Александр Тамоников - Один к десяти

— Ну что, господа, рад поздравить вас с началом службы в нашей славной части и в не менее славном подразделении. Я, как вы должны знать, командир роты, старший лейтенант Доронин. Я собрал вас для краткой ознакомительной беседы. Что такое рота? Я имею в виду не ту, учебную, в которой вы прошли курс молодого бойца, а настоящую, линейную роту. Это, в первую очередь, коллектив вооруженных людей, оснащенных боевой техникой для выполнения поставленных задач. И в этом коллективе вам предстоит жить. Люди у нас, как, впрочем, и везде, подобрались разные. Как по возрасту, срокам службы, национальности, так и по своим индивидуальным качествам. Проблема дедовщины остро не стоит, хотя с проявлением ее вы столкнетесь неминуемо. Я говорю прямо и открыто потому, что теперь мы с вами одна семья. Главное не в том, что вас будут заставлять делать всю черновую работу, а в том, чтобы это не приняло характер унижения личного достоинства человека. Контроль за соблюдением воинской дисциплины лежит на мне и офицерах роты. Поэтому во мне, в частности, вы должны видеть не только командира, но и первого помощника, готового всегда вас выслушать и принять меры для решения возникающих проблем. Конечно, по субординации первые, к кому вы должны обратиться, это командиры взводов, и только с их разрешения — ко мне, но в экстренных случаях можете обращаться напрямую. Далее, — продолжал Доронин, — я прекрасно понимаю, что вы еще остаетесь в зависимости от гражданки, от того, что оставили дома. Это могут быть сложные жизненные условия, нерешенные проблемы или девушка, обещавшая ждать. Эта зависимость будет еще остро сохраняться некоторое время, поэтому прошу и требую — в случае возникновения сложных вопросов самостоятельно ничего не предпринимать, а сразу ко мне. Будем решать их вместе. Вам понято, о чем я?

— Не совсем, — буркнул Николай, совершенно ничего не понявший.

— Горшков? Вам не понятно?

— Так точно! — Николай замер по стойке «смирно».

— И что непонятно — проблемы или девушки?

— Зависимость…

— Так! Хорошо! Объясню на конкретном примере. Допустим, вы, Горшков, оставили в своем селе девушку, которую любите и которая обещала вас ждать. А через некоторое время получаете письмо, скажем, от друзей — мол, зазноба ваша вовсю вам изменяет. Вы теряете покой, начинаете мучиться, стараясь найти выход, чтобы проверить информацию. Понятна ситуация?

— Никак нет.

— Что на сей раз непонятно?

— Чего я должен, мучиться? Наши пацаны такое мне не напишут никогда.

— Вы уверены?

— Так точно.

— Интересно почему?

— А у меня нет зазнобы, че о ней писать-то?

По рядам прокатился смешок. Доронин тоже с улыбкой посмотрел на Николая:

— Садись, Горшков. С тобой все ясно. Кому еще непонятно? Есть такие?

— Никак нет! — тихим хором ответили солдаты.

— Ну слава богу! — одного такого в роте иметь еще куда ни шло, а вот нескольких… — Ладно, с этим разобрались. У каждого из вас, судя по личным делам, есть родители, которые со слезами проводили вас.

И теперь ждут не дождутся весточки. Я знаю, что некоторые этому важного значения не придают, поэтому каждый ЕЖЕДНЕВНО в течение первого месяца перед построением на вечернюю прогулку сдает лично мне или ответственному офицеру письмо, написанное домой. Для тех, кто забудет, лучше не забывать. Ибо после отбоя, в 24.00, вас поднимут и заставят таки написать. И думайте, что пишете. А то были у нас орлы. В армии без году неделя, а домой пишут, что вот они уже и в Чечне, в окопе, после кровопролитного боя, в котором лично уничтожили чуть ли не с десяток «чехов», потеряв лучших парней. А дома — мать с инфарктом. Или еще что похуже. Пожалейте близких и себя на всеобщее посмешище не выставляйте. Вот, кажется, и все. Сейчас старшина разведет вас по взводам — и вперед. Ветрова попрошу остаться. Встать! Выходи строиться! Ветров! Подойдите ко мне.

— Товарищ старший лейтенант, рядовой Ветров по вашему приказанию прибыл.

— Садись, Ветров, вот сюда, поближе. Доронин положил перед собой лист бумаги, похожий на анкету, и посмотрел с интересом на Костю.

— Вот смотрю я, Ветров, на выписку из твоего личного дела. Отец, он же, судя по фамилии, скорее всего, отчим, — довольно значительная фигура в мэрии крупного города. Мать — декан университета. Я ничего не путаю?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант. Вы удивлены?

