Петр Катериничев - Охота на медведя
— На Бориса Михайловича?
— Именно.
— А что вам нужно?
— Марк Захарович, время дорого, потому давайте без лишних церемониалов.
— Я в том смысле... Разве я могу знать больше, чем вы, милейший Олег Федорович? Это же ваш партнер, вы работаете столько лет вместе...
— Времена лукавы.
— Я вас умоляю... Бизнес есть бизнес, нет?
— Именно поэтому я к вам и обратился.
— Олег Федорович, я не занимаюсь биржей, это ваш кусок хлебушка с кусочком маслица. Что вы от меня хотите?
— Мне нужно знать, чем занимался Борис Михайлович в конце восьмидесятых — начале девяностых.
— Да боже ж мой! Чем он мог заниматься? Как все умные люди, создавал кооперативы.
— Старые грехи?
— Олег Федорович, грехи не бывают старыми или новыми. А когда речь идет о деньгах...
— Но папочку вы собрали?
— Почему нет? У людей, которые поднимаются в вашей среде выше среднего, растут и проблемы. Но они полагают, что старые грешки, как и старые вещи, ничего теперь не стоят.
— Хм... может, у вас и на меня собрано дельце?
— Ну что вы, Олег Федорович. Вы же с биржи ни ногой, а она прозрачна, нет?
— Сколько вы хотите за информацию?
— Десяточку.
— Сколько?!
— Разве это не разумная цена в нынешних обстоятельствах?
— Вы же не интересуетесь биржей...
— Не настолько, чтобы не знать очевидных вещей. Когда кто-то начинает выбрасывать на ветер миллионы, наблюдать это увлекательно. Если вам не нужны уже миллионы, что за сумма — десять тысяч? Особенно если вы желаете хорошо заработать?
— Биржа — опасная вещь. Можно заработать, а можно и сгореть.
— У каждого свой гешефт, нет? Восемь тысяч. Вы ведь у нас теперь, Олег Федорович, воротила. И делаете большие дела. — Что у вас есть на Чернова?
— Девяностый год. Немножко кооперативы, немножко баловство с перегоном нала в безнал и обратно... Кто этим не грешил? Все очень мило и почти законно, но... Да вы сами увидите, вы же финансист.
— Откуда материалы?
— Какая вам разница?
— Вы запрашиваете за них оч-ч-чень хорошие деньги.
— Деньги любые хороши, плохо лишь их отсутствие. Но вы правы: лучше больше, чем меньше. А материалы... Папочка из одной муниципальной архивной конторки. Там ведь тоже люди хотят кушать.
— Шесть тысяч.
— Семь.
— Ну хорошо.
— Деньги при вас?
— Да. Материалы?
— Вы мне не доверяете?
— Я хочу знать, что покупаю.
Марк Захарович передал Гриневу папку. Тот открыл, пролистал, внимательно вглядываясь в колонки цифр.
— Вам нравится? — Лучась елейной улыбкой, спросил Розен.
— Это подлинные документы?
Марк Захарович округлил глаза, вздохнул шутливо-сокрушенно:
— Помилуйте, Олег Федорович... Единственный экземпляр!
Гринев вынул из «дипломата» перетянутую резинкой пачку, еще двадцать стодолларовых банкнот россыпью и бросил на стол.
— Олег Федорович, — укоризненно прошелестел Марк Захарович; лоб его покрылся обильной испариной, он суетливо, но зорко оглянулся, быстро сгреб купюры пухлыми пальцами и мгновенно смахнул в сумку. — Разве ж так можно обращаться с деньгами?
— Кому суждено быть повешенным...
— Только не говорите за столом о покойниках, я вас умоляю!
Гринев кивнул и снова углубился в изучение бумаг.
— Кажется, я вам сегодня больше не нужен?
— Нет.
— Тогда я побегу? Удачи, милейший Олег Федорович, если не в начинаниях, так в завершениях. Видит бог, вы мне как-то особенно симпатичны. — Марк Захарович закрыл сумку, протянул пухлую руку. Теперь его улыбка источала исключительное благодушие.
— Это взаимно. — Олег энергично пожал мягкую ладонь.
— И не сидите долго на одном месте, дорогой Олег Федорович. Нынче сквозит.
Можно крепко застудиться. А мне вас, поверьте, будет очень недоставать.
Марк Захарович быстро засеменил к выходу и через минуту исчез, как испарился. Лишь мелочь осталась лежать на столе ровной стопкой.
К Гриневу подошла официантка:
— Что-то закажете?
— Большую чашку кофе. Тройной эспрессо с кусочком сахара.
Когда Олег закончил изучение содержимого папки, кофе чуть остыл, Гринев выпил его в три глотка, улыбнулся краешками губ, произнес тихо, почти про себя:
— Коррида так коррида.
Машина резко затормозила рядом, как только Олег спустился с террасы кафе.
