меня тоже постоянно дергались, но я поломал этих сволочей. А скольких пришлось отучать от алкоголя? Да взять того же ефрейтора Жбанова. Пил ведь, тварь, а сейчас нормальный солдат. Отучил? Да, конечно. А Зудов? Вечный нарушитель дисциплины, но сейчас все в порядке, без залетов, потому что знает, у меня строго! Нет, Михалыч, ты не прав. Только так, в стальном кулаке! И почаще обзывать их уродами! Они такие и есть. Стоит только отвернуться — сразу нагадят. А что до командиров групп, то как им поможешь, если они сами шевелиться не собираются? Взять того же Трясогузкина. У него косяков не мерено. Человек он вроде неплохой, но в армии нет такой должности: «хороший парень». А остальные?.. — Ротный тяжело вздохнул и ткнул кулаком в выключатель.
Свет в комнате погас. Он бухнулся на кровать не раздеваясь, укрылся одеялом и закрыл глаза.
Глава 13
Ночью Сергей долго не мог уснуть. Сегодняшний разговор с ротным будоражил его мысли. В словах Кречетова была своя сермяжная правда. Уставы устарели и не отвечали требованиям современности. Они не раз переписывались, но многие положения оставались неизменными с шестидесятых годов.
Например, обязанности старшины роты изначально писались для срочника, находящегося на службе круглые сутки. Таковыми они и оставались во всех последующих редакциях. Для заместителей командиров групп вообще не имелось отдельного положения. Им приходилось руководствоваться тем, что когда-то было написано для заместителей командиров взводов, опять же срочников. И так далее.
Многое, написанное в уставах, было хорошо и правильно. Но при том подходе, который на данный момент существовал в Вооруженных силах Российской Федерации, воспользоваться этими моментами было невозможно.
Допустим, за отказ от выполнения приказа законы и воинские уставы предусматривают жесткое наказание, вплоть до лишения свободы. Но были ли они когда-либо применены? Может, и так, но Ефимов о таких случаях не знал.
А почему? Неужели в нашей славной армии все так вот сразу берут под козырек и бегут на полусогнутых выполнять команду? Конечно, нет. Почему же тогда не появляются в уголовном производстве дела такого рода?
Ответ таков: проблема в самом устройстве современной армии. Ведь что получается? Есть солдат, не просто нерадивый, а полностью игнорирующий приказы своего командира роты, группы, взвода, неважно чего. Действуя в полном соответствии с уставом, тот подводит этого военнослужащего под статью, связанную с невыполнением приказа.
Ладно, пусть так, а что дальше? Потом командир, на подразделении которого висит уголовное дело, обязательно получает как минимум выговор, а то и предупреждение о полном служебном несоответствии «за неумение работать с личным составом» или что-то в этом роде. Как следствие — лишение премий и торможение в дальнейшем карьерном росте.
К тому же, чтобы жить по уставу, самому командованию следует неукоснительно соблюдать его. А как же тогда постоянные переработки, не учтенные ни в каких табелях? Ведь строевой офицер всегда приходит на службу на полчаса, а то и час раньше положенного. Домой он вообще частенько отправляется глубокой ночью. А выходные, которых вопреки здравому смыслу получается не более четырех в месяц?
Если ты спрашиваешь с подчиненных строго по уставу, то логично и с тебя требовать то же самое. А как ты сможешь это сделать, если подобные нарушения идут с самых верхов? Предыдущий министр требовал от офицеров работать по двадцать шесть часов в сутки. Если командир должен так вот пахать, то личный состав просто обязан волочиться следом за ним. Новый министр, похоже, пока не вникал в эту проблему, и все продолжало катиться по старым рельсам.
Существует и другой путь, точнее сказать, параллельная дорожка, основанная на понимании, кропотливой работе с каждым, поиске психологического подхода к людям и так далее. Но все это требует гораздо больших усилий и времени, которого у офицера порой и вовсе нет.
Короче говоря, получается так, что неуставными средствами, то есть мордобитием, применением силы, подчинить себе личный состав и наладить дисциплину можно куда быстрее, проще и даже безопаснее с точки зрения того же закона. Редко какой нормальный мужик побежит жаловаться на то, что ему набили морду, особенно если знает, что получил за дело.
Еще одним бичом армии продолжала оставаться коллективная ответственность. Если напортачил один, то отвечают все. Опоздал Филькин — задерживается вся рота, отсутствует Иванов — его ищут всем коллективом. Пупкин что-то натворил — на казарменное положение садится весь батальон. Совершили уголовное преступление Сидоров, Петров, Петренко — такому же наказанию подвергается вся бригада.
Вот и получалось, что каким бы хорошим, умелым ни был командир, но его карьера зависит от самого последнего мерзавца. Точно так же, как и прежде, над любым должностным лицом продолжал висеть дамоклов меч в виде солдата-негодника. Этот человек с ружьем в любой момент был способен совершить что-то, из-за чего командир мог не только лишиться премии, но и вообще вылететь со службы.
Увы, так получалось, что личная ответственность уходила на второй план. На передний выползала командирская. Оттуда и шли все попытки сокрыть происшествия и даже преступления.
«Ладно, — рассуждал Ефимов. — Такая ответственность командиров еще как-то объяснима в отношении срочников, но контрактники — это те же наемные работники, что и на любом предприятии. Хотел бы я посмотреть, что стало бы с обществом, если бы директоров заводов, фабрик, бизнесменов отстраняли от работы за проступки подчиненных? — Старший прапорщик представил себе Романа Абрамовича, уволенного от своего бизнеса, и заулыбался. — А если и дальше рассуждать подобным образом, то получается вот что. Если министра обвинили в совершении уголовного преступления, то премьер и президент должны оставить свои посты! Да, именно так. Ведь если разобраться, то выходит, что должны нести всю полноту ответственности за любые действия такого министра. Президент и премьер-министр выбирали себе его сами. Кстати, в отличие от армейских командиров. Офицеры — существа подневольные. Они работают с теми людьми, которых им дали. — Тут мысли Ефимова вновь вернулись к ротному: — Кто его готовил к работе с людьми? Когда? В училище? Не смешно. В части? А было ли там время на это? Едва приехав, он угодил в Чечню. Когда ему было добиваться понимания? Не серьезно. Там хватало времени лишь на то, чтобы сломать, заставить подчиняться, а потом спешно натаскивать. Да и кто мог этому научить молодого лейтенанта? Капитаны и майоры почти такого же возраста? При существовавшей тогда системе присвоения званий подавляющее большинство офицеров проскакивало по должностям со скоростью метеора. В лучшем случае офицер более-менее осваивал свою специальность и умение оформлять документы. На то, чтобы грамотно работать с личным составом, не оставалось времени. Приезд в часть — Чечня — и через полтора года капитан. Еще три, а то и два года службы — и выдвижение на вышестоящую должность. Как итог — в двадцать пять лет майор. А дальше, если повезет или есть блат, то еще до тридцати — подполковник.