— Тому, что ты здесь, — да, удивлен. Понимаешь, из такой семьи и в армию? Нет, это, конечно, хорошо, но почему?

— Просто решил пройти армию.

— И родители тебе позволили?

— Они у меня с понятием.

— Да! Ситуация, прямо скажем, нештатная.

— Мне кажется, напротив. Ничего особенного.

— Ну это только тебе кажется. Интересно, как тебя Куделин пропустил мимо себя? Да еще в паре с Панкратовым?

— О чем вы?

— Да так, о своем. Послушай, Ветров, я смотрю, парень ты ничего, но тяжело тебе будет. Ты в своем роде единственный в роте, если не в части. Давай-ка я тебя к старшине коптером определю? Будешь всегда при нем.

— Мне особых условий не надо, товарищ старший лейтенант.

— С характером?

— Пусть будет так, как будет.

Доронин внимательно посмотрел на Костю.

— Извини, Ветров, а настоящий, родной отец, он что, давно не живет с вами?

— Он погиб. В Афганистане, в год моего рождения, так что я его даже не видел.

— Офицер?

— Так точно, летчик.

— Понятно. Значит, не хочешь коптером?

— Никак нет.

— Что ж, воля твоя. Хорошо, Ветров, иди во взвод. Ты во втором?

— Так точно.

— Иди. И передай командиру взвода, чтобы при был ко мне.

— Есть.

Когда Костя вышел, Доронин задумался. Этого парня ждало сложное испытание. Ветров обязательно попадет под плотный прессинг, и нужно принять меры, чтобы оградить его, но как это сделать? Тотально установить контроль невозможно, но усилить его следует. Парень при всех достоинствах просто не может быть подготовлен к жизни в суровых условиях, ему необходимо помочь, как, впрочем, и всем «молодым». Парадокс получается. Сейчас этих сопляков защищаешь, оберегаешь, чтобы не задела их «неуставщина», а потом они же, становясь старослужащими, сами начинают беспредельничать, унижая таких же пацанов, какими были сами каких-то полтора года назад. И объясняешь, растолковываешь, и вроде понимают они все, но ситуация неотвратимо повторяется. Словно через год-полтора их поражает какая-то эпидемия жестокости. Не всех, конечно, но большинство. И это факт.

В планах командира роты, кроме беседы с молодыми, назначено было и собрание старослужащих. Личный состав был собран в отсеке 1-го — 2-го взводов. Отработав общую тему, связанную с прибытием молодого пополнения, Доронин на личный разговор вызвал тех, кто потенциально мог оказывать давление на молодых солдат. Среди вызванных был младший сержант Гольдин.

— Гольдин! Надеюсь, ясно, почему ты оказался в канцелярии?

— Куда ясней, товарищ старший лейтенант. Одного не пойму, почему вы всегда заостряете на мне свое внимание? Где бы что бы ни произошло, сразу подозревают Гольдина. Что я, монстр какой?

— А ты, Гольдин, вспомни, разве не водятся за тобой грешки в отношении молодых? Или не ты заставлял молодых подшивать тебе подворотничок и чистить сапоги?

— Я, между прочим, товарищ старший лейтенант, в свое время не одну сотню этих самых подворотничков «дедам» подшил. И ничего, не ныл, исполнял все, как навожено. Чем эти «духи» лучше меня?

— Не забывайся, Гольдин, и не наглей. Ты не со своими друзьями базаришь, а с офицером разговариваешь. И демагогию свою брось. Видите ли, его в свое время припахивали, теперь, значит, подошла очередь самому нагружать молодых? А знаешь, чем попахивает твоя жизненная позиция? Трибуналом, Гольдин, трибуналом. И не дай тебе бог задеть серьезно кого из молодых. Я тебе быстро дело оформлю. И мне без разницы, что с тобой, по твоим же словам, когда-то делали в учебке. Понял?

— Понял.

— Ты хорошо понял?

— Так точно.

— Запомни наш разговор, Гольдин. Контролировать буду лично. Не искушай судьбу.

— Разрешите идти?

— Валяй и давай следующего.

С остальными военнослужащими из группы риска Доронин беседовал в том же духе. И хотя понимая Александр, что одних слов явно недостаточно и «старики» будут, несмотря ни на что, прессовать молодых, но, чтобы этот прессинг не вышел за рамки допустимого, профилактика подобного рода лишней не будет.

Костя с Николаем между тем находились в автопарке. К обслуживанию бэтээров их не допустили, выдав по огромной метле и поставив задачу вымести всю территорию, от «линии боеготовности» до забора.

— Ну как служба, Кость? — спросил Колян, широко, как косарь в поле, размахивая метлой, создавая вокруг себя довольно плотную пылевую завесу.

— Да ничего. Ты пыли только поменьше, дышать нечем.