Двое парней выскочили резво, кинулись к нему, но Гринев оказался быстрее: неуловимый уклон, удар в печень, и первый из нападавших словно поскользнулся и бесчувственным мешком упал на асфальт. Второй был рядом, когда Олег бросил ему в руки «дипломат», крикнул:
— Держи!
Парень схватил «атташе» двумя руками и тут же рухнул на землю от умело проведенной подсечки. Попытался было встать, но жестокий удар в основание черепа заставил и его ткнуться в землю.
Гринев подхватил «дипломат», ринулся к «жигуленку», сел за руль, вставил ключи в замок зажигания, тронул, почти вырулил на полосу, и тут его с маху протаранил в борт массивный джип. Олег ударился, мотнул головой...
Двери его автомобиля распахнулись одновременно. Худой жилистый парень гибким хищным зверем метнулся в салон, успел обхватить Медведя за отвороты пиджака и жестко свел руки. Олег попробовал освободиться, но удар в висок с другой стороны сделал мир тягучим и непрозрачным, ворот перекрыл сонные артерии, и он потерял сознание.
Глава 19
Очнулся Олег в салоне того же джипа, скованный спереди наручниками, между двумя молчаливыми парнями. Тряхнул головой, спросил:
— Далеко едем, пацаны?
— На кладбище, — ответил тот, что сидел слева.
Джип и вправду через некоторое время выехал за кольцевую, прокатил с десяток километров, и вскоре Олег увидел ровные ряды могил и крестов подмосковного кладбища, выросшего на месте некогда деревенского погоста.
Свернули на грунтовку. Тяжелый джип шел, переваливаясь на разбитой дороге.
— Дали б сигаретку, что ли.
— Нервничаешь?
— Курить хочу.
Тот, что слева, скривился в ухмылке:
— Сашок, дай ему. Здоровью это уже не повредит.
Сидевший справа жилистый вставил Олегу в рот сигарету, поднес огонь, Олег жадно затянулся.
Кладбище обогнули по периметру, остановились у крепкой избы.
— Приехали.
Гринева провели в дом. У стены в ряд стояло несколько свежеструганых гробов, вкусно пахло свежей сосновой доской.
— Наверх, — скомандовал провожатый.
На чердак вела крепкая тесаная лестница.
Чердак был просторный, ухоженный, светлый. Несколько стульев, стол и двое мужчин за ним: молодой очкарик из породы вечных отличников в модном галстуке и дорогом костюме и кряжистый мужик лет шестидесяти, с бурого цвета морщинистым лицом и блекло-серыми глазками, одетый в дорогой, из хорошего бутика, свитер и свободные брюки.
— Усаживать, что ли? — спросил сопровождавший Олега здоровяк у старшего. — Да. И кандалы с него сними.
— Я бы поостерегся. Прыткий этот брокер, забодай его коза. Кутика и Веню уложил в три секунды, они и чирикнуть не успели. Хорошо, мы на подкате оказались и запечатали, а то бы — как знать.
— Куда ему здесь бечь, кроме как в могилу? Мне говорили, мужчина он разумный, понимать должен. Понимаешь? — спросил старший, уставясь на Гринева мутным взглядом. Он смотрел так, словно не проспался еще — от пьянки или наркоты. А может, и талант у него таковой имелся: прятать интерес, тревогу, жалость, жестокость — за тусклой поволокой взгляда.
Олег безучастно пожал плечами.
— Лады. Береженого бог бережет, небереженого конвой стережет. Времена поменялись, а все идет по-прежнему: одни за забором припухают, другие — на воле куражатся. Ты, Курень, к стулу его пристегни. Стул на совесть сработан, с ним егозой не поскачешь.
Подошел жилистый Сашок, вдвоем с Куренем Олега усадили, пристегнув правую руку к громоздкому стулу. «Дипломат» поставили рядом со столом.
— Портфелек с ним был, — пояснил Курень.
— Угу, — кивнул старший.
Пауза зависла длинная, тяжелая, как бетонная свая. Прошла минута, потянулась другая, третья. Олег сидел и смотрел прямо перед собой.
— Ну ладно, парень ты не нервный, — заговорил пожилой. — А чего тогда руками махать начал, ребят разозлил?
— Вообще-то я их хотел водочкой угостить, да не успел.
— А руками помахать успел...
— Мышечная память.
— Чего?
— Инстинкты. Срабатывают быстрее мышления. В критической ситуации это важно.
— Для «торпеды» — да. А бухгалтер, я чаю, головой спервоначалу думать должен. Ты ведь бухгалтер?
— Угу. Счетовод.
— Счетовод... — усмехнулся пожилой. — Что-то погоняло у тебя для счетовода громкое: Медведь.
— Медведь — не погоняло, а профессия.
— Угу. Твой Чернов, значит, «капусту» рубит, а ты — в погреба складываешь?
— Нет. Он рассаду добывает, а я — за огородом присматриваю.
— Вот и я присматриваю. Коллектив поручил. Чтобы все по уму шло. Зовут меня Сан Санычем.